Глава 13, длинная, в которой герой убеждается, что нахальство — второе счастье, и думает, что же случилось с его сородичами. Но ничего не узнаёт, зато узнаёт читатель
Минометы начали блямкать прямо во время их завтрака. Звук был, как будто пробка вылетает из бутылки шампанского. Впрочем, как и все гномы, Дарри шампанского не любил. Сипаи лупили по форту, и одна батарея была неподалеку. Поначалу все они опасались ответной стрельбы пришлых, но потом стало ясно, что форт не отвечает, опасаясь вслепую накрошить гражданских. Очевидно, военные помнили историю Гуляйполя[26]. Постепенно чпоканье минометов стало настолько привычным, что они перестали его замечать.
За день к ним приходили трижды, и у Вараззы закончились алхимические исцеляющие зелья. Нет, от ядов ещё были, но от ран, декокты малого исцеления — смели всё подчистую. В третий раз это была какая-то банда гуляйпольцев, или ее часть, человек пять, и пришлых, и аборигенов. Их вожак, сухой, невысокий, пружинистый, как рессора, стал было спорить с ценой, пока его помощники, нордлинг, болотник и южанин, не зашептали ему на ухо. Но, видно, ему претило уходить не победителем, и тогда он прицепился к Камню, изображавшему охранника. От жилистого веяло угрозой и опасностью и до этого, видимо, это был его нормальный фон, ну а теперь эту опасность можно было просто резать ножом.
— Прости, не могу сказать «Мил-человек», а ты-то чьих будешь? Может, ты черт — закатай вату какой? Вот нас, например, в «Водаре» гномы в блудняк втравили, сплошная чичигага приключилась рогометная, и у меня от их рук бойцы прижмурились. И вот эти вот самые эликсиры мы берем для раненых как раз теми самыми гномами. Мнится мне, точкануть тебя стоит. Намекни, кто за тебя слово сказать может? Уж не от тех ли самых ты гномов отбился, например?
Гуляйпольские, поскучнев лицами, словно по команде и не сговариваясь, раздвинулись так, чтобы не перекрывать друг другу линию огня, а руки поползли к оружию.
Дарри, демонстративно скрестив руки на груди, подальше от оружия, памятуя о давешних друэгарах, начал сплетать руны вечной свежести, но вдруг его словно осенило. Он вдруг вспомнил вопрос бандитского вида нордлинга в очереди на переправе и спокойно, даже с эдакой нахальной ленцой, ответил, неспешно вынув в конце фразы из кармана желтую косынку, подобранную на площади «копейки»:
— А ты спроси у Коротышки-за-рекой. Квирре, если захочет, тебе разъяснит. Самого-то тебя, уважаемый, как звать-величать?
Пружинистый, как это ни странно, успокоился, и, словно волчья стая, которая чует настроение вожака, успокоились и слегка расслабились его люди.
— А, так ты из этих… И чего тут Коротышке понадобилось? Он же свою часть дела выполнил, чего тут тебя морозить, ты ж не двужопый под вассером плясать?
— А самому подумать? Чего тут сейчас в избытке будет? А раз в избытке, то можно сейчас дешево купить, а потом дорого продать…
Ответ был на грани нахальства, но главарь даже развеселился:
— Разжевал. Ай, гномы, ай, жохи! Два раза на одном железе навариться — это уметь надо. Ну Квирре, ну молодец, с дерьма сметанку снять! Я думал, он бездорожь творит, а он пищит, но лезет. И ты тоже, хоть молодой, да не бздотный, душок есть, да. Шпановый брус. Заходи к нам через пару дней, что-то уже предложить сможем. Наши машины табором на рынке стоят, спросишь, где Коля Пружина — легко найдешь. Сразу говорю — на пулеметы губу можете не раскатывать. И совет дам. Прими слово без обиды. Пару дней не отсвечивай, посиди тут. Уронят впопыхах.
— Ну а я что делаю? Концерты на пианино вроде бы на главной площади не даю, тут сижу, хозяйку берегу. Правда, как видишь, и это не спасает.
— Вот что, дам я тебе что-то вроде грамоты охранной. Хозяйка, есть фанерка какая и кисть с краской?
— Как не быть, — степенно ответила армирка. Выйдя за занавеску, она принесла запрошенное.
Пружина в несколько взмахов набросал несколько символов — вверху пятиконечная звезда, под ней горизонтальная луна лодочкой, ещё ниже — размашистые буквы пришлых, насколько знал Дарри, «Р» и «Т».
— Я под Ринатом-Татарином хожу, и мы тут свои места гнездования так метим. Никто не вякнет, увидишь. Ну дизели, как на днюхе! Бывай, малый. Как тебя звать-погонять?
— Дарри. Дарри-Камень. Слесарь и ученик работе по камню.
— Род не спрашиваю, — понимающе хмыкнул Коля, и, повернувшись к дверям, сказал своим: — Уходим, братва!
— Погоди! Поинтересоваться хочу. А из какого рода те гномы были, про которых ты говорил?
— Понимаю, гномьи ваши дела и всё такое. Да только откуда ж мне знать? Вот ты тоже вопрос спросил!
— Ну там, может татуировку родовую на ком из убитых обнаружили?
Пружина посмурнел, поиграл желваком на щеке, затем сердито буркнул:
— Не стану врать, ушли они. Там с ними один человечек оказался ну просто очень шустрый да моторный. При других раскладах я был бы рад его у себя видеть, а теперь рад бы увидеть его в петле. Всё, не зли меня! Тема закрыта. Пошли, мужчины!
Дарри выдохнул только тогда, когда они шумно вывалились из лавки. Он наконец отпустил Силу. Чтобы занять себя, он взял изрисованную Пружиной фанерку, вышел и пристроил на дверь, за медной оковкой. Попутно он на всякий случай в который уже раз за сутки, использовал руну незначительности, наложив ее на «Дракона благости», и сам дракон на вывеске, неправдоподобный и смешной, кажется, одобрительно на него взирал. Вернувшись в лавку, он наткнулся на вопрошающий взгляд армирки. Она помялась, но всё же не утерпела и спросила:
— Объясни, что тут произошло? Я уже боялась, что ты сейчас с ними схлестнешься…
— Да всё просто. Когда мы стояли в очереди на паром, к нам подошел один… из этих, с платками, как теперь ясно. Он принял нас за других и спрашивал Квирре, Коротышку-за-рекой, как главного, ну а я запомнил. Случается, гномов изгоняют из рода. Не спрашивай почему, разные бывают случаи. Бывает, изгнанники не находят прямого пути. Но всё же гном не станет ни разбойником, ни убийцей. Чаще всего, если гном ступает на кривую дорожку, он становится контрабандистом и почти всегда занимается контрабандой оружия. И очень логично было прикинуться, что я из этой банды. Ну а что делать мне, если я контрабандист оружия, в таком месте? До бунта — поставить оружие в тайники, после — скупать по дешевке.
— Но тебя же могут раскрыть? Ведь наверняка в Пограничном есть и настоящие гномы-контрабандисты.
— Не сомневаюсь. Но всё же, думаю, что всё будет хорошо. Самое главное — кажется, наши живы. Ну по крайней мере ушли из «Водара Великого» живыми! Знать бы, что с ними сейчас? Их обязательно нужно будет всех найти! Иначе род не поймет!
Грязный, весь в пороховой копоти, въевшейся в поры, с бородой и шевелюрой серо-белого цвета и проволочной твердости от осыпающейся с потолка известки, старый Гимли сдал пост наблюдения сменившему его пограничнику с некогда зелеными, а теперь пыльно-серыми петлицами. Он доковылял до бака с водой и жадно напился.
Управа держалась. Сводный гарнизон состоял из караула при присутственном месте и банке, и пробившихся и прибившихся, вроде них самих. В основном — патрульных и пришлых, ну и штатских из управы. Было и несколько местных: тот же целитель Далер, чье присутствие само по себе было равно подкреплению. Многих он спас от верной смерти или увечья. К сожалению, начальник караула, подпрапорщик, погиб в первые же минуты бунта. Он был из непутевых молоденьких дворян, раз не смог получить хотя бы прапорщика, и прозябал вечным дежурным или же начкаром в Пограничном. Но умер достойно, и дурным словом его не поминали. Командование принял Потапов, подпоручик с зелеными петлицами пограничника. Гномы так и не узнали его имени, только звание и фамилию. Да и выглядел он так, как выглядят девять из десяти молодых пообтесавшихся на границе подпоручиков: усы, подтянутая фигура в ладно подогнанной форме, спокойно-уверенная лихость. Но надо сказать, командовал он твердо и разумно. Из сбившихся в подвале людей (а многие были растеряны, даже служивые) и нелюдей он быстро и решительно сколотил подразделение, выяснил, кто чего стоит и кто где может быть применен. Организовал оборону так, что это была не бестолковая цепь обособленных точек огня, а система, сама себя поддерживающая и страхующая. Наладил связь и взаимодействие с банком. Подвалы банка и Управы соединялись, и каменное здание банка нерушимой крепостью прикрывало Управу, а Управа — банк. Но, самое главное, из банка вели в тайные места не менее тайные ходы. И управляющий Пограничным отделением Тверского банка Порфирий Петрович Знаменский был вам не счетовод какой-то. Вид он, правда, имел несколько бабий. Это был человек лет сорока пяти, роста пониже среднего, полный и даже с брюшком, и всегда тщательнейшим образом выбритый, без усов и бакенбард. Голова большим шаром, как-то особенно выпукло закругленная на затылке, была плотно и коротко острижена. Лицо его было пухлое, круглое и немного курносое, с нездоровой пористой и желтоватой кожей, особенно темной, до зеленоватости, под глазами. Но при том — довольно бодрое и даже насмешливое. Оно было бы даже и добродушное, если бы не мешало выражение глаз, с каким-то жидким водянистым блеском, прикрытых, впрочем, постоянно почти белыми короткими ресницами. Ресницы эти были нервны, и неутомимо коротко и часто моргали, точно кому подмигивая. Но иногда они моргать переставали, и тогда взор этих глаз как-то странно не гармонировал со всею фигурой, абсолютно не героической и мирной, и придавал ей нечто более серьезное, чем с первого взгляда можно было от нее ожидать. Он был тяжелым, неумолимым и даже страшным. И вот тогда безусловно верилось, что Порфирий Петрович был штабс-капитаном в отставке. И не просто — а из егерей, и подчиненные его готовы были по одному лишь слову его кинуться на штурм с одними чернильницами в руках, такой он имел среди них авторитет и вес. Подчиненные в этом медвежьем углу, надо сказать, вовсе были непросты, так что банковские влились в систему обороны легко и непринужденно. Ну и, поскольку банковские охранники, как и начальник их, тоже все были почти сплошь из недавно вышедших в отставку егерей, то, не выдавая банковской тайны, ещё и взяли на себя разведку. Потапов и вовсе порывался передать всё командование Порфирию Петровичу, да только тот, часто и удивленно моргая, сказал:
— Нет уж, батенька, это ваш крест, вам его и нести. Командир в фортеции может один лишь быть, вот и извольте-с!
Впрочем, от помощи советом, припасом и огнем Знаменский и не думал отлынивать. В целом пока всё было неплохо. Сводчатые потолки выдерживали попадания мин, уже почти разобравших сруб сверху подвала. Погибших было сравнительно немного. Но они были. В основном, от снайперов, пристрелявших амбразуры. Правда, и егеря их изрядно пощипали. Две пары снайперов из пришлых с отчаянной храбростью выбирались в разгромленный почти дотла сруб, долго подлавливали цель — только снайперов, пулеметчиков и командиров бунтовщиков, — делали один выстрел и исчезали в подвале. Пока ни одного из них не достали ни пули, ни осколки. Гномы, понятное дело, занимались другим: чинили оружие, крепили стены, но и на посту стояли исправно.
Торира ранило в руку, нехорошо так ранило, и, не будь тут целителя, уже упомянутого лекаря Далера, быть ему без руки. Сейчас же выздоровление шло семимильными шагами. Но, невзирая на ворожбу и заживление, ему был предписан покой. И он трубно храпел в лазарете, лишая этого самого покоя соседей и товарищей по несчастью. А вот бедняга Глоин погиб. Снайпер вбил свинцовую фасолину ему прямо в переносицу. И теперь он лежал в той части ледника, где в ожидании освобождения и достойного погребения, мерзли на переложенных соломой и амулетами от зла и недоброго воскрешения брусках льда их погибшие, включая и тех, кого они привезли на ушатанной, а ныне окончательно раздолбленной «копейке». Ее пулемет здорово усилил гарнизон, но патронов осталось — слезы. Как усилил и сам пришлый, Воронов. Он как раз и был одним из той четверки снайперов.
Гимли он нравился всё больше. Неторопливый и спокойный, впрочем, как почти все снайперы, он своей неспешной расчетливостью старому гному был по душе. И ещё — методичностью. Сейчас пограничник сидел, привалившись к стене неподалеку от бака, и неторопливо ковырялся в банке гречки с тушенкой ложкой, похрустывая сухарем. Гимли пристроился рядом, и конопатый даже сквозь пыль Сергей протянул ему ещё одну банку со стопкой сухарей поверх нее. Каша была теплой, банка — вскрытой. Гимли не стал чиниться, достал ложку, и так же неторопливо, как Воронов, занялся едой. Очередной раз победив в споре «что крепче, сухарь или зубы гнома?», он задал вопрос, который его давно томил:
— Вот ты скажи мне, Серега, с чего тут всё так завертелось, во-первых, и как вы всё просрали, во-вторых? И самое главное — про сипаев ты же знаешь. Так видится, что всё сейчас против вас, даже часть ваших же, гуляйпольских пришлых. Все вас считают занозой в заднице, всем вы мешаете. И всех много больше, чем вас, и денег у них больше, и колдунов. А сейчас и оружия вашего у всех навалом. Короче, всё общество Разумных против вас, и кажется, на этот раз вас снесут в труху. А ты сидишь и спокойно жрешь кашу, и уверен, что ваше дело правое. Так, кажется, ты сказал? И еще, кажется, не сомневаешься в победе, хотя и сидишь и жрешь кашу не просто так, а в подвале, и враги хозяйничают в твоем городе, как у себя в амбаре, и лупят по нам из минометов. И еще, как лазутчики ваши же донесли, связи нет, и никто не придет помочь. Но ты говоришь: «Наше дело правое, враг будет разбит!» Как так-то?
— Ну, давай по порядку, — спокойно, даже улыбаясь, сказал Воронов и облизал ложку.
— Давай! Я гном, я люблю по порядку.
— С чего всё завертелось? Стоит за этим кто-то умный, сильно умный. И готовили всё загодя. Всех в кучу собрали, всё спланировали. Сначала эльфов натравили, а как война с ними вовсю разгорелась, в спину жахнули. Да не просто, а тоже по-умному. Сначала нас, погранцов и гарнизон раздергали — банда в одном месте, налет в другом… Затащили загодя в город в тайники оружия, просочились под видом охраны баронцы всякие, банды, наемники гуляйпольские (а это деньги, между прочим, и немаленькие). Нордлинги, харазцы, орки, даже сипаев взбунтовали, причем так, чтобы по времени всё чики-пики было. И даже навербовали колдунов с дружинами баронскими. Да ладно колдунов — Созерцающих, и тех припрягли, не знаю уж, что этим-то обещано было. Их по всей Великой вешают да в масле жарят, а тут поди ж ты, нарисовались, хрен сотрешь. Внезапности добились, подавляющего преимущества, как с численностью, так и с огневой и колдовской мощью. Связь волшебством заткнули. Так вот всё и завертелось.
— Ну и куда ваша контрразведка смотрела? Ить взяли ж вас со спущенными штанами! Сторожевики профукали, кордегардию подорвали!
— Теперь твое «во-вторых». Со штанами это ты сильно сказал. Только не совсем верно. Максимум — с мотней расстегнутой, когда струю пускали. Сторожевики пролюбили военно-морским способом, это точно. Расслабились. Разгильдяи! И капитанам, да и командиру отряда речной стражи, если их не убили при захвате, лучше геройски погибнуть. Потому что за такое понятно что случается. Суд скорый, строгий и стенка расстрельная. Сторожевики, успей они отвалить от пирса, сильно бы жизнь нам украсили. И супостата погладили бы, и весточку до своих добросили. Но! Погранцы не проспали. Многие выкрутились, те же лазутчики говорят, что «копейка» с поста, парная той, на которой мы прорвались сюда, утекла за подмогой. Они сразу сообразили, и одна ломанула в город на усиление, а вторая за подмогой. Дадут боги, пробьются. Нет — так то же самое и другие посты сделали. Сам же слышал, — и он кивнул головой на сменившего Гимли пограничника-наблюдателя. — Дальше поехали. Созерцающие должны были защиту с форта, да и с нас тоже, снять и стены пробить. Для чего артефакты привезли и жертвы приносили, паскудники. И где они? А — нету! Всех семерых в ноль сточили, мразоту лысую!
Это было правдой. Два раза за эти сутки «банковские егеря» выбирались наружу, и не зря. Из второй вылазки притащили сильно помятого, но почти целого баронского оруженосца, который и рассказал много занятного.
— Пленного, опять же, при тебе допрашивали. Сначала их верхушку покрошил кто-то из наших в «Водаре». И план затрещал ввиду безвременной кончины командования, как военного, так и магического. Вместо того, чтобы ворваться в форт и закончить дело, начался грабеж, и этим они не только провалили всё дело, но ещё и половину нейтральных к ним местных против себя настроили. Пока ещё нашли оставшихся колдунов да барона, способного покомандовать этой стаей… И, едва собрали, как тут же снайпер очередного лысого убаюкал. А потом, вместо того, чтобы сидеть, поджав хвост, наши вылазку сделали против превосходящих сил, и накрошили ещё двух этих уродов вместе со всей охраной. А последний так зашхерился, что его никто найти не может. Правда, его охрану нашли. Они голову потеряли. Напрочь. И что, сильно им помогло, что все разумные против нас? Да и неохота мне быть с теми разумными, которые тугов привечают и с Созерцающими милуются. Для полноты картины только вампиров не хватает в компанию.
Теперь про наше дело правое. Это не я сказал. Мы ведь в школе учим историю и до Воссияния Звезды. Мы люди мирные, и не трогаем никого. Если нас не трогают. И терпеливые. Но вот смотри — те же эльфы. Это у них уже вид спорта такой, раз в пятьдесят лет собраться и идти к нам получать по морде. Так вот к чему я про историю. Если ты заметил, все пришлые говорят на русском. Потому, что нас закинуло при Воссиянии в новый мир из одной страны, России. Но там, что интересно, была та же самая картина. Много стран, с разными языками, народами, намного богаче нас, России. Вместо колдовства, как ты знаешь, у нас были технология и наука. Так вот у этих стран всегда было превосходство: и в людях, и в деньгах, и в технологии. Но раз в пятьдесят — сто лет, забыв прошлое, эти страны собирались все вместе и перли к нам, в Россию. Чтобы очередной раз сначала почти задавить нас, а потом огрести по щам, недоумевая — что же они не учли в этот раз. И эти слова во время последнего до Воссияния нашествия на Россию, самого страшного из всех, сказал, обращаясь к народу, тогдашний руководитель страны. Так что я просто их вспомнил — к месту, как мне кажется. Потому что не сомневаюсь — мы победим.
Гимли мелко затрясся, издавая кашляющие звуки, плечи его ходили ходуном. Сергей было решил, что тот подавился крошкой, но всё было проще. Гном хохотал. Хохотал, пока не потекли слезы из его голубых ярких глаз, прорезая кривые дорожки на пыльных и чумазых щеках.
— Ой, умру… Скажи, ты часом не знаешь, та ваша страна, Россия — она, случайно, не была самой большой среди всех соседних?
— По площади — да, по богатствам и населению — нет.
— И после каждой войны, поди, становилась ещё больше?
— В общем, да. Но ведь не мы те войны начинали! Ну вот сейчас — что, мы на эльфов напали? Или Пограничный накинулся на кого-то?
Гном просто зашелся от хохота. Он кудахтал, рыдал, махал руками, пока не сполз на грязный пол.
— Все. Конец баронству Вирацкому. И в вашей победе теперь точно не сомневаюсь, — простонал он, наконец кое-как усевшись. Отдышавшись, он сказал, итожа:
— Когда пришлые провалились сюда, вас было с гулькин нос, а земли у вас — ваши шесть городов да несколько сёл вокруг них. И не вздумай спорить со мной, я третью сотню лет разменял и помню мир ещё без вас, пришлых. А сейчас что? По землям шесть княжеств ваших как бы не поболе всех других населенных стран нашего мира. Всё же, что ты, Серега, ни говори, но вы, пришлые, наш мир переиначили. Хоть и немного вас, дай боги, чтобы по одному пришлому на сто разумных местных, а то и на тысячу, а всё тут испортили, потому что, никого не спросясь, переделали весь наш мир под себя.
— Это почему это?
— Раньше каждый из народов имел не то что свою страну, а целый свой мир, где царили только его законы, и никто туда не мог сунуться. Ну кроме людей разве что, но это скорее исключение, да их, кроме их колдунов да самых сильных людских владык, никто и в расчет особо и не брал из старых рас. Чем они старым народам могли помешать жить, не обращая на них, человечков, внимания? У нас, гномов, всегда были наши пещеры. Считай, неприступные, к тому же, кроме нас, в них толком никто и воевать не мог. Воевали мы и наверху. И с орками, и с ушастыми, и всегда могли отступить к себе. И нас в наших пещерах было не достать. А на людишек мы и не смотрели: куда им против нас сражаться-то было? У эльфов каждая их Пуща — это чистая магия Леса. Любого, кроме эльфа ушастого, погубит, закрутит, уронит в пропасть. Сама себя лечит, сама себя кормит. И людей ушастые вовсе как зверушек воспринимали. Хотя нет, о зверушках они заботились, а людей убивали только. Ради развлечения. И сжечь пущу было нельзя, она любой огонь гасила… ну пока вот вы с напалмом своим не заявились. И тут как воссияло, и вы эльфам мир перевернули с ног на голову! Ведь кто мог представить, что люди эльфову пущу сожгут в отместку за казнь послов. Ну подумаешь, высокородные пошутили: с живых людишек кожу спустили. А людишки им за это возьми и спали пущу. Вместе с ними самими. И все почувствовали себя уязвимыми. Кстати, от этого нервничают и могут дел натворить.
И после каждого наезда, каждой войны — земли, богатства и людей у вас всё больше. Вы там в своем старом мире привыкли к огромному. И пытаетесь это огромное вернуть себе и тут. Попервоначалу вы вообще всех местных пытались махом вобрать в себя. А они привыкли к тому, что два соседа какого-то баронишки могут перекликаться через его баронство, не сильно голос напрягая. Им важно стать большим человеком, вам — частью большого дела. Только у каждого из шести княжеств это большое — разное. И ведь что смешно — ведь все князья ваши вовсе не такие! Для вас, вроде так выходит, важней не большие личности, а большие идеи. Те же князья… Обычные же средние людишки! От жадности лопаются, да вы их и сами не любите. И нос власти натянуть любому пришлому самое милое в его жизни дело! Ну что, не прав я? Глянь на князюшку вашего. Средненький он. Во всем. И сравни с бароном Вираца, великолепным бабником и покровителем искусств Морном. Про кого больше говорят? А кто победит? И ещё одно. Важное. Не любите вы власть вашу ещё и из-за того, что под князюшкой чиновников толпа. Средненькие и они тоже, за редкими исключениями. А гребут как большие. Только, дурно ли, хорошо ли, хотят они или нет — а на великое работают, пусть даже и против своей воли. Но всё равно, такое чувство, что вы и власть ваша — два разных, очень даже враждебных народа. Правда, стоит из-за алчности князей на вас кому напасть… Ну как на страну. Не завидую я им, короче. Зато потом вы мирные, вас все обидеть норовили и по щам, как ты говоришь, получили справедливо и законно. А вы только мира жаждали, землю там пахать да товары производить и торговать ими. Я так думаю, когда окрестные бароны, или там эльфы, или ещё кто, про ваше миролюбие слышат, так вздрагивают и боятся в коленях. Потому что знают — кому-то после этого не быть. И не вам. А все ваши правила жизни можно в одну фразу сложить: «Я же говорил, что не брал? Значит — не отдам!» Что, не так разве? Или всё верно?
— Ну примерно, — вынужден был подтвердить Воронов.
— Ага. Примерно, — громогласно заржал гном. — Примерно это у жеребца примерно до земли, а тут всё точно! Но я вас вовсе не виню, а очень даже одобряю. И вообще не я, а, почитай, почти все гномы. Что и видно из того, где мы. С тобой в подземелье, а не против тебя — на улице. Я к чему это — правильно всё вы делаете! Нельзя тому, кто вот-вот приберет весь мир к рукам, ну или может прибрать, попадать хоть в какую-то зависимость от других, слушать их бубнеж, как правильно жить и петь всяким там мэллорнам, и что как это распрекрасно, когда мужики в задницу любятся, и вообще, надо слушать во всём эльфов. Тьфу, прости меня Прародитель, и за задницу, и за эльфов… Мы, гномы, миром не правили, не правим, и не будем править. Нас под землю всё тянет, а остальных — наверх. Но ведь даже нас эти хитрозадые кролики ушастые пытаются учить, как нам жить. И всё у них с тройным дном, и иногда интриги по сто лет длятся. Присмотришься — вроде ещё при деде твоем всё началось, ан чтоб тебя сгубить и, например, лощинку, где выход наш из пещер, себе прибрать, а нас заставить не изделие готовое, а сырье продавать. Даром почти. Или пошлиной такой обложить… И не денешься никуда: ведь все пути у них были под приглядом! А тут вы. Нам вы не помеха, мы — вам, а значит, можем с вами дружить. И торговать. А с другими так не выйдет у вас.
— Ну вот, видишь. Сам всё и сказал. Те же эльфы и вам мешают, торговлю портят, маршруты блокируют. Не вижу поводов для расстройства.
— А нет поводов, — заржал снова Гимли. — Мне-то чего? Вы ещё и других гномьих врагов разогнали, если до кучи брать, тех же гоблинов. О том и говорю, что кроме нашего гномьего племени, вы для всех остальных беда. Их счастье, что мало вас пока. Вот только поэтому мы пока в подвале и отстреливаемся. А вот почему ваши самолеты не взлетят и не накрошат супостатов в мелкую расхераку — я понять не могу!
— Не так всё просто… Взлетку легко обстрелять, а самолет на взлете беспомощен. Думаю, в форте это понимают и что-то затеяли. Ну сам подумай!
— Ну-ну… Один заяц много думал. Так у него башка лопнула. А только так скажу — без самолетов ваших наше дело печально!
И всё же Гимли со здоровым гномьим упрямством верил в то, что уже скоро их осада завершится и завершится победой. А вот потом нужно будет искать своих. Он надеялся на то, что остальные живы, хотя именно — надеялся, а не был уверен. Особенно его беспокоила судьба сопляка Дарри. Надо обязательно будет дождаться или отыскать всех своих, и живых, и, избави Прародитель, мертвых. Негоже их в безвестности оставлять. Род не поймет.
В эту самую минуту старейшина Рарри с Александром Волковым, тем самым шустрым пришлым, про которого говорил Камню Пружина, обсуждали придуманный этим самым пришлым план по их эвакуации из форта в частности и из Пограничного вообще. План был целиком завязан на взлет спешно ремонтируемого сейчас в ангаре самолета. Да не просто самолета, а целого летающего форта. В случае успеха это был бы переход в наступление на захватчиков. Потому что «громовержец»[27] должен был не просто прорвать блокаду, но и помножить на ноль огневое преимущество врага. И прорыв Волкова должен был помочь взлету. Так что дело им всем предстояло тяжелое и опасное. Но пока всё же, слава Истаре, все гномы, прибившиеся к Волкову ещё в «Водаре Великом», были целы и невредимы.
— Все пойдем? — спросил Орри-Кулак.
— Не все, — мотнул круглой башкой в шлеме Рарри. — Ты пойдешь. Ты водила. Поможешь, случись чего, да и тебе отчитаться надо за утраченную машину. И он пойдет.
Короткий толстый палец гнома уперся в кольчужное плечо Балина, которого пришлый звал «Балин-с-салфеткой», потому что тот воевал в «Водаре» с заткнутой за воротник во время обеда салфеткой. Затем Рарри сказал, обращаясь к Волкову:
— Он механик, так что польза будет. А мы вдвоем здесь останемся — наших дожидаться, или искать. Тех, что в городе застряли. Нам в безвестности их оставлять не годится. Род не поймет.
Вообще гномы спаслись и попали из «Водара Великого» в форт благодаря не одному, а двум пришлым: Волкову и его давнему знакомцу и в прошлом даже сослуживцу по Первому драгунскому полку, старшему унтер-офицеру Николаю Полухину. Но сначала именно их появление спасло самого Николая и его жену. Полухин давным-давно, уже лет шесть, как окопался в Пограничном, и занимал не самый маленький пост в его гарнизоне. Точнее, в комендатуре Пограничной стражи. Правда, на бумажной работе, так как те самые шесть лет назад из-за раны, не поддавшейся даже целителям, он потерял левую кисть. Их с Волковым разведрота угодила в эльфийскую засаду во время боев в Левобережье. Но унтер всегда был умным мужиком и не унывал. Он пустил тут корни, женился на маранийке. Кроме этого, Полухин обзавелся большим домом, стал хозяином лавки и завел торговлю. Дело насквозь полезное и с точки зрения гнома правильное. Да и вообще Полухин ему был симпатичен. Стоило бы поговорить с ним и о будущем, и о возможной торговле. Да и просто пива попить. Но это всё позже. Сейчас же гораздо важнее то, что он знает тут все ходы и выходы, и с ним надо посоветоваться, где и как искать родичей. Если не сделать всё возможное — род не поймет!
