Третья серия «Всё не то и всё не так»
Мы отошли на своём алюминиевом «Востоке» к дальним буям и, заглушив двигатель, потихоньку покачивались на волнах.
Меня Карпыч загнал на бак с биноклем и заставил наблюдать за межбуйковым пространством. Сам мичман нацепил наушники радиостанции и о чём-то общался с центральной вышкой. Из-за волн наблюдать было неудобно. Я, скрестив ноги, сел по-турецки и пытался хоть что-нибудь увидеть. Жопу начало припекать. Пришлось сесть на спасательный круг.
— Андж, смотри: возле ближних буйков ярко-жёлтый матрас в направлении центральной, прямо посередине, — дал команду Миша, получивший указания с вышки.
Мне пришлось привстать, а потом выпрямится в полный рост. Как моряки постоянно смотрят на горизонт с вечно качающейся поверхности? Вот, заметил. Ярко-жёлтый матрас. На нём на коленях стоит женщина и машет руками, рядом ныряет мужик.
Я вытянул руку в направлении матраса.
— Держись за поручни, — посоветовал Карпыч, завёлся и на малом ходу пошёл в указанном мною направлении, — надо тебя по кОмпасу научить направление показывать, мне проще будет, картушка-то перед носом.
Какая у него картошка перед носом? Есть, наверное, захотел. У меня в бауле на пирсе, кстати, картоха, яйца, редиска, огурцы и кусок сушёной краковской. Думаю, не пропадет. Я спрятал всё на дно, там, наверное, попрохладнее будет.
Мы на малом подошли к матрасу, и Карпыч заглушил движок.
— Что случилось, товарищи отдыхающие? — грозным тоном вопросил он. Я же на всякий случай приготовился швырять пенопластовый круг в мужика на воде.
Женщина лет сорока, вся такая из себя наманикюренная и с укладкой на голове (вон как лак блестит, и это в море-то?), горестно воздела руки к небу и заорала:
— Ридикюль утонул!
Мужик, чуть не перевернув матрас, толстым тюленем выполз на него и, чуть отдышавшись, заорал на бабу:
— Манда ты, Людмила, самая натуральная.
— Кто такой Ридикюль? Сколько лет? Давно не показывался на поверхности? — не обратил внимания на маты Карпыч, не разобравшийся в ситуации.
— Он не плавает, он новый, я его перед отпуском купила! — завыла манда Людмила.
— Миш, это сумочка женская, — пояснил я напарнику, — ну там косметика и прочая бабская херня.
— Наша Люся, от большого ума, туда кошелёк и ключи от номера засунула, — в сердцах бросил мужик и начал подгребать рукой, что-бы матрас не уносило.
— Я в пакетик целлофановый их сложила и закрутила плотно, — оправдывалась тётка.
— Андж, попробуешь?— спросил меня мичман, — и, вызвав на связь вышку, доложил, что на воде без происшествий.
Почему бы и нет? Я надел очки и ласты, провентилировался и рыбкой ушёл в воду. Блин, надо было груз взять, хотя бы якорь катерный, так весь кислород в мышцах на погружение израсходую.
А тут неглубоко, метров семь, может быть. Уши чуть давануло, наверное, термоклин прошел. Цепь буя мерно покачивалась, а возле бетонного блока с кольцом на песочке задумчиво колыхалась розовая сумочка, на которую уже нацелилась мелкая камбалка.
Я подхватил сумочку и, заработав ластами, пошёл на поверхность. Вынырнул чуть дальше от того места, где заходил. На спине, работая ластами, подошёл к матрасу. Мужик со своей Люсей, свесив головы, наблюдали совсем в другую сторону.
— Чего там?— спросил я у них.
— Да тебя высматривают, — меланхолично ответил Карпыч, — чего, нашёл рыдикуль?
— Да, вот он!— показал я из воды сумочку.
Отдыхающие, услышав меня, резко повернулись и радостно завопили:
— Ураааа!
Я отдал сумочку тётке. А она полезла внутрь смотреть.
— Люся!— завопил мужик, — совсем охерела! Ты думаешь, водолаз под водой у тебя твою тушь заграничную спёр?
— Да нет, нет что вы, я ничего такого не подумала!— заверещала тётка, — я просто...
— На буксир брать, или сами до суши дойдёте?— так же спокойно отреагировал Карпыч. Я уже забрался по трапу и снова сидел на баке в позе лотоса. Очки надо солнечные из дома взять, солнце слепит — капец.
Оказалось, отдыхающие были не против проехаться на буксире. Я прошел на корму и кинул шкерт со спасательным кругом мужику. Карпыч завёлся и мы, сдёрнув мужика с матраса, потащили его к берегу под аккомпанемент визжащей Люси. Остановились. Потом минут пять мужик ловил свои трусы, стянутые напором воды.
Всё-таки мы их дотащили до волнолома и, опять пройдясь вдоль всего пляжа до самого Ёжика, вернулись в межбуйковое пространство. Поступило сообщение о пляжнике, ушедшем за дальние буйки. По направлению зюйд-вест, сколько-то там градусов. Хрен выучишь. Пошли за дальние буи. Я глаза все просмотрел, даже слезиться начали.
Ни хрена не увидел. Так на потоке сознания отметил что-то. Пришлось попросить Карпыча развернуться. Ага! Вижу! Метрах в двухстах от нас, на спине качается, устал наверное. Был бы трупак, мордой вниз бы болтался. Подошли, заорали в мегафон. Мужик помахал нам рукой и довольно быстро брассом пошёл в сторону катера.
— Михал Карпыч, это спортсмен походу, волновым[Один из классических стилей] идёт, — прокомментировал я увиденное.
— Да нам пофиг, за буйки ушёл — нарушил правила поведения в пляжной акватории, — пусть после нашей смены хоть на Трабзон идёт, — пробурчал мичман.
Мужик быстро подошёл к нам и проорал:
— Все нормально, ребят, сейчас обратно пойду!
— А вот не надо! Забирайтесь на борт, мужчина, не надо нарушать!— отшил пловца Карпыч.
Мужик, сдвинув очки на лоб, ловко забрался по трапу на борт и устроился на корме на откидной сидушке.
— До ближних буйков докинем, и не нарушайте больше, — погрозил пловцу мичман и дал газу.
Я перебрался на корму к задержанному. Тот посмотрел на меня, на мои плавки и, хмыкнув, крикнул под рокот движка:
— Кролик?
— Ага, — прокричал я в ответ, — из Краснодарской, в Волгограде ещё занимался.
— А сейчас на каникулах?
— Ну да, устроился спасателем. Ну, вернее, помогли устроиться.
— Это хорошо, а я капитан сборной СКА Закавказского военного округа.
Мужик оказался нормальным, сказал, что остановился в Бетте в военном санатории, а сюда заскочил к друзьям. Но тех не застал и пошёл искать на пляж. Не нашёл в кутерьме тел и решил поплавать.
Карпыч узнав, что пловец тоже военный, подобрел и, сменив настроение, рассказал смешную морскую байку. Станислава Викторовича, как он представился, подбросили до буйков, о нарушении никуда сообщать не стали. Жрать уже хотелось конкретно. Я спросил мичмана, можно ли добраться до пирса, а то у меня там паек в бауле лежит, сохнет. Карпыч решил, что это не дело, чтобы краковская засыхала. Я сбегал на пирс к баулу, достал пакет с перекусом и снова запрыгнул на катер.
Прошлись ещё раз вдоль акватории и, заглушившись, перекусили. За нами наблюдал Семён с вышки и по радиостанции предлагал нам ещё пива налить и девок подвезти. Подвозить их не надо было. Сами подплывали. И на матрасах кверху жопами и так, на ручном ходу. Я в бинокль уже смотреть на них не мог. Некоторых, пытавшихся подплыть к катеру, угощал домашней редиской с огорода. Что удивительно, я их подкалывал, но никто не отказывался.
— Хватит харч разбазаривать, — бранился Миша, — все тридцать три удовольствия им и море на матрасике, и редиска мытая.
— Ой, какой злой мужчина-капитан, — хохотали девчата и просились прокатиться на катере.
Но Миша был непреклонен, и мы, отобедав, пошли дальше.
— Миша, а что, правда, нельзя катать отдыхающих?— поинтересовался я.
— Конечно! Запрещено и по инструкции, и по правилам, — ответил мичман, — но если очень хочется, то можно!
— А чего мы этих не покатали?
— Редиски с них достаточно, да и Семён с вышки бубнил, видать высмотрел нас в окружении русалок. Надо, Анджей, по-другому делать. Договорился подобрать их, к примеру, вон там, у скал, и прокатил, не заходя под центральную вышку. Там парни нормальные, не сдадут. Сами бывают, просят прокатить с кралями. Шишечка так постоянно кого-то развозит.
— А, вон оно как, — догадался я.
— Вызов к Ёжику, с левой вышки передали, — вдруг переключился с разговора на работу Карпыч. Уточнил что-то по радиостанции, и мы на полном ходу понеслись к скалам. У отдыхающих ребёнок получил солнечный удар.
Тащить через весь пляж далеко и долго. Быстрее всего доставить до санчасти можно на катере. Наблюдатель увидел в бинокль, что на камнях творится что-то непонятное. Тут же на вышку прибежала пляжница, которая была неподалеку и, уточнив у матери ребенка, что происходит, кинулась к спасателям. Мальчику лет пяти внезапно стало плохо и он потерял сознание.
Я высмотрел на камнях довольно молодую женщину, призывно махающую белым полотенцем, и указал Карпычу. Возле тела пацанёнка стояло несколько теток и махали на него полотенцами.
— Не подойдем, там скалы — борт пробьём. Давай вплавь, мальца на круг. Я тащу, ты страхуй.
Я закинул на скалы пенопластовый круг, ногами ушёл в воду и в пару гребков подплыл к камням. Блять, да тут ноги поломать можно!
Малому было хреново, но не всё так критично. Дышал, глаза только закатил. Я оттолкнул молодую мамашу, положил пацана на круг и, подняв на руки, стараясь не наебнуться, зашёл в воду:
— Девушка давайте за мной плывите, — крикнул я хватающейся за голову мамке. Лучше бы ребёнку панамку на голову одевала, а то носится теперь, воет, как белуга.
Эта дура, схватив одеяло и сумку, попёрла с ними в воду и, остановившись, завыла:
— Я боююююсь, я плавать не умею!
— Идите по берегу к медпункту. Как мальчика зовут?
— Дима Чинаров из Красноярска!
Я придерживал круг, и Карпыч быстро подтянул малого к себе и, подняв на борт, уложил на лежак. Намочил полотенце, положил пацану под голову. Достал из аптечки нашатырь, сунул мальцу под нос. Тот сморщился и открыл мутные глаза.
— Дима, тебя ранили фашисты, и мы, моряки черноморского флота, везём тебя в госпиталь, — обрадовался Карпыч и дал газу.
Малой под напором воздуха чуть пришёл в себя и вцепился мне в руку.
— А мама где?— чуть слышно прошептал пацан.
— Уже в госпитале, ждёт раненного матроса, — подыграл я и оглянулся на берег. Мамашка, заламывая руки, носилась туда-сюда. Ей помогали собираться отдыхающие.
Мы резво подскочили к пирсу, я успел одеть шорты с тельником и, схватив малого на руки, потащил его в медпункт. Валя, уже предупреждённая Семёном с центральной, распахнув дверь, пропустила нас внутрь. Малого уложили на кушетку, и наша медичка довольно быстро привела его в чувство. Я хотел было уйти, но Дима захныкал. Пришлось остаться.
Ну да, кроме меня, он тут никого и не знал. Да и меня тоже не знал, но, по крайней мере, хотя бы запомнил. Вышли с пацаном на улицу, под навес, защищающий от жары, и уселись на лавке. Пришлось взять себе и пацану мороженое, чтобы не хныкал. На улицу вышла перекурить Валюха и, усевшись с нами на лавочке, откусила у меня пол-вафельного стаканчика.
— Уммм, — похлопала она себя по лбу, — мозг чуть не застудила.
— Ну бывает, когда воду холодную пьёшь залпом, — подтвердил я, — Слушай, а часто к тебе вот таких притаскивают?
— Да постоянно. Сейчас обед, народа чуть поменьше, а потом снова попрут. Кто пива перепьёт, а кто коньяка «барыжного», давление подскачет — и понесут болезных.
Тут прискакала взмыленная мамашка и заорала в голос:
— Димааа, сыночек!
— Да тут я, мам, — ответил пацан, болтая ногами, — пойдём домой, жарко очень. А «пепси» купишь? А бусы индейские?
Валька отчихвостила мамашку за то, что на пацане до сих пор нет никакого чепчика, сунула какую-то бумажку с рекомендациями. Я под шумок свалил к Карпычу, не услышав даже в свой адрес спасибо.
Отдыхающие заполонили кафешки и усиленно обедали. Над пляжем разносились запахи шашлыка и варёной кукурузы. Многие сидели под навесами и, развернув на лежаках целые столы из полотенец и покрывал, употребляли различные продукты питания. Как они жрут то по такой жаре?Яйца варёные, куры жареные, кукуруза эта, которую хер угрызешь. Мы перекусили на катере и до вечера я чувствую, что есть не захочу.
Михал Карпыч сидел на катере и с кем-то болтал по радиостанции.
— Анджей, адмиральский час, — оповестил меня мичман, — Вались сюда на капитанское, наушники одевай и посапывай в обе дырочки, только накройся белухой, мне ещё одного раненного матроса не хватало!
Как рассказал Карпыч, на флоте есть такая полезная вещь, как адмиральский час. Все спят, короче, кроме дежурных. Я напялил неудобный резиновый наушник на голову. Блин, жмёт сильно и неудобно лежать. А снимаешь — так и не слышно нихрена.
Придумал: взял с кормы литровую стеклянную банку, положил на бок и засунул наушник туда. Вот теперь слышно с небольшим эхом, и банка удобно так лежит прямо перед ухом. Накрылся полотенцем, подложил снятые с кормовых сидушек пуфики из кожзама. Бляя, да они горячие, пипец! Пришлось их окунуть в воду. Под мерное биение волн начал прикемаривать.
Центральная изредка проводила опрос, я доблестно отвечал и снова засыпал. Однако, на жаре засыпалось очень хреново. Под полотенцем я потел, как боксёр Борька под штангами. Крики отдыхающих с пляжной зоны начали доставать. Я плюнул на сон и нырнул в воду, погонялся за мелкими крабиками и снова полез на пирс, пока Центральная вышка молчала.
С другой стороны пирса я услышал, как кто-то призывно орёт:
— Спасателиии, эээйй!
Блин, что случилось? Позвать Карпыча? Я подошёл к краю и посмотрел вниз.
На ярко-жёлтом матрасе, вальяжно, пузом к верху, валялся мужик. Муж так называемой «манды Люси». Ему, походу, было столь хорошо после обеда, что он неспешно дрейфовал к нашему пирсу, изредка подгребая руками. Пьян в дупель!
— Здарова, водолаз!— радостно заорал он мне и помахал рукой.
— Здравствуйте, — ответил осторожно я.
— Пойдём к нам бухать! Вон туда, первые лежаки под навесом. Я ж вам магарыч должен!— проорал бухой мужик.
— Не, спасибо, мы на службе, — отбрехался я.
— Мы тут до вечера, подходите после службы. Люська за коньяком к армянам уже убежала, — оповестил меня мужик и на силе перегара двинулся в дальнейший морской поход. Блин, сковырнётся сейчас с нагретого матраса в прохладную воду, как сердце прихватит, Валька хрен откачает. Я спрыгнул на борт «Востока» и, самостоятельно вызвав Центральную, доложил о предпосылкам к ЧаПЭ. Меня поняли, уточнили приметы матраса. Через пятнадцать минут оповестили, что бухарик пойман и отправлен вместе с матрасом в трезвяк, несмотря на мощное сопротивление.
После адмиральского часа, из-за сошедшего с ума Шишечки, нас снова направили на патруль. То, что мы пойдём не по своей расчасовке, Карпыча вообще не смущало. Есть надбавки за переработку. Пока шеф ходил в администрацию, я заправил баки для питьевой воды, сгонял и купил себе какие-то дешманские очки-лисички. Надо дома будет найти батину военную панаму песочного цвета. Выварю её до белого цвета и буду модный парень. Под куполом планетария стояла куча игровых автоматов, вокруг которых толпились и взрослые, и малышня. Я всё-таки пробрался к одному без очереди, пострелял из пистолета по квадратикам в телевизоре и побежал на пирс. Не хватало ещё мичмана злить своими опозданиями.
Карпыч ещё не пришёл и самовольной отлучки не заметил. Вышли на патруль и сразу пошли за прогулочным катером. Я у Карпыча не уточнял, какую задачу ему по связи поставили. Не моё матросское дело. Начальник сказал, значит вперёд. Может плохо опять кому. Однако, оказалось никому не плохо, а очень даже хорошо. Все билеты на катер скупили какие-то шахтёры с Украины. Карпыч сказал, что типа ударники Засядько. Наверняка большой начальник этот Засядька!
Капитан прогулочного попросил нас подстраховать на купании в открытом море. Шахтёры веселились вовсю и громко орали под магнитофон:
— Фантазёр, ты меня называла!
Мы сперва подошли вплотную к прогулочному кораблику. Нам скинули верёвки с пенопластовыми буйками. Одну я закрепил на баке, вторую — на корме. Получились бассейновые боны — дорожки. Только без дна и бортиков. Шахтёров и шахтёрщиц (или как их там зовут ?) одели в оранжевые спасики, и они, хохоча, начали неловко спускаться по трапу и осторожно окунаться в воду.
— Пять человек по пять минут, — орал старший спасатель с прогулочного.
Ага, как же! Прямо с борта с разбегу в воду ухнул какой-то дядька.
Бля!
Идиот!
Он же в спасике, ему щас так врежет по яйцам страховочным ремешком, мама не горюй!
Так оно и случилось, ему ещё и спасиком в нос нехило шоркнуло. Мужик провалился в спас жилет по уши и отключился. Я был уже в полной боеготовности, да и Карпыч меня предупреждал о подобном. С бака лодки, словно со стартовой тумбы, я долетел до этого грёбанного шахтера и, схватив за буксировочную лямку, в два гребка выволок того на трап. У меня тут же выхватили болтающееся тело и уволокли на борт. Через пару секунд раздался вопль этого мужика:
— Ни хрена себе! Это ж я себе яйца чуть в омлет не превратил, — и радостный хохот других шахтёров.
Вот же, блять, мазута береговая! А мог и хребет сломать!
Дальше купание прошло без проблем. Меня пытались затащить на корабль, чтобы поблагодарить за спасение лучшего Марка Шейкера.
Не знал, что евреи тоже работают в шахтах. Так, а этот ещё и лучший. Только на еврея не похож, здоровый такой пузатый и лысый. Меня отбил от шахтеров Карпыч. Я отбил мичмана от шахтёрок или как их там называют. Мы благополучно отвалили и пошли в акваторию.
— Весёлые эти люди, шахтёры, — высказался я, — вот только глаза зачем красят? Как Бой Жорж, прямо!
Карпыч, услышав меня, захохотал в голос, и мы чуть не протаранили буй.
С шести вечера народа на пляже поубавилось и, по разрешению Центральной, мы зашли на пирс.
Над пляжем поплыли ещё более одуряющие ароматы шашлыков и кинзы. Заработали карусели и аттракционы. До моего шезлонга доносились визги отдыхающих и крики пляжных фотографов. А я понял, как я заебался.
Хорошо, что я местный и почти что не обгораю. И благодаря обесцвеченной голове, в мозги не сильно напекло. Но ноги гудели. И всё тело ломило, как после хорошей тренировки. В глаза, как будто песка сыпанули. Ни хрена себе работа, на воздухе с людьми. Не думалось, что так тяжко будет. Сбросив хандру, я нырнул и пошёл, не останавливаясь, кролем к ближним буйкам, потом в максимальном обратно. Потом брассом, по тому же маршруту. Потом под пресный душ возле катерного гаража. Надо вехотку с собой брать, так мылом хреново отмываться. Вот теперь полегчало. Простирнул тельник и шорты, расчесался и, пока шмотьё сушилось на шезлонге, шарахался по пирсу и высматривал на набережной красивых девчат.
Шмотки быстро высохли. Я, стащив за пирсом плавки и не одевая труселей, напялил шорты и тельник, и окончательно восстановился. Ну вот, а теперь захотелось жрать. Деньги были, но сейчас ни в одну кафешку не пробьёшься. Пришел Миша и огорошил меня вопросом:
— Андж, тебе на сколько талоны выдали?
— Мих, какие талоны? На сахар?
— Талоны на питание. Тебе Семён выдавал?
Я вспомнил, что с утра, после росписи в двух журналах, старший спасателей выдавал всем какие-то бумажки. Мне ничего не дали, но я подумал, что так и надо, и не придал этому никакого значения.
— Михал Карпыч, не давали мне ничего. Мне же, наверное, как нештатному, не положено?
— Всем положено. Ты что, договор не читал? Обед и ужин. Дежурному наряду, который ночью тут сидит, ещё и завтрак.
— Да я так подписал, не читая, — пожал я плечами, — ты же в обед ничего и не сказал.
— Так я и не получал с утра, я же позже пришёл. Это сейчас сходил забрал и на обед, и на ужин. Спросил за тебя, а Семён сказал, что ты всё взял.
— Нет, не брал я ничего.
— Да понял я, на следующей смене напомни. А так пойдём, покормлю. Ты же меня сегодня редиской угощал, — ответил мичман, — у меня обеденный ещё не использован.
— Да не, Мих, я пойду ночевать в санаторий. Там у меня родственница работает в столовке, у них и поем. Мы до скольки дежурим? До утра?
— Не, до утра только я и ещё одна вышка дежурная. Тебе не положено по ТК!— объяснил он как-то уж совсем непонятно, — Хочешь, сиди до десяти со мной, хочешь сейчас иди или езжай к себе в станичку, приедешь послезавтра.
— Да на чём я сейчас уеду?
— Ну да, рейсовые ушли, а в последние на Краснодар не пробьёшься. Не страдай хернёй, пойдём пожрём!
Я перестал страдать херней, и мы пошли поужинать в столовку «Горизонт» недалеко от пляжа. Столовка была общепитовская, а после шести вечера превращалась в ресторан. Для спасателей был отдельный маленький зал с одним большим столом. Девчонка-официантка (скорее всего, сезонница), кивнув Карпычу, притащила нам по тарелке с картофельным пюре и какой-то невзрачной котлетой. Ну ещё какой-то морс и по два кусочка хлебушка. Так себе ужин. Но бесплатно. Перекусив, мы прогулялись по пляжу, поржали с «напёрсточников», которые вовсю голосили и пытались кого-нибудь затащить к своей картонке. Но пока, кроме подставных, никто не вёлся.
Зашли к Валентине, которая уже закрывала свой медпункт и собиралась домой. Посудачили, Валюха напомнила мне про видеокассеты. У неё видика не было, но в доме, в подвале крутили сеансы знакомые армяне, так что с просмотром проблем нет. Пошли снова на пирс к катеру. Карпыч начал мне намекать, что он и сам справится без меня. Ну понятно, вон, в пакете бутылка вина и чучхелла тоже намекают, не пора ли Анджею свалить и не мешать доблестному мичману.
Техник-моторист из нашего гаража уже на синих бровях, под нежные понукания и яростные поджопники супруги убыл к месту проживания. Я пожелал мичману всего приятного и, закинув баул на плечо, побрёл к санаторию. Пролез через сетчатый забор и вдоль берега речки, через подвесной мостик, пришёл к зданию основного корпуса. Отдыхающие на меня не обращали никакого внимания, охрана вся сейчас толкалась возле дискотечной площадки. Я спокойно дошёл до административного здания. Дежуривший милиционер, увидев меня, оживился, но тут из массивных дверей выскочила тётка Шура и, увидев меня, заорала:
— И где ты шляешься? Казимир уже звонил, спрашивал, куда ты пропал? Я уже все глаза проглядела!
Тёть Шура была мне не родной тёткой, а гораздо лучше. Мой дед дружил с её родителями ещё с войны. Отец её умер от старых ран где-то в конце пятидесятых в самом расцвете сил. Мать умерла, когда Шуре было семь лет. Родственников особо-то и не было, все сгинули в войну. Дед забрал её на воспитание и поднимал вместе со своими детьми. Она даже, когда паспорт получала, добилась фамилии Казимирова — по имени деда. Дед долго ржал, так как фамилия её родителей была Казины.
Милиционер, увидев тётку Шуру, съебнул по аллейке. Знает её, наверное, не понаслышке. Я бы тоже съебнул, но деваться некуда. Казимирова, несмотря на свой грозный внешний вид и командный голос, была вполне нормальная тётка с отменным чувством юмора. Поселила она меня в шикарнейшем месте. На чердаке лечебного корпуса! А тут уютно даже. Это не просто чердак.
Как выяснилось, тут и вода есть и туалет, и выход на плоскую крышу с ограждениями. У меня в комнатушке даже окошко есть. А вполне себе неплохо. Раскладушка, тумбочка и старое кресло. Даже торшер есть из списанного имущества. На полке пару книжек. Видно, что эта комнатка не единственная и, походу, Шура крутит тут свои дела. Сдаёт за деньгу малую. Да кто ей что скажет-то?
Начальница какая-то и председатель по партийной линии. В санаторном деле специалист высшего класса. Тётка вручила мне картонку санаторного пропуска, ключи от чердака и каморки, проинструктировала, как представляться, если спросят. Попросила не удивляться, если увижу ещё кого здесь, при этом подмигнула и убежала по делам, спросив, хочу ли я есть. Есть я хотел и, по указаниям тётки, отправился на кухню общей столовой, там меня должны были покормить. Зашёл с хозяйственного входа.
В поварской сидела красивая и толстая тётенька в белоснежном халате. Узнав, что я от Казимировой, бойко накидала мне на тарелку свежепожаренной камбалы и риса с подливкой, всучила здоровенную кружку с чаем и свежими булочками, проводила в обеденный зал. В зале горел приглушённый свет, стулья кверху ножками стояли на столах.
В дальнем углу бойко махали швабрами девчонки-уборщицы в спортивных труселях и футболках. Я освободил себе место, присел и начал с удовольствием поглощать рыбу. Уборщицы, завидев меня, бойко переместились поближе и, намывая каменный пол, начали нарезать круги, словно акулы.
Какие-то знакомые лица! Прихлебывая чай, я косился на девок и вспоминал. Со стороны дискотечной площадки донеслись слова старой и некогда популярной песенки:
— На заборе сидит петууух.
— Ой, девчата, вам иички курыные не нужны? А то у мене их многааа!— чуть ли не заорал я, внезапно вспомнив свою давнюю поездку в электричке.
Девки вылупились на меня и одновременно переглянулись:
— Где-то мы тебя видели, — сказала самая симпотная, — ты в прошлом или позапрошлом здесь не работал?
— Та не, вы шо, я ж с станицы. У мене кабанчик Борька был, Данила мене зовут, — хохотнул я.
— Ааах ты, сука!— радостно заржали девчата, узнав меня.
