Глава 8, короткая, в которой герой оказывается в магической лавке и теряет сознание
За куаферными заботами он не услышал, как бывшие пленницы вышли из дома, и заметил их, когда они уже были на полпути к воротам. Поняв, что его застукали за таким глупым для взрослого геройского гнома занятием, он страшно смутился, что, вообще-то, гномам не свойственно. Армирка, словно поняв его мучения, сделала вид, что ничего не заметила. Она была всё в том же платье, но казалась, при всей своей хрупкости, величественной и властной. На шее и руках у нее виднелись украшения, от которых прямо-таки пахнуло изрядной Силой. Ничего металлического, многониточные бусы на шее, только резные кость и дерево, и деревянные браслеты с выжженными рунами на запястьях. На голову был накинут расшитый белый плат. В руке у друидки была льняная расшитая сумка, и явно тяжелая, судя по тому, как она оттягивала ей руку. Купчиха, семенившая за Вараззой, тоже разительно преобразилась. Бесформенное астраханское платье скрывало фигуру, но зато вот астраханская же головная накидка, прикрыв светлые волосы, оставляла лицо открытым. Искаженное лицо с огромными желтоватыми пузырями нарывов, слезящиеся глаза… Да уж, вряд ли на нее сейчас хоть кто-нибудь покусится.
И они пошли. Армирка — впереди, за ней, чуть справа, Камень с дробовиком в руках и винтовкой на плече, ну а последней — купчиха Наталья. Стрельба тарахтела всё так же, чуть организованней и локальней. Явно прослушивались несколько колец пальбы. И, судя по всему, уходя от одного из них, они шли прямо к другому. Раз-другой птахой чирикнули над головой шальные пули, но армирка даже не пригнулась. Она вела их тем же самым путем, которым они ехали на «копейке». Вот они повернули налево, а вот и площадь, где они оседлали машину. Всё так же лежали кучками тряпья пять баронцев, и — никого живого. Подумав, Дарри сорвал желтый платок у одного из убитых (того, у которого он был повязан на руку, с шеи побрезговал). Подумал — и убрал в карман. А друидка всё вела их дальше, и вот — рынок. По сравнению с тем, как его запомнил Камень, почти безлюдный. И тоже — убитые, стрельба… Как оказалось, лавка, куда держала путь Варазза, было практически посреди рынка, возле маленькой часовенки богини Арру. Магические лавки всегда были рядом с храмами или часовнями этой светлой богини, покровительницы магии и волшебства. Из надписи на вывеске с уродливым крылатым существом следовало, что лавка называется «Дракон благости». Она была небольшой, бревенчатой, вроде баньки, и любовно украшена затейливой резьбой. В отличие от нелепого чудища на вывеске, сама лавка была красива и сделана с душой. Фундамент из дикого камня надежно держал ее на себе, а дверь из массивных дубовых досок так же надежно закрывала путь внутрь. Сама дверь была обита медью и висела на медных же петлях.
— Я уже жалею, что предложил идти сюда, — негромко пробормотал Вараззе гном, — уж больно место неподходящее.
Варазза, а следом за ней и Дарри с Натальей, прошли вдоль глухой стены и повернули за угол, где, очевидно, был главный вход в лавку.
— Да, совсем неподходящее, — подытожил он.
У входа в лавку, пытаясь ее открыть, стояли четыре человека. Точнее, стояли трое, и один лежал. А открыть пытался один из стоявших: широченный, почти как гном, белобрысый нордлинг с короткой бородой и двумя девчачьими косичками, в которые были вплетены три зуба. В остальном он был одет как пришлый: на плечах расстегнутый пыльник, кавалерийские сапоги, в которые были заправлены подшитые кожей галифе, под пыльником — потертая кожаная куртка с множеством накладных объемистых карманов, набитых магазинами к карабину СВТ[19], висевшему стволом вниз на правом плече. И, конечно, на шее под кожанкой красовался пропотевший и грязный желтый платок. За ним стояли одетые примерно таким же образом ещё двое: второй нордлинг, очень похожий на первого, но только помоложе и без зубов в косах, и южанин, с острым и смуглым лицом пройдохи. Плащей-пыльников, правда, на них не было, на них лежал без сознания четвертый. Это был пришлый. Он был голым по пояс, с грудью, торопливо, но умело перетянутой бинтами, через которые уже проступили обильные алые пятна.
— Чем могу? — вопросительно-любезным, но слегка высокомерным голосом спросила Варазза, обращаясь к старшему нордлингу. Тот потирал руку, которой пытался открыть дверь, очевидно, его приложило магией от запора, не сильно, а так, предупреждающе.
— Милость богов, хозяйка, — пролаял-пророкотал тот на виларском, — нам бы зелья исцеляющего. Покупал у тебя раньше. Старшого нашего ранили.
— Нет ничего проще, — кивнула друидка и, отодвинув нордлинга, подошла к двери, которая покорно открылась под ее рукой, — пригодилось? От раны? Если да, то от какой?
— Да. В руку пуля попала…
— Должна предупредить, — перебила его армирка, — при ранении в грудь всё намного сложнее, лучше потом всё равно обратиться к лекарю. Я вижу, что у него пробито легкое. Ткани-то исцелятся, но в легком останется кровь, и как бы ему потом об этом не пожалеть.
— И где же мне найти лекаря?
— Раньше я бы сказала, что возле городской управы живет целитель Далер. Сейчас даже не знаю, найдете ли вы его там. В любом случае должна предостеречь: ищите лекаря как можно скорее. Не вносите его в лавку, не нужно трясти раненого лишний раз! — обратилась она уже к взявшимся за края пыльников нордлингу и южанину.
— Нам тоже остаться тут, госпожа? — тоном туповатого слуги спросил Дарри.
— Да, ждите здесь, — и она повернулась к старшему нордлингу, — вы знаете, сколько стоит флакон с зельем малого исцеления?
— Я думаю, столько же, сколько и в прошлый раз, шестьдесят золотых.
Армирка кивнула, и они вошли с нордлингом в лавку. Через минуту они вновь появились на крыльце. Нордлинг завязывал шнурки своего кошеля, а Варазза, держа в левой руке маленький, с гильзу двенадцатого калибра, флакон зеленого стекла, правой набирала его содержимое в крошечный шприц. Набрав, она протянула флакон нордлингу:
— Здесь ещё на один укол. Можно выпить, но колоть лучше.
Присев, она прямо через бинты уколола в грудь раненого. Дарри не раз наблюдал действие зелья малого исцеления, но тут он впервые увидел всё другими взглядом: словно перламутровый вихрь вскинулся над местом укола. Как только этот вихрь ввинтился в бинты, раненый дернулся, задрожал и открыл глаза. Не понимая, что с ним и где он, он оглядывался вокруг. Его люди разом загалдели, загомонили, столпились, помогая ему встать. Как-то быстро они ушли в ту сторону, где был «Водар Великий». Дарри, наконец выдохнув, глядел им вслед и думал, живы ли Рарри, оба Балина и Орри… Затем сказал Вараззе:
— Я уж думал, придется стрелять. И почти был уверен, что они попытаются обобрать тебя…
— Рядом с часовней Арру? Да никто не решится, даже несмышленыши-пришлые. Да даже Созерцающие! Во-первых, здесь мое место Силы. Это не храм, а всего лишь часовня, да и я не жрица Арру — лишь друидка. Но, как самая близкая к часовне служительница светлых богов, ухаживаю за ней самой и алтарем. Так что, в случае чего, могу пользоваться той Силой, которую он смог накопить. А во-вторых… Богиня отвернется от такого безумца и больше никогда не дарует исцеления ни через зелья, ни от заклинания! Ты же сам видел — он даже торговаться не стал. Я больше боялась, что они к вам приглядываться начнут. Ну входите быстрей внутрь! — и она требовательно-приглашающе махнула рукой. Наталья, а следом за ней и Дарри, поднялись по лестнице на крылечко, и, пройдя сквозь скрипнувшую дверь с низкой притолокой, оказались внутри лавки. В ней было тесновато и темновато, но удивительно приятно пахло травами, воском и благовониями, а главное — его словно обняли ласковые руки Силы. Голова вдруг закружилась, и он едва не упал. Камень даже не заметил, кто и как помог ему сесть на диванчике в глубине лавки, хотя и услышал жалобный скрип самого диванчика под собой. Не заметил, как его освободили от рюкзака и оружия, рассупонили сбрую амуниции и стянули ее. Дарри еле разобрал ласковый шепот армирки: «Я же говорила, бедный мальчик, что у тебя магическое истощение. Вот, выпей!» Он пил что-то пахнущее ванилью и медом, и ещё оно, как паром, клубилось доброй Силой, а потом всё пошло какими-то отрывками и обрывками. Он держал какой-то тяжелый шар, словно теплый и пушистый, ласковый, а армирка, обхватив своими прохладными пальцами его голову, снова прильнула к нему поцелуем, таким сестринским, не плотским. И как только она это сделала, из шара в него хлынула, вытесняя и гася огонь в животе, такая же прохладная, как ее пальцы, волна добра и Силы, а он улыбнулся по-детски и потерял сознание.
