Серия первая «Дорожная вступительная»
Всё-таки блат — великая вещь! Просто так бы я не купил это двухместное купе, в которых обычно тусуются проводники. А тут толстенький подполковник расстарался, как для себя родного. Мадонна с Ксюхой ещё подсобили. В результате нашего общения, дядь Витя обнимал две бутылки «розовки», запихивал в стол модный кооператорский пакет с джинсами. Куда-то кому-то позвонил, и я побежал на кассы. Там меня завели внутрь, получили ещё одну бутылку, коробку французских конфет и предложили выкупить двухместное купе. Ну, может за чуть завышенную цену. Хрена бы я ломался? Вон, кучи курортников в зале с детьми маются, билеты и поезда выжидают.
И теперь я сижу в маленьком двухместном купе и думаю, что вместо Тихона, во вторую спортивную сумку надо было запихать жрачки! От кота польза, конечно, есть — своим тракторным мурчанием да ещё под стук колес создаёт уют, но кушать тоже хочется. Сожрать что ли конфетосов? Хотя, это неприкосновенный запас в дорогу, мало ли что может случиться. Проводницы, хоть и студентки, ушлые — просто пиндец. Попытались со мной договориться. Засунуть в моё личное купе какого-то толстого дяхана, воняющего потняками. Пришлось нацепить самый из блядских взглядов, имеющихся в арсенале, и выставить на поле боя все понты, которые были в наличии.
— Валентина Ивановна, вы думаете, я просто так в одно рыло в этом купе еду,— спросил я у старшей проводницы.
— Ну место-то есть, тебе одному скучно, чего выкобениваешься? Ему же только до Кореновской!
— Нет и всё. Сами догадаетесь почему?
Проводница наморщила лоб, вспомнила, что меня провожал дед и его водитель. К деду Казику ещё комендант присоединился да и начальник поезда подбежал. Сопоставила. Тихонько ойкнула и убежала. Странный вагон, кстати. Все следуют до Ростова, кроме меня. В Ростове садится какая-то школота. Едут на экскурсию в Ленинград. Это надо же, посреди лета переться в этот пасмурный город. Поехали бы лучше на море. Будут всю поездку по музеям и Аврорам шарахаться. Пойду я, наверное, в вагон-ресторан. Есть всё же хотелось всё сильнее. Вторая проводница, Алёнка, сказала, что смысла пока нет. Рано ещё, утро в разгаре. Сейчас пойдёт с ресторана тётка с тележкой. Пирожки, лимонад и прочую туфту продавать будет. Ну, в принципе, и подождать можно.
Тихон восседал на второй полке и, прижмурившись, пялился в окошко.
— Поссать ваше величество не желает?— поинтересовался я у котея. Не желал, но всё равно надо будет его на ближайшей большой остановке выгулять, не зря мне Ксюха подарила специальную шлейку. Хотя она и не кошачья, а для каких-то мелких собак, но Тихону не принципиально. Вопрос о его размещении лично решал начальник поезда. Даже для кота, оказывается, нужен блат! Тем более, проводницам он понравился. Ну, это он может: мурчать начинает, целоваться лезет, если прочухал, что перед ним хоть какой-нибудь да начальник. Это меня он может спокойно за ноги кусать и требовать жрачки.
— Гаарячие пираажки!— завопила тётка-буфетчица, громыхая тележкой по вагону. Чего она так орёт-то?
— Маладой чилавек, пирожочков не желаете?— заорала она во всю глотку, просовываясь в полуоткрытую дверку.
Пирожки были вполне приличные на вид. Я взял себе пару котлет в тесте, пирожок с капустой и ватрушку с творогом и изюмом. Расплатился, взял чая и со смаком принялся завтракать. Заглянул «ненастоящий» немой и предложил мне какие-то тоненькие книжки и газетки. Я выбрал какой-то журнальчик с очень хреновым качеством печати, но с кучей анекдотов, отказался от «красивых карт» и продолжил поглощать пищу. Тихон спрыгнул и потихоньку жевал половинку хлебной котлеты в тесте. Идиллия!
Но скучновато как-то! Может самогону навернуть? У меня в бауле под спальным местом — двадцать отличных бутылок, завернутые в различное шмотьё. Пришлось перед отъездом собрать самые лучшие «экземпляры» и упаковать. За два дня до отправления я перегнал все «заготовки» браги и залил по бочонкам и остальной таре. Чтобы развеять хандру, насобирал и лепестков, налущил ореховых переборок и ещё пару бочонков отполировал и обжог. Ещё из кладовки чабреца достал сушёного и туда же, в бочки накидал. Поставил очередную брагу в надежде на то, что всё-таки пол августа у меня перед школой будет, и я всласть поэкспериментирую.
Меня немного напрягал конверт, который передал мне дед Казик на вокзале. Сказал, почитай в поезде, подумай, и типа родителям он ничего не говорил при звонках. Я оттягивал момент, как можно дальше и, честно говоря, уже все мозги сломал, думая про содержимое. Кляуза какая-нибудь на меня или ещё что? Со спасателями закончилось всё благополучно, дед сам получил мои расчётные и всё закрыл. Его кореш, через которого меня устроили, всё рвался со мной поговорить, но дед его отшил. Менты ещё зачем-то меня разыскивали... непонятно. Но косяков-то за мной никаких не было. Вряд ли за самогон или мелкую фарцу. К этому сейчас очень спокойно относятся. Хрен их знает, что они хотели. И на звонки я теперь отвечал с опаской. Если голос был незнакомый и спрашивали меня, я просто говорил, что ошиблись номером и бросал трубку. Всё же меня кто-то искал и непонятно зачем.
Насытившись, я вытер руки о полотенчико из бельевого набора и, вздохнув, открыл конверт. Нихрена интересного. На машинке какой-то договор напечатан и росписи. Это кому мне отдать надо? Где пояснения?
Ага, вот тетрадный листок с незнакомым почерком:
«Анджей, в Ленинграде пойдёшь по этому адресу, скажешь, что от меня. Там тебя будут ждать. Договор на аренду квартиры, впишешь паспорта родителей, и пусть распишутся. Договор уже заверен адвокатом, ничего делать не надо. Живите с родителями, пока они учатся. Мебель, там всё есть. Платите только квартплату по квитанциям, за аренду ничего не надо. Там, где возьмёшь ключи, всё расскажут и покажут. Разберёшься, не маленький. Если что, мой телефон в Новосибирске ______. Если кто-то припрётся, посылай всех нахуй! Ты это можешь! Квартира моя. Удачи! Дед Вова!»
Нихрена я не понял! Это что за хрень?! Посмотрел адрес: Суворовский проспект дом, номер. Ага, это туда надо прийти, там всё разъяснят. Это что, спасённый мною дед, похожий на боцмана Ленда, нам с родаками хату подгоняет? Это не надо ремонт Светке в её клетушке делать? Или как?
Я-то думал, там компромат на меня какой-нибудь или признания деда о том, что он нашёл себе ещё одну бабку. Хорошо это или плохо? Родители, те естественно сразу начнут названивать деду. Но с мозгами-то у них всё в порядке, достаточно ведь взрослые. Пожить год в Ленинграде, в нормальной квартире, кто откажется? Светка, та только рада будет! Надеюсь, квартира у деда Вовы не однокомнатная. А то Светка жутко стремалась приводить к себе подружаек. Думаю, сеструха только рада будет. Мебель там есть? А телик? А видик? А ведь надо ещё в батиной общаге как-то списаться или выписаться, шмотьё перетащить до приезда предков. Голова лопнет! Но, с другой стороны, новость вполне хорошая! Надо её перессать! А то, смотрю, уже и Тихон лапами топчет. Пользуясь расположением купе, я прошмыгнул в туалет на входе в вагон, зажав под мышкой кота, вихлявшего хвостом. Тихон навалил знатную кучу на газету и попытался её раздербанить когтями, не понимая почему я отбираю у него продукты жизнедеятельности.
Потом я, почитывая журнальчик с анекдотами, в пол-глаза рассматривал пассажиров, снующих туда-сюда и пересказывал коту самые смешные анекдоты. Тихон, решив прогуляться, попёрся по вагону, гордо распушив хвост и делая вид невьебенного кошачьего принца. Тут же его пригласили в гости в пару купе, где он стоически перенёс детские вопли:
— Кисяяя!! Ав, мав-мяв!— был вознаграждён кусочками колбаски и почухан за ушами. Интересно, если я жрать захочу, также можно будет сделать?
Посмотрел расписание движения, вроде по графику идём, скоро остановка. Выйти прогуляться, может картошечки варёной прикупить да овощей каких. Кота заодно выгуляю, а то он после походов по гостям снова захочет кучу навалить. Одет я в поездку был нейтрально. Шорты, любимая футболка «Сиськогипноз» да панамка. Смысла выпендриваться никакого. Я же не отдыхающий какой, в джинсах парить своё хозяйство. Остановились. Стоянка десять минут. Выскочил, по обыкновению держа кота под мышкой, помог какой-то молодой мамане с её пацаненком. Отпустил Тихона, который интеллигентно отошёл к краю перрона и дела свои дела, от страха прижав уши. Ничего покупать не стал, уж очень подозрительный шашлык тут продавали, родичами моего кота несло за версту. В нашу сторону направилась какая-то скучающая дамочка с поводком, на котором трепыхалось нечто, отдалённо напоминающее собаку.
— Здравствуйте, молодой человек, а кто это у вас такой сладенький на поводке?— слащаво вопросила она.
— Мав,— сказал Тихон и переебал недоразумение на поводке лапой. То, что сидело на поводке, истошно заскулило, обоссалось и рвануло вдоль поезда.
— Хамы!— оповестила нас тётка, убегая за своим собачьим недоразумением.
К нашему вагону подбежала компашка каких-то молодых военных и атаковала проводницу. Трое — в рубашках с галстуками и брючках, один — в модной афганке, с нашитыми на неё голубыми погонами, и с гитарой за спиной. Буква «К» на погонах — курсанты значит. Наверное, лётчики из краснодарского училища. А чего они, интересно, в Кореновке садятся, а не в Краснодаре? Видать, по требованию нормальные билеты купить тоже проблема. Курсанты расселись в соседнем купе. Невезуха, но до Ростова потерплю. Все такие, прям про армию. Меня между собой презрительно обозвали шпаком! Это некоторые военные так гражданских называют. Перекинулись в гражданские трикушки и, как только мы тронулись, достали из сумок консервы, буханку хлеба и чекушку. Я, краем глаза, стоя у окна в коридоре, наблюдал и размышлял. Четыре здоровых лба, и всего–навсего чекушка двести пятьдесят грамм? Они же лётчики! Они должны чай на спирту заваривать. А может у них в бутылочке и есть спирт? Нет, не разбавляют. Ну и хватило им по чуть-чуть, даже тушёнку из банки не доели. Тот, который в афганке был, прикинулся самым деловым, побежал к проводницам, те пожали плечами. Нет у них ничего. Да есть по-любому, только, походу, при виде меня стесняются продать. Думают я, наверное, какой-нибудь молодой мент или контролёр замаскированный. Курки повздыхали, покурили в тамбуре, попытались провести разведку и упасть кому-нибудь на хвост. Но контингент в вагоне был не тот. В основном, отдыхающие тётки да мамки с детьми, несколько дедов да бабок, ну и как обычно — командировочные, сами себе на уме. Я наблюдал за передвижениями военных и прихихикивал. Не обозвали бы шпаком, может бы и помог... за определённую сумму.
Делать нехрен абсолютно. Взял чай в подстаканнике и, сев на полку, начал бездумно пялиться в окошко. Раззадоренные микроскопической порцией водки, курсанты решили побренчать на гитаре да и ещё попеть собрались.
И через пару минут мне было плевать сколько их там, хотелось зайти и уебать гитарой кому-нибудь по башке. Голос — что-то среднее между Юрой Шатуновым и Женей Белоусовым, с неправильными ударениями и придыханиями. Я, слушавший в течение месяца чистый, хорошо поставленный профессиональный вокал Юлишны, с правильным английским, походу становился ценителем.
— Ннуу што жи ты ннАдела-ла, адела платьте белая, кальцо на руку праавую, наа голАву фатуу,— заголосил запевала, под очень хреновый перебор струн.
— Сбивааая чооорным сАпогом с траавыыы прАзраачную рАсу,— включились на припеве остальные курсанты.
Блять! Мне что? Мучаться до самого Ростова с этими лётчиками «Песнярами»?
Остальные пассажиры были не против. Детям было пофиг, время послеобеденного сна ещё не наступило, и они с визгами носились по коридору. Тихон зарылся под одеяло и, закрыв уши лапами, тихонько похрюкаивал. Я задвинул дверь, достал из баула старенький мафон, работавший со мной на спасательном катере, врубил «Полишерс». Не помогло. Надо было Светкины наушники из дома взять. Что же, блин, делать? Как что? Усыпить их нахрен! Ореховка имела самое сонное воздействие и крепкий градус. Она даже горела неярким синим пламенем. Попробуем нейтрализовать певцов.
Вышел в коридор, переместился поближе к открытой двери купе соседей и сделал вид, что притащился от гнусаво исполняемой афганской «Кукушки».
— Чо, пацан, куда едешь?— в перерыве между песней спросил меня гитарист, тот самый, который был в эксперименталке.
— Класс!— восхитился я, реально восхитился умению так хреново петь,— А вы чо это, типа военные, да? Со службы едете?
— На задачу фигачим, но это секрет,— ответил со смешком один из парней.
— Может на боевые пойдём, служба такая,— вздохнул гитарист,— я вон отпахал в Афгане, теперь на офицера учусь, не отпускает служба. А ты сам кто такой? Шпион американский? Куда едешь?
— Да с моря я еду, у деда отдыхал,— соврал я,— а ты правда воевал с душманами?
— Было дело!— артистично прибрехнул гитарист и откинул чёлку хреновой «ассиметрии», якобы спадающую на глаза. Там у них в военке вообще что ли за причёсками не смотрят?
— Блин, пацаны, а я ученик парикмахера. В ПТУ учусь в Ленинграде, вообще уважуха вам,— польстил я.
— Пацаны в пятом классе учатся, а мы — мужчины!— поправил меня кто-то из курсантов. Ох ты как! Героические ребята, да за таких грех не выпить. Это я и озвучил. Пацаны-курсанты встрепенулись.
— А есть что? А то мы в Кореновке нихрена не достали,— с интересом спросил гитарист.
— Ну, у меня нет, но в соседнем вагоне мужик едет знакомый со станички. Он сэмом барыжит. Хороший такой сэм, мы с ним на вокзал вместе на «электроне» ехали. У него точно есть, могу сгонять!
— Таак!— разом вскочили с полок курсанты и оживились,— что по деньгам, почём продает? Не сивуха?
— Да нет же, очень хороший, у него мужики постоянно брали. Думаю, он специально на дорогу взял, чтобы приторговывать!
Курсанты начали перешёптываться. Цену я, конечно, загнул не божескую. Но в вагоне ресторане из-под прилавка сомнительного качества «чебурашка» стоила куда дороже. Мне вручили сумму на две бутылки и пригрозили, что не дай бог! Найдут, разберутся, на всю жизнь запомню. Да понял я, понял. Сделав вид, что ухожу, выждал момент и нырнул к себе в двухместку. Переждал, допил остывший чай. Достал из баула два фляна и, засунув их за пояс, прикрыл майкой. Сквозь щёлку высмотрел, когда курсанты ушли в рабочий тамбур подымить, выскочил в обратную сторону. Подождал и, увидев, что клиенты возвращаются, вошёл в коридор.
— Ну чего?— с нетерпением вопросили меня лётчики, с недоумением смотря на мои пустые руки. Я глазами показал на оттопыренную майку и на проводницу, выставившую наружу ухо.
Зашли в купе, и я достал из-под майки бутылки с самогоном. Хорошие такие бутылки из-под коньяка, с нормальными обточенными пробками. Только бирок не хватало.
Тут же снова принялись накрывать стол. Достали тушняк и ещё какие-то рыбные консервы, вялый огурец и яблоко.
Гитарист, который представился Юрцом, сперва попробовал сэм на язык и уважительно покачал головой. Разлили, выпили по первой. Я, как непьющий молодой шпак, открыл консервы, покромсал половинку серого хлеба и нашинковал огурец.
— Эхх, а хорош-то сэм!— оживились курки,— Прям нектар, ёпть!
Через полчаса осоловевший Юрец в курящем тамбуре размазывал сопли и слёзы по лицу и пересказывал мне сюжет «Коммандо», только с собой в главной роли и вместо американцев там присутствовали афганские душманы, а вместо похищенной дочки Шварца была какая-то жутко секретная ракета. Стёпа, Коля и Андрей оказались послабей и уже вовсю пускали слюни на полках. Юрец всё никак не унимался. Я уже его под ручку отвёл в купе, сели, закрылись на всякий случай потому, что, по сообщениям проводницы, линейные менты-железнодорожники уже начали обход. Я налил «супер афганцу» ещё стопарик. Тот, взяв стакан и выставив локоть, встал, снова пустил слезу.
— Ну, за это там чтобы!— пробормотал он и, опрокинув стакан, упал на нижнюю полку рядом со Стёпой. Ну и пусть валяется, не буду я его наверх закидывать. Итак, по факту: на четверых две бутылки «ореховки» двойного перегона, без лимонада, и курсанты валяются в отключке. Я навёл на столе порядок, выкинул бутылки из окна туалета и, довольный собой, пошёл в свою двухместку. На час делов-то было. Прошёл сержант-линейщик, заглянул к курсантам. Хмыкнул завистливо. Заглянул ко мне, лениво спросил, куда еду, и пошёл дальше. В соседнем купе раздался грохот. Наверняка Юрец упал. Главное, чтобы они стругать не начали. Улыбаясь во всю пасть, я развалился на полочке, наслаждаясь мелодичным пением Юлишны про «Седую ночь». Сейчас прихраплю! Хрен там! Настойчивый стук в дверь. Опять кого-то подсадить хотят? Идите лесом! Моё купе, я за него столько заплатил!
Стучался ко мне толстенный мужик из купе возле туалета. Там, насколько я помню, одни мужички командировочные ехали.
— Молодой человек, вы, конечно извините, но в купе рядышком — это ваши друзья?— грозно начал он.
— Неа,— сделал я простодушное деревенское ебальце,— это военные, они типа воевали и всё такое, я просто песни слушал. Нельзя что ли?
— Кхе,— мужик поперхнулся и приготовился то ли заржать, то ли наорать на меня. Чего он взбеленился, курсанты валяются, дрыхнут, никому не мешают своими песнями. Только лучше стало.
— Да ради бога, слушал и слушал! Я по другому вопросу. Мы с коллегами едем с семинара, а у меня давление подскочило и...
— Сколько?— в лоб спросил я.
— Ну, где-то сто сорок на.
— Сколько вам бутылок надо?
— Кхе, бл... ишь, какой ушлый, ну одну надо...
— А у проводницы или в ресторане?
— Сивуха! Она ресторанной приторговывает, а я так понаблюдал, пару раз прошёлся...
Ну ясно, почему ты стоял неподалёку и грел уши. Курсанты весьма нахваливали напиток и аппетитно крякали.
— Берите две, вас четыре здоровенных мужика, и шашлычки есть, и курочка, и яички. Не то, что у этих!
— Ох, ты и глазастый!— восхитился мужик,— Не ЮДМщик[Юный друг милиции]?
Я криво ухмыльнулся и не стал шутить насчёт КГБ. Обговорили ценник, я, через десяток минут, совершив маневры с ложным выходом, доставил «гипертоникам» две приятно звякавших бутылки.
Мужики откупорили, и каждый решил, что его долг — понюхать содержимое.
— А не боишься, что мы тебя сейчас милиции сдадим?— поинтересовался один из покупашек.
— Нет, не боюсь. Сдадите вы меня, а дядьку, у которого я брал самогон, не знаете. Я не я и лошадь не моя. А вдруг вам ещё и третья понадобится? Куда, к проводнице пойдёте? Так я тогда и вас сдам, и проводницу!
—Хааа!— заржали в голос мужики,— Наливай, Петрович, не шугай мальца.
Ну, естественно, им понадобилась ещё и третья. Кто бы сомневался, под такую закуску-то. Ореховка хороша, три бутылки — и ещё одно купе храпит вовсю. Интересно, до Ростова проснутся? Может ещё и тёток споить, и малышню? И пусть весь вагон храпит. Меня угостили хорошим куском сырокопчёной, куском маканташа и двумя крупными розовыми помидорами. Ушёл с добычей в своё купе и старался больше не отсвечивать. Хватит, и так достаточно внимания к моей персоне. Постепенно я заснул и проснулся от гвалта собирающихся пассажиров. Чего они так орут все, внезапно выйти решили? Ну да, точно, — Ростов! Все ехали до Ростова, и только я один до Ленинграда. Выйти, Тихона прогулять, да чтива какого прикупить или чебуреков вокзальных. Тихон идти никуда не хотел и хрючил под одеялом, игнорировав мои просьбы. Пользуясь выгодным расположением купе, я выскользнул на перрон в числе первых и пробежался трусцой, разминаясь. Пассажиры повалили из вагона толпой, передавая сумки и детей. Тут же бродили таксисты, уговаривая всех домчать с ветерком. Патруль военный шарахается. Тоже курсанты с чёрными погонами. Как им не жарко-то? В сапогах своих и в кителях этих. Мои знакомцы лётчики были в рубашках, а эти вон как преют. Бля! Лётчики! Они так и не вышли. Я запрыгнул обратно в вагон и забежал к курсантам. Храпят, бздят, сплошное благолепие.
— Ребята!— затормошил я их,— Ростов, вставайте!
—Хрр!!!— ответили мне дружно все четверо.
— Подъём, бля!— заорал я.
Курсанты тут же посыпались с полок, очумело озираясь.
— Ростов, приехали!
— Ооо, ништяк, даже не заметили!— обрадовались лётчики.
— Там патруль ходит,— предупредил я,— курсанты какие-то, чернопогонники!
— Ракетчики,— сразу сообразил Юра,— Пацаны, в спортивках выходим, форму в чемоданы!
На вывалившихся и ещё нетрезвых пацанов патруль внимания не обратил, и знакомцы-лётчики быстро скрылись в сторону вокзала. Вагон опустел! Вот бы никого не было! Ехал бы с Тихоном, в гордом одиночестве! Мимо пробежали патрульные курсанты, от них, высоко задирая ноги, мчался какой-то матрос с сумкой через плечо. Нырнул под поезд и был таков.
Патрульные разочаровались в матросе и пошли дальше. Вокзальные торговки продолжали втюхивать чебуреки с котятами. Цыгане приторговывали палёной водкой и бодяжным пивом. Какой-то чавелла непонятного возраста покрутился вокруг меня, бормоча сквозь зубы:
— Шмаль, шала, пластилин!— шипел он на меня. Дурачок какой-то, нафик мне его пластилин, детсадовца во увидел, что ли? Цыганёнок понял, что меня не интересует материал для детского творчества, упёрся дальше. Я поболтал со старшей проводницей и за десятку взял в аренду на время следования ключ–треугольник для открывания и закрывания туалета. Причём мне на данную услугу намекнула старшая проводница Валентина. Скооперируюсь, пожалуй, с ними по продаже самогона. Нафига мне его в Ленинград вести, кого там угощать? Ненавязчиво намекнул. Мой намёк поняли. Товар был выдан на пробу в стакане с подстаканником.
— Ух ты!— восхитилась проводница, сняв пробу. Работаем! Договорились о проценте и по порядку продажи. Ивановна ещё удивлялась, как так курсантики и мужики ухрюкались, не покупая ничего ни у неё, ни в ресторане. Даже начала выискивать конкурентов в других вагонах. Довольные друг другом, мы снова вышли наружу из духоты вагона.
