ГЛАВА 13. ПЕРВЫЙ УЧИТЕЛЬ.
Агельдыев сразу же, как бывалый сиделец, стал учить «первоходов». И хотя Саня Орлов сам хорошо разбирался в тюремной тематике, так как служил во внутренних войсках и охранял «зоны», но, понятное дело, о таком эпизоде в своей биографии он рассказывать никому не стал. Потому что раньше «краснопогонников» могли запросто и прирезать, не говоря уже о более страшных вещах.И хотя времена уже были другими, рассказывать арестантам в тюрьме, пусть и «политическим», что ты охранял когда-то арестантов – это было бы очень глупо. Поэтому Саня помалкивал, а если и давал понять, что ему какие-то вещи из тюремного уклада знакомы, то лишь потому, что возраст у него был немаленький.
Понятное дело, что для «первоходов» все было в новинку и всё интересно – как заходить «в хату», как отвечать на вопросы, что можно говорить, а что нельзя? Как себя вести? Что такое «косяк» и как его не «упороть»? Ну и так далее.
Агельдыев пояснил, что «туалет» в камере называется «дальняк» или «дючка» и что пока кто-то в «хате» кушает, на «дючку»«ходить» нельзя – это «косяк». За это могут «отметелить». После того, как сходил в туалет, обязательно надо мыть руки с мылом. И вообще, мыться и стирать одежду надо почаще. Иначе прослывешь чертом и чепушилой, а там и до «обиженного» недалеко. Таких неопрятных арестантов не любят и чморят.
Много чего ещё рассказал Александр Шамильевич. Кстати, хотя по возрасту он был моложе Сани на три года, выглядел он старше его.
– Тюрьма проклятая молодость забрала, – часто повторял он в разговоре.
Хотя, с другой стороны, Шамильич как раз часто козырял этой самой тюрьмой. И постоянно рассказывал истории о том, как он «загонял»«пацанам»«кабанчиков» с чаем, сигаретами, капустой, колбасами, другими продуктами, как общался с авторитетами, как жил по понятиям и так далее. Но если бы он просто рассказывал – ради бога, никому не запрещается «травить байки». Вот только Александр Шамильевич пытался всем окружающим навязывать эти самые понятия. Однако,если сам оказывался в ситуации, когда надо бы ответить за свои слова, всячески изворачивался и делал вид, что так и надо. Например, убирать в камере, то есть, наводить порядок – не западло. Будь ты хоть авторитетный вор, но во время уборки воры, как и любой арестант, брали тряпку и мыли пол в камере или подметали. Точно так же не западло, то есть, не унизительно, мыть и «дючку». Потому что жить в грязи – вот это западло! Но сам Шамильевич постоянно отлынивал от обязанностей по уборке. И когда Саня как-то раз не выдержал и сделал ему замечание, тот сделал удивленное лицо и сказал, что, мол, он постоянно режет салаты для всей камеры. То есть, выполняет некую общественно полезную работу.
Кстати, сам Агельдыев просто обажал делать всем замечания. Орлову один раз он сказал:
– Саня, а ты мог бы так громко не сёрбать чай?
Орлов, который в тот момент прихлёбывал горячий чай, от неожиданности чуть не поперхнулся и сразу даже не нашелся, что ответить. Потом, покраснев от злости, рявкнул:
– Шамильич, а ты мог бы так громко не пердеть?
Вся камера просто грохнула – Агельдыев постоянно издавал не совсем приличные звуки и портил воздух, оправдываясь тем, что у него проблемы с желудком. И уж кому-кому, а ему надо было бы поменьше делать кому-то замечания, а побольше следить за собой. Например, он докопался до Виталика из Дружковки, который приболел и кашляя, сплёвывал мокроту в платочек.
– Виталик, а ты можешь не плевать в камере, так отвратно звучит!
При этом сам Шамильевич постоянно ходил по камере из угла в угол и при этом всё время останавливался возле «дючки» и сплевывал туда. Точнее, даже не сплевывал, а харкал. Понятное дело, звучало это гораздо более мерзко, нежели деликатный кашель Виталика.
Примерно так же обстояли дела и в других моментах. Например, Шамильевич постоянно обсуждал своё уголовное дело и какие у него пид...сы следователь, адвокат и прокурор. Это Саню серьёзно доставало. А вот когда однажды Орлов и Башмаков затеяли спор по поводу женщин и материнских обязанностей– у них у обоих был печальный опыт развода, то Агельдыев внезапно начал орать:
– Дежурный, вызови скорую, здесь люди больные!
То есть, стал активно мешать разговору своих сокамерников. Хотя одно из тюремных правил гласит: не хочешь – не слушай, а общаться другим не мешай. И ведь когда Саня однажды попытался прекратить очередной поток стенаний Шамильевича на тему «моё уголовное дело и какие все в нём пи...сы», тот внезапно окрысился на Орлова и стал орать, мол, мы общаемся и не надо нам мешать. Хотя говорил только он, а остальные в количестве одного Башмакова только слушали и поддакивали. Одним словом, иногда обстановка в камере накалялась. Правда, это стало происходить после первых двух месяцев заключения. А поначалу арестанты приглядывались друг к другу, притирались, обживались.
