Александр Александрович Подгорный, начальник оперчасти Нового корпуса, а, точнее, девятого блока, через 15 минутвызвал на допрос, точнее, на ознакомительную беседу вновь прибывшего подследственного Александра Евгеньевича Орлова.
– Ну, рассказывай, что за статья, почему сюда залетел? – стал задавать вопросы коротко стриженый, крепко сбитый блондин лет 35 в военной форме, сидящий за центральным столом. Сбоку от него, за другим столом, поменьше, который стоял перпендикулярно основному и составлявший с ним как бы букву «Т», сидел здоровенный мужик. На лице у него было выражение довольного кота, обожравшегося сметаны и вместе с тем готового сожрать зазевавшегося воробья. Причём, этим воробьем в данный момент был он, Александр Орлов.Начальник оперчасти внешне выглядел не таким внушительным, но от него исходила волна настолько нешуточной угрозы, что шутить с ним Сане как-то сразу расхотелось. Впрочем, после «пятиминутки ненависти», которую Орлову успели устроить, мысли в его голове смешалось и он с трудом сохранил самообладание.
– Статья 27, часть 5, статья 437, часть вторая, статья 263, часть вторая, – спокойно произнес он.
– Ты мне не цифры давай, кодекс я и без тебя знаю, ты рассказывай, за что конкретно тебя «закрыли»? – рыкнул блондин.
– Писал в социальных сетях…
Саня, произнес эти слова, улыбнулся, представив, что ударение в первом слове он мог бы сделать на первом слоге.
– Что ты лыбишься? Что, б…дь, писал!? Я тебя что, за язык тянуть должен? – заорал опер.
Орлов немного помолчал, посмотрел на тюремщиков, потом, вздохнув, так же спокойно продолжил:
– Писал свои мысли… правду писал. О том, что происходит в стране, в Киеве, что надо делать в период военных действий, а чего делать не надо. Паниковать не надо, врать не надо…
– А, так ты киевский… А чего сюда в Днепр приехал? – заинтересовался второй тюремщик.
Как позже выяснилось, это был Васильич, добродушный и весёлый начальник смены, которому позже Саня «травил» анекдоты и вообще с которым у него сложились прекрасные отношения. Если, конечно, это сравнение уместно, когда речь идёт об отношениях арестанта и его надзирателя.Но в тот момент почти двухметровый здоровяк выглядел эдаким медведем, который порвет любого, не задумываясь.
– Я в гости к родителям приехал, тем более, военные действия, мало ли что? Может, помощь какая нужна, маме уже 77 лет, старенькая, – ответил Орлов.
– Ладно, с родителями понятно…Так, все-таки, что ты там такое писал? За Россию, за Русский мир? – не унимался блондин.
– Нет, я писал о том, что нельзя врать. Например, я выложил на своей страничке в Фейсбуке карту боевых действий, которую в открытом доступе в интернете выложили Минобороны Украины и Минобороны России. И это были совершенно разные карты.
– А зачем ты их показывал?
– Чтобы люди думали, чтобы сравнивали разную информацию из разных источников. Вот, к примеру, Алексей Арестович, которого я знаю лично, постоянно врёт. И я у себя разместил его пост из его Фейсбука, который он написал в 2018 году и в котором он признался, что врал все четыре года с начала боевых действий на Донбассе. И тут же рядом поставил его последний ролик, где тот же Арестович говорит, что российская армия почти разгромлена. В комментарии я написал – как можно верить этому человеку, который раньше четыре года нам врал?
Слова Орлова произвели впечатление.
– А откуда ты знаешь Арестовича? – спросил опер.
– Он – бывший актер, играл в моем спектакле в киевском театре «Черный квадрат», в котором я работал режиссером, – ответил Саня.
Тюремщики замолчали, переваривая информацию. Потом блондин, как главный, видимо, решил задвинуть мысли о театре и прочем в какую-то потаенную шухлядку своего мозга, и стал излагать политинформацию вновь прибывшему арестанту.
– Я полностью согласен с Арестовичем, он на сегодняшний день рассказывает о том, что…
Дальше прозвучал пятиминутный выпуск украинских новостей, в которых Российская Федерация, конечно же, агрессор, все россияне, естественно, пи…сы, а украинцы, разумеется, оху…е парни, которые везде побеждают пи…сов, Америка и заграница нам, конечно же, помогут и вот-вот украинские танки разъе...шат Кремль.
– Ладно, а 263 статья – это что? Что у тебя нашли? – выдохнувшись немного после демонстрации «сводок с фронта»,резюмировал свой спич опер.
– Это гранату у меня «нашли», – ответил Орлов. – И чья это граната?
Саня улыбнулся.
– Честно?
– Честно!
– Граната не моя!
Тюремщики переглянулись. Подгорный понимающие кивнул.
– Ладно, иди. Следующий!
Саня вышел и встал в ту же позицию у «кармана», а стоявший слева седой мужик зашёл в кабинет. Дверь закрылась, и Орлов остался стоять в позе «голову вниз, ноги шире». Как он позже узнал, это называлось «поставить на растяжку».Но он недолго простоял в такой позе – седой уже через 5 минут вышел и опер вместе с дежурным прошли буквально пару метров к открытой камере. После чего Подгорный махнул рукой Сане и седому.
– Заходите, располагайтесь, как говорится, чем богаты...
Арестанты зашли в камеру номер 902. Орлов, работая журналистом, не раз бывал в Днепропетровском следственном изоляторе, так что обстановка в камере его не шокировали. Наоборот – он был даже рад, что наконец-то наступила хоть какая-то определенность. Уже было понятно, что к уголовникам их не посадят – об этом им тут же сказал оперативник.
– Вы знаете, как к вам относятся урки? Они вас порвут, если вы к ним попадете. И вот моя задача, как оперативного сотрудника – этого не допустить. Сидеть будете здесь с такими же сепаратистами и колаборантами. На двери камеры, – он мотнул головой в сторону, – вывешены правила распорядка. Общаться только со мной, все просьбы и заявления – только через меня. Располагайтесь, в камере поддерживайте чистоту и порядок.
С этими словами Подгорный повернулся и вышел из камеры. Следом вышел дежурный и стал закрывать камеру, дверь лязгнула и захлопнулась.
Обстановка в камере была, что называется, спартанская. Три шконки – двухъярусные металлические нары – занимали примерно половину пространства помещения размером примерно 6 на 2,5 метра. Справа была одна шконка, слева – две. То есть, всего было шесть спальных мест. За шконкой, которая была справа, если стоять спиной к двери, располагался стол, тоже железный. Над ним – железная же полка с отделениями на шесть человек, которая на тюремном сленге называется «телевизор». Заполкой и столом – умывальник, который, как позже выяснилось, не работал. Кран, точнее, труба, торчащая из стены, была забита деревянным чопиком, которому неизвестный слесарь-юморист придал форму мужского полового органа.
За умывальником, прямо рядом со входом в камеру, располагалось отхожее место. Туалетом его назвать можно было с трудом – это, скорее, был «нужник», то есть, приспособление, куда ходят по нужде. Сельским жителям такое заведение знакомо, оно еще называется «сортир», а тем, кто подобные артефакты не видел, советую сходить в заведение под названием «туалет» на какой-либо заброшенной маленькой станции. Вот там вы сможете увидеть нечто похожее на туалет в тюрьме. В целом ничего сложного – отверстие, ведущее в канализацию, обрамленное двумя железными ступенями, точнее, прямоугольниками для ног, вокруг – цементная площадка с вкраплениями кафельной крошки. И с этой площадки, которая находится на небольшом возвышении, вниз ведут две ступеньки, тоже цементные. Сие сооружение окружено двумя стенками, между ними – проход. Который, в общем-то, открывает на обозрение всем любого, кто решит воспользоваться этим отхожим местом.
Одним словом, Орлов понял, что начинается новая страничка в его жизни, которую как раз и символизирует данное сооружение…