Вторая серия «Когда готов заплывать к буям»
В четыре утра я выехал из дома со страстным желанием послать всё нахер. Мне ещё больше не хотелось работать на этой спасательной станции. Выехал я, естественно, не на мотоцикле.
Дед сказал, что ещё что-то там в ГАИ через Семёнова оформит, да его механик подкрутит, докрутит, настроит. Потерплю я пару-тройку деньков. Чай не барин. И вот эта постановка вопроса меня окончательно уверила, что нехрен работать летом. Выехал я с дядькой Фёдором, которому по своим делам надо было в Новороссийск.
Закинул в американский военный баул пакет со шмотками, ласты, плавки, очки, шампунь. Встал в три тридцать. Проклял всё и всех, не стал проклинать Тихона, он откуда-то приволок домой чёрные женские труселя. (Кот, скотина, интереснее меня живёт!) И кофе индийского попил со сгущёнкой. Собрал нехитрый «тормозок» (Почему на Кубани перекус, собираемый с собой, называют именно так? Может, знает кто?) Нашёл свою спорт-аптечку, проверил таблетки, эластичный бинт, разогревающие. Нахрен она мне ? Но в интернате вбили в голову, таскай с собой на любой выезд. Вот теперь на уровне рефлексов. На всякий случай достал из нычки пару пачек «Мальборо» и каких-то «Моге».
Начал вспоминать все свои предыдущие работы летом. Где бы мы ни служили и не проживали, я с класса пятого постоянно летом впахивал. Работал на птицеферме, грузил кур в клетки. Ужасно вонючая работа и тяжелая к тому-же. Мозоли между большим и указательным растирались в кровь, от жёстких куриных лап. Помню, тогда перчатки старые кожаные обрезал и в них грузил. Ещё месяц в садах, что-то тоже собирали в ящики. Помню, платили мало, и я срался постоянно от немытых овощей. Чем только не занимался, а доходу от этого рупь да копейки. Детский и юношеский труд почётен, да мало оплачиваем.
Вспомнил, что класса с седьмого меня постоянно взрослые подкалывали: «Анджух, ну давай проставляйся».
А вот на заводе-то я реально в первый раз и проставился перед расчетом. И проставился своим самогоном. Собрал тогда четыре пузыря свежего выгона с мятой и лимоном чуть настоянные. Сварил и напластал большой кусок мяса, яиц наварил и картохи в мундире, ну редиска, огурцы и лук с огорода. Лебедев, тогдашний мой наставник, так был мною горд перед другими мастерами-наставниками, что даже пригласил посидеть с мужиками.
Но мне было неинтересно. Проставился? Все довольны? Поэтому потихоньку и свалил в бухгалтерию за расчётом. Пачка «Мальборо» и красивая иностранная бутылка, в которую была залита « Розовка», сделали свое дело и меня рассчитали без проблем. Иногда, заезжая к бабке на завод в город и встречая знакомых «цеховых», встречал полное радушие и пожелания устраиваться к ним на постоянку.
К чему это я вспомнил? К проставам, естественно. Надо будет сэм, оставшийся в бочонке, увезти, иначе дед его добьёт. Что-то он ему весьма по вкусу пришёлся. А с десятилитрового бочонка, дай бог, литров пять и осталось. Как раз хватит.
Дядь Фёдор, несмотря на то, что в его «Волге» стояла хорошая магнитола с кассетами, любил попеть сам и поэтому всю дорогу орал песни Софии Ротару. От своих молдаван что ли подхватил? На гаишном посту на развилке Джубга-Архипо-Осиповка дядька Федор выскочил на три минуты, забежал на сам пост. И вышел оттуда с каким-то милиционером в обнимку. Фёдор достал из багажника ящик, закрытый газетами, и отдал гаишнику. Тот поболтал с Фёдором ещё пару минут, распрощался и схватил ящик. И тут же его скрючило и он, охнув, схватился за спину.
Мне стало интересно и я вылез посмотреть, что занятного происходит, и почему служивого так корёжит.
— Ох, продуло, дверь же говорил, закрывайте, — стонал милиционер, — бля, спину-то как прихватило.
Я молча схватил ящик. Кхе, а килограмм тридцать пять будет, минимум:
— Дядь Федор, товарищ капитан, куды нести-то?
— Ой, хлопец, оттащи вон в ту дверь под лестницей, скажешь там сержанту, шо ящик я передал.
Я кивнул и рысью бросился к двери. Хоть кости разомну. Молодой здоровый сержант без слов принял ящик и махнул мне головой. Я, потряхивая предплечьями, футбольным галопом засеменил к «Волге». Фёдор придерживал капитана за локоток и пытался его разогнуть.
— Дядь Фёдор, не трогай, только хуже делаешь, — посоветовал я соседу. Становилось веселее, и я решил хоть как-то помочь гаишнику, всё-таки на страже порядка стоит.
Достал из своего баула, аптечку с разогревающим. Довольно бесцеремонно загнул капитана на багажник и заголил на нем рубашку по пояс. Промассажировал поясничные, прошёлся по хребту, начал втирать мазь.
— Ох, ох, хорошо, хлопчик, давай посильнее! — верещал капитан, толкая багажник Волги.
Непонятно почему, Фёдор отошёл за машину и, закрывая рот рукой, лупил другой себя по коленям. Несколько проезжающих машин посигналили. Водила с КАМАЗа-дальнобоя показал через стекло большой палец. Блин, как не помочь такому человеку, вон у него сколько знакомых, сигналят и даже аплодируют.
— О, бляя!!! — взвыл капитан, — как, бля, трактором прошёлся, я аж звёзды увидел!
— Как сейчас спина? Разогнитесь, — посоветовал я.
— Ох, — разогнулся капитан, покрутил плечами, — а хорошо, дякую тебе, хлопец.
— Та ни без поваду, — ответил я на польском.
— Прям хорошо, ты массажист, что ли из санатория?
— Да нет, спасателем устроили, спортсмен-пловец. Теперь частенько ездить тут буду, — вдруг озарило меня, — Могу, когда время будет, заскочить спину глянуть, у вас мышцы забиты да солей куча.
Фёдор оттащил милиционера и что-то нашептал тому на ухо. Тот восхищенно покрутил головой. Краем уха услышал, что про деда моего говорили. Капитан попрощался с нами, и мы завернули направо на Архипку.
Ровно в шесть я был на спасательной станции возле домика администрации. Никого ещё не было. Семён говорил не опаздывать, но почему-то сам явился в шесть двадцать. Подъехал на жигулях-«тройке». Из салона выскочила девица и сразу побежала в медпункт. Семён лишь только кивнул мне и пошёл открывать здание администрации. Подошло ещё несколько человек, с интересом посматривающих на меня, но не делающих даже попытки познакомится или поговорить. Я так понимаю, ко мне не только настороженно относятся, но и с некоторой долей отчуждения. Друг с другом обнимаются, курят папироски возле урны, прихохатывают, на меня посматривают, сквозь зубы сплёвывают.
Одна отличительная особенность — все в тельняшках различной степени поношенности и чистоты. Мужики и парни, человек двенадцать, различных возрастов. Вышел Семён, провёл перекличку, отправил всех к медичке.
Девушка-медик с огромной копной секущихся и безобразно обесцвеченных волос, даже не взглянув на меня, перелистнула медкнижку, сделала запись, поставила свой медицинский штампик, выпроводила меня нахер. Вот и весь медосмотр. Потом мы зашли в небольшой зал, завешанный плакатиками про спасение и первую медицинскую помощь. Семён потыкал указкой в карту побережья, что-то пробормотал про погоду и волнение. Все расписались в двух журналах и свалили. Я тоже черкнул по образцу «матрос-спс» А.Загребельный, расписался и готов был свалить на первый пирс искать свою лодку. Ага, как же.
Мой старший лодочного наряда ещё не пришел. Видать, имел веские основания приходить позже всех. А Семён озадачил меня навести порядок в зале для совещаний, помыть полы, полить чахлый фикус и протереть везде пыль. Потом подмести возле здания администрации. А ещё недовольным тоном сказал, что нехрен тут ходить в футболках «Кисс», а надо достать тельняшку.
— Ну, так выдай, — борзанул я, хотелось нарваться на конфликт, чтобы меня выперли.
— Не выдай, а выдайТЕ. А внештатникам не положена форма, не хочешь искать тельняшку, вали, тебя здесь никто не держит.
Ага, хорошо. Надо, чтобы он кинулся на меня в драку и вообще отлично. Я стащил «Кисс» и, достав из баула старый, но чистый тельник, переоделся.
— Ну, так скажиТЕ где мне взять вёдра, тряпки и швабры? — начал я быковать на Семёна. Он хоть и крепкий с виду, но, мне кажется, всё-таки коронка Борьки Саватеева «двоечка в бороду» даст мне фору, а если Семён не «поплывёт», думаю, всё равно скручу. Пониже он меня будет и в комплекции пожиже. Хотя хрен его знает, с кем он тут бьётся, может и мне прилететь.
Но Семён почему-то наезд мой воспринял спокойно:
— Ну, вот видно, что дисциплину и порядок уважаешь. Спортсмен, как я понял?
— Ну да, — сбитый с настроя на драку я подрастерялся.
— Смотри, здесь всё по-морскому: швабра — русалка, тазик — обрез. Всё вон там, в кладовке, кран на улице. Всё, давай. Тебя к хорошему спецу определили. Михаил Карпыч скоро будет, он тебя на причал и отведёт. Ты ещё панамку или кепку одень. По требованиям безопасности положено. У тебя и так все волосы выгорели, как бумага.
Вот сука! Он меня просто морально уделал, не начиная драки! Как так-то? И ещё получилось так, что я всё-таки буду мыть. Или плюнуть, забить? Хотя нет, уже припёрся, да и деда подводить неохота. А самое главное — красный «Кавас». Как только он будет в моих цепких лапах, так можно и включать обратку.
Я переоделся в рабочие шорты, напялил на голову свою любимую черную панамку и пошёл за вёдрами и тряпками. А нет, нет! За обрезом и русалками.
От нехрен делать настругал в воду осколком стекла хозяйственного мыла. Драил полы долго. Грязищи тут натаскано просто на два колхоза. Несколько раз воду менял. Хорошо, мыть немного. Пыль протёр, стекла газетами начал шоркать. Эхх, как они неприятно скрипят, прям песня моего лета, блять. Уже полвосьмого, а моего старшего нихрена нет. Может и не придёт совсем? Я промёл асфальт от песка, собрал бумажки. Пару раз на крыльцо выходила покурить медичка. В первый раз кинула бычок от «Астры» мимо урны. И наверняка специально. Вполовину недокуренный. Вот же сука «пальмоголовая»! Она реально со своей гривой походила на пальму. Может поймать её и подстричь? Второй раз вышла и уже специально кинула бычок на асфальт да так, чтобы я видел. Всё, иду ругаться. Хотя зачем?
Мне же дед всегда говорил, что у меня нестандартный подход ко многим проблемам, и я вырасту достойным «чекистом». Подумать, как с ней не поругаться и дать понять, что бычки на чистый асфальт лучше не бросать. Вон как Семён меня уделал с мытьём полов! А я чем хуже? Идея! Я достал из баула пачку зеленого «Моге» (оказалось More) и почапал к медпункту. Робко постучался и, не дожидаясь разрешения, вошёл:
— Валентина Петровна, разрешите войти, — почти что по-военному представился я и потупил глазки.
— Чего тебе? — нехотя бросила «Пальма», листая иностранный журнальчик (возьмём на заметку).
— Я заметил, вы курите, — начал робко я.
— Тебе какое дело? Зачем вообще пришёл, мешать мне на дежурстве? — сразу взяла быка за рога Валентина Петровна.
— Да никакого, только «Астра» вонючие сигареты, да и вам не идут, — я сделал вид, что стушевался.
— Тебя это колышет вообще? Мальчик, купи мне «Мальборо» — буду курить его. И вообще, давай-ка вали.
— Зачем «Мальборо»? Держите, вот вполне хорошие, с соревнований привез, — заговорил я чуть наглее и положил ей на стол красивую такую зелёную пачку.
«Пальма» как бы нехотя бросила взгляд на пачку, делая вид, что ей всё равно. Но рука уже дёрнулась.
— Взятку что ли предлагаешь? — уже с весёлыми нотками протянула она и, цапнув пачку, начала её рассматривать.
— А за что? Я здоров, как конь, мне ничего не надо.
— Ну да здоров, как Сталлон. Плечищи вон какие, — похвалила меня Валентина, — видал фильм «Рэмбо», как он там, а?
— У меня видак есть дома и кассет полно, Валентина Петровна, — пробормотал я и очаровательно улыбнулся.
— Да хватит тебе комедию ломать, какая я тебе Петровна? Зови Валей, я может, старше тебя лет на семь всего. А что за кассеты?— сломалась Петровна и окончательно стала Валюхой.
Она пригласила меня выйти «подышать». Ну я, естественно, согласился. Вот теперь она курила, словно актриса, изящно держа тонкую коричневую сигарету и выпуская аккуратные клубочки дыма. Причём Валя с этакой ленцой и надменностью посматривала на проходивших мимо отдыхающих. А девчонок проходило отрядами и дивизиями. И с парнями, и без. И в халатах, и в купальниках. И страшненькие были, и симпатичные. И пухляши, и «селедки на костях». Кто-то выряжался на пляж, как в театр. А кто-то, как в огород.
— Ну всё, щас попрут давление мерять, аспирин просить, — вздохнула Валька и, аккуратно затушив бычок, спрятала его в коробку из-под спичек.
— Вон Карпыч идёт твой, — указала она на невысокого коренастого мужика в тельнике и белой бейсболке, — Давай, Анджей, заходь, — бросила она мне со смешком и, ущипнув меня за бок, вальяжно удалилась.
***
Михаил Карпыч задержался не потому, что был с бодуна (а он был), а потому что отправлял своего младшего брата на военку. Призыва не было, просто младший Карпыч поступил на военного моряка в Севастополе и благополучно убыл.
Сам Карпыч был мичманом тридцати с чем-то лет и служил на Северах. А отпуск у него был за шестьдесят суток. Был он местный, откуда-то с Вишнёвой улицы и два месяца ему было нехрен делать. Служит на море и едет отдыхать на море? Странный выбор.
Вот уже лет пять Карпыч подрабатывал лодочником на спасательной станции. По военной профессии он был моторист и во всяких лодочных и катерных моторах разбирался с закрытыми глазами. Он ещё был и нештатным механиком наших двух катеров. Для начальника участка тоже чистый клад. Ну, выпивал, конечно. А какой мичман не выпивает?
И, не смотря на то, что на работу спасателем ему было ложить с самой высокой вышки, он же всё-таки в отпуске, дисциплину особо не нарушал, за катерами смотрел основательно. Да и спас за эти пять лет народу предостаточно. Медалей «спасение утопающего» у него было изрядно. Но, как он сам сказал, ему пофиг. У него на тужурке и других наград хватает.
Вторым матросом у него работал как раз его младший брат, который отслужив на флоте, остался сверхсрочником и перевёлся на Север к старшему брату. В отпуск их отпускали всегда вместе, не знаю, почему так. Наверное, так принято на Северном флоте, или командир корабля знакомый хороший. Вот они вдвоём и калымили во время отпуска. Делать-то всё равно нехрен. А теперь Серёга поступил учиться на офицера, у него льготы были хорошие, и Карпыч остался один. Вот меня к нему и впихнули. Хотя кандидатов было вагон и маленькая тележка.
Мы шли к пирсу, разговаривая по дороге. Карпыч оказался в меру словоохотливым, очень интересно рассказывал о спасательной работе и о своей службе на Севере.
Пришли к сухой стоянке нашего катера. На железных санках или как там их назвать, стоял белый с синими полосками, наверное, метров шесть в длину, красавец катер.
— Это наш «Восток», бортовой тридцать один, — пояснил Карпыч, — позывной «спасатель–тридцать один», движка москвичевская, безкаютный. Вон, смотри, места пассажирские под лежак переделаны, вон там — спасики, швартовки и прочее. Ну давай спустим на воду, и я тебе быстренько расскажу да покажу.
Рядом с катером, чуть подальше от берега, стояла какая-то постройка, типа гаража. Карпыч пошёл туда. Послышались его крики. Минуты через три оттуда выехал ГАЗ-66, сдал задом вплотную к салазкам.
Мы с Карпычем накинули стопорное кольцо. «Шишарик» сдал по самые мосты в воду. Карпыч показал, как освобождать стопора. Ничего, в принципе, сложного. Ослабил в несколько качков стянутые ремни, отстегнул карабины. Карпыч махнул красным флажком. «Шишарик» выволок обратно салазки, и катер закачался на воде.
Я, поднатужившись, сбросил кольцо с фаркопа, за что сразу же получил выговор от старшего. Я нарушил технику безопасности, оказывается. Ну ладно, запомним. Карпыч споро начал бегать по катеру, проверял бензин, масло. Снял какую-то коробку с серого ящика радиостанции. Пояснил, что эту влагостойкую коробку всегда по окончании смены надо надевать на рацию, закрывать на замочек и опечатывать пластилином и печатью старшего лодочного наряда.
Сейчас у нас было ещё около часа времени, в море уже ушёл на патрулирование «тридцать второй». Пока сезон только начался и отдыхающих по какой-то там норме на акваторию было мало. Поэтому могли патрулировать посменно. В течение часа Карпыч меня тренировал в найтовке к причалу и ещё каким-то премудростям.
Потом мой начальник решил искупнуться и нырял воле катера, а я кидал в него спасательный круг на шкерте. Потом тащил к себе на ручной маленькой лебёдке и подставлял мостик-лестницу, чтобы Карпыч забрался.
Интересно даже, наверное, как в армии. Потом меня научили, как пользоваться радиостанцией. Включать, выключать и переходить по каналам. Всего было шесть рабочих каналов. Три на каждую вышку. Основной от центральной вышки, на котором мы обязаны дежурить. Основной всего берегового участка, но на нём, как я понял, постоянно нихрена не слышно. И один канал для связи с погранцами. Зачем? Я так и не понял. Но тоже интересно. Карпыч, сказал, что я хрен разберусь, и в учебках матросов этому учат по три месяца. Ха, да у меня есть пульт дистанционного управления от видика и телика! Там-то уж посложнее будет.
С патрулирования пришёл «тридцать второй».
— Фанера, триста семидесятый, — презрительно махнул Карпыч, — до ума бы довести, а то совсем судно загубят. Там Шишечка на катере старший, он из штатных. Ежели выделываться будет, смело шли нахер или меня зови. Хотя ты матрос здоровый, думаю, ссыканет, но на западло давить будет.
— А чего ему сдался-то?— не понял я.
— Так он родственника хотел своего ко мне матросом пристроить, а там такое тело вялое, даром, что морпехом служил. Я уж и не знал, как извернутся, а тут тебя прислали. Мне так лучше даже, не выслушивать просьбы Шишечки, а то вечно ему что-то надо.
Да и хрен с ним. И почему Шишечка?
Катер зашёл на причал к пирсу и пришвартовался. Ну да, действительно, Шишечка. Невысокого роста мужик с прямыми сальными волосами до плеч. Ну, чисто Гоголь, только рыжий и без усов. И выдающийся такой нос картошкой. И всё лицо в угрях-шишках. Да ладно, что я наговариваю, это, наверное, впечатление от слов Карпыча, чем-то его этот мужик наверняка занозил.
Ну а так этот Шишечка, он же Петя, оказался вполне дружелюбным, пожал мне руку, хотя вроде на инструктаже тоже был. Что-то шутканул про матроса-первогодка. Вроде нормально, не выделывается. Чего на него Карпыч гнал? Матрос-спасатель с катера Шишечки убежал на пляж, там у него жена молодая с ребенком загорает. Нужное дело.
— Анджуй, — подошёл ко мне вальяжно старший второго катера, — возьми обрез с русалкой, просуши палубу у нас, карематы, а просушку разложи и медяшки полирни, — Шишечка говорил с начальственной ленцой, но при этом улыбался.
Я в это время, сидя на шезлонге на пирсе, штудировал брошюрку «Обязанности матроса-спасателя лодочного наряда». И нигде не нашёл ни в одном абзаце слова о том, что мне надо мыть ещё чужой катер.
— Читал книжку? — спросил я Шишечку и тоже улыбнулся, — тут, Вася, нигде не написано, что я должен чьи-то палубы драить окромя своих.
— Я не, Вася, ты что охренел, салага?!— возмутился Шишечка и начал на показуху засучивать рукава тельника, якобы вломить мне собирался.
— Вот и я не Анжуй. На смене драться нельзя, давай после смены, — ответил я как можно ленивее и встал с шезлонга вплотную. Шишечка-то меня в полный рост и не видел, только сидящего. Я только привстал, пожимая ему руку. Шишечка посмотрел на меня снизу вверх. Тут подошёл Карпыч и хохотнул:
— Петя, ты шо, решил с мастером спорта подраться? Ты когда Советский спорт смотрел в последний раз?
Карпыч не уточнил, что я мастер спорта по плаванию, но по-моему этого и не надо было. Шишечка, бормоча под нос «ещё встретимся», пошёл к администрации.
— Андж, не обращай внимания. Такой он человек, он не предатель и не такой уж мудак, но в море я бы с ним не пошёл, — рассуждал Карпыч, — Давай на борт, сейчас добро на выход и пойдём.
Я до получения добра успел сгонять за «Пепси», взял без очереди, выпятив перед очередью красную повязку « деж. уч. №1».
Добро пришло, но не для меня. Карпыч тут же пояснил: да, это ненормальная ситуация спасателя не брать. Сейчас каких-нибудь начальников по акватории покатать надо до Ёжика (гора у моря) да по речке до санаторного причала. Минут сорок, и я на месте. Не скучай, Шишечку не доставай.
Да и пофиг. Я достал из нашего «Востока» пакет с плавками и очками, переоделся, размочил ласты. Потренируюсь, волнение в норме. Или на общий пляж занырнуть? Придумал! Сейчас с биноклем с пирса высмотрю пару девчат посимпотнее и буду нырять в их сторону. Так, бинокль у меня возле шезлонга, пепси ещё не остыло.
Приступим. Вон неплохие, в одинаковых закрытых купальниках и с распущенными волосами. Дуры, устанете головы мыть потом. Ох. А вот эта, в открытом купальнике с конским хвостом на голове. Жаль, в бинокль толком не рассмотришь. Ага, вон какой-то пузатый мужик её обнимает. Старовата для меня. Вон, возле якоря, несколько девчонок наряжаются в индейцев под присмотром фотографа. Ну это по-любому северяне. Видно, что бледные какие-то. А вот возле центральной вышки, цветник целый. Наверное, Семён, вместо того, чтобы в море наблюдать, на девок пялится. А нет, вот он сам. Стоит за ограждением будки на верхотуре, весь такой в пляжной «капитанке»[Кепка, имитирующая капитанскую фуражку] в бинокль смотрит, изредка в мегафон орет. А чего он смотрит не прямо в море, а вечно, куда-то в бок. Наверное, приглядывает за «солнечниками» или бабками, которые кукурузу продают.
Я ради эксперимента попытался отследить направление. Агаа!!! Там же кабинки для переодевания! Так что он там увидит, они же закрытые? Ага! Это для меня и всего пляжа закрытые. А с центральной вышки-то сверху всё видать! А интересно, на левой и правой такие же виды открываются ?
— Анджей, — отвлёк меня от приятных дел Шишечка. (Надо же Анджей! Выучил что ли?)
— Да, Пётр, — не остался я в долгу.
— Там центральная, на дальних буях, на шестнадцатом номере, сказала фонарь проверить. Мой шалопай отпросился, и его нет до сих пор. А Карпыч тебе разрешил, я на него вышел по связи.
Вот, хоть какая-то работа. Я стащил шорты и тельник, кинул их в баул под шезлонгом. За сохранность вещей я не переживал, на наш пирс никто не заходил, и забрался на катер, не забыв прихватить очки ласты. Старший наряда завёл катер, я отшвартовался. Всё получилось с первого раза, не даром Карпыч меня тренировал. И мы сперва потихоньку, а потом, высоко задрав нос, рванули наискосок от пляжной акватории в море.
Офигенно! Жаль, от купающихся отдаляемся. Вон, возле первых буйков, много народа на матрасах. Тут, как я помню, ещё можно нырять. Мы дошли до дальних буйков. Тут тоже есть любители, я смотрю. И на матрасах, и в простых спасиках. Шишечка поорал на купающихся в мегафон и загнал их обратно к первым буйкам. Никто руку не поднимал, помощи не требовал. Однако мы почему-то пошли дальше и отошли где-то на трёшку от берега. Буй оказался морским корабельным и охрененно высоким.
— Там запрыгивай и смотри, от аккумуляторов провод такой должен идти в изоляции. Если что, вот тебе синяя изолента, — и Шишечка вручил мне изоленту. Я нихрена не понял и, как дурачок в ластах и очках, запрыгнул на этот буй.
— Ну чо, провод нашёл?— орал с катера Шишечка.
— Ага, нашел, — радостно заорал я.
— Молодец, осматривай, — проорал Шишечка и, дав газу, ушёл в сторону пирса.
— Ах, ты ж сука, — проорал я ему вслед. Меня просто напросто неплохо так подколи. Ведь на этом здоровенном буе нарисована красная звезда, набито белой краской через трафарет «Морские части погранвойск КГБ СССР». Ясно же, что буй этот не с пляжной акватории. Меня сейчас или погранцы снимут и арестуют или я час два тут просижу, когда меня подберет хохочущий Шишечка. Вот урод. Да я и сам хорош. Ведь везде на всех схемах нарисованы эти буи.
Чего я уши развесил, обрадовался, работа, в море. Да ладно, приплыву и вечером отмудохаю этого мужика, и пусть меня выгоняют. Я поплевал в очки, проверил крепления ласт и ушёл в воду. Трёшка, херня какая. Волнение есть, но не сильное. Так, размышляя, я кролем дошёл до дальних буйков и пошёл к ближним, даже не переходя на брасс. Ого! Какая-то парочка на матрасе нежится, меня не замечают. Целуются взасос. Я сбавил темп, пронырнул под водой и, вынырнув у голов отдыхающих, ненавязчивым тоном спросил:
— А не подскажете, далеко ли ещё до Мурманска?
Девка с парнем завизжали в голос и плюхнулись в воду, матеря меня во всё горло.
Парень даже попытался меня поймать, но я легко уходи от него и орал:
— Да мне до Мурманска надо! Бабка за рыбой послала.
Пляжники устали гоняться за мной и, взобравшись на матрас, гордо угребли, показывая мне кулаки. Обошёл волнолом и, забравшись на пирс, пошёл к своему шезлонгу, обтёрся и посушил волосы. Блять, шапочку надо было брать, хорошо шампунь с собой хороший взял. Катера Шишечки нигде видно не было. Наш тридцать первый стоял на месте. По моим представлениям прошло где-то два часа. А где тогда мой начальник? Карпыч оказался на катере, сидел на радиостанции, накрывшись белым полотенцем.
— Михаил Карпыч, а чего случилось?— поинтересовался я у начальника.
— Да этот мудак Шишечка тебя на пограничный буй закинул и свалил, сука. Я пришёл, спрашиваю, где ты есть? А он говорит, что посадил тебя на буй и через пару часов снимет. Он уже пару раз так молодых прикалывал. Пошёл тебя снимать, сейчас вызывает на связь, говорит, нет тебя.
— А где я?
— Да хер знает, где ты. Скорее всего, передо мной стоишь, — удивился ненатурально Карпыч, — снял кто из местных? Или пешком?
— Да прогулялся, тут идти-то... — пожал я плечами.
— Семён, балабол, сказал мне, что ты плавать не умеешь, — ответил Карпыч, — Чего, сказать Шишке, чтобы обратно шёл? Нам с тобой сейчас на патруль идти пора. А то я с этими начальниками из Москвы время зря убил. Прокати туда, прокати сюда, — начал ругаться Карпыч.
— Михал Карпыч, да скажи пусть идёт, только не говори, что я уже здесь. Наплети ему, что начальство уже нас искало, ну там что-нибудь, чтобы испугался.
Карпыч задавил довольную лыбу и заорал в микрофон:
— Тридцать второй, срочно на пирс! Сам о ЧаПЭ доложишь, там уже Петрович прибыл, матроса Загребельного ищут. Всё, отбой! — командным голосом закончил мой шеф. Видно, что настоящий мичман. Мы с Карпычем быстренько обговорили предстоящий розыгрыш.
Шишечка примчался очень быстро. На лицо зелёный. Его матрос-спасатель, увидев Карпыча, развёл в сторону руками и проорал:
— Не нашли нихрена! Надо же, в первый день, и так сразу. Я вон два часа сидел, пока не сняли.
— Где сидел? Кто сразу?— ответил недоуменно мой шеф.
Подбежал Шишечка и затараторил:
— Карпыч, нет нигде этого пацана поляка. Погранцы говорят на канале, не снимали никого. Может вплавь ушёл, надо вдоль буйков пройтись.
— Ты чего несёшь, малахольный, кого нет нигде?— продолжал комедию Карпыч.
— Да Анджея этого, матроса твоего!
Я зашел сзади Шишечки и рявкнул:
— Дядь Миш, мы идём или нет? А то я так в первое дежурство никуда и не выйду.
Шишечка подпрыгнул и уставился на меня. Я уже успел высушить волосы, одеть шорты и тельняшку, и даже расчесался.
— Ты чо, ты чо! — заорал Шишечка, — Ты специально?
— Совсем ёбнулся малахольный. Андж тут всё время был, — сказал Карпыч, — Это ты куда-то в море не по расчасовке пошёл. Херню какую-то несёшь. Иди к Вальке сходи, у тебя солнечный удар походу.
Шишечка, сделав скорбное лицо, ушёл. Однако поздно было, его матрос назвиздел всем, что Шишечка получил солнечный удар и решил, что высадил нового матроса на пограничный буй и целый час его там искал. А новый матрос всё время был на месте и спокойно ушёл на патруль. Шишку потом долго мучали медики и даже послали в Новороссийск на какую-то медицинскую комиссию. Тому нет бы, промолчать, так он всем чуть ли не клялся, что вывез меня в море и бросил. Ну, какому человеку в здравом уме придёт такое в голову?
А мы с Карпычем вышли в море на мой первый патруль. Он меня попросил не называть его по отчеству в личном общении. Поэтому на первый патруль я вышел с Михой или Михом. Я сказал, что это типа по-польски. А Карпычу понравилось.
Блин, сколько загорелых и незагорелых тел в море. Глаза разбегаются. А с «Центральной» через систему вещания несётся:
— Это лето привет оооо.
Я эту группу «Родник» даже не помню в каком классе слушал! Может, поновее что ему привезти?
