Категории
Жанры
ТОП АВТОРОВ
ПОСЛЕДНИЕ ОТЗЫВЫ  » 
Оксана Якушкина: 7 миров: Убийственная эволюция
Электронная книга

7 миров: Убийственная эволюция

Автор: Оксана Якушкина
Категория: Фантастика
Жанр: Мистика, Начинающие авторы, Приключения, Фантастика, Фэнтези
Статус: доступно
Опубликовано: 01-10-2018
Просмотров: 1925
Наличие:
ЕСТЬ
Форматы: .fb2
.epub
   
Цена: 99 руб.   
  • Аннотация
  • Отрывок для ознакомления
  • Отзывы (1)
Забытые истории, мифы и легенды оживают в жизни наших соотечественников. Мы привыкли не замечать то, что не в состоянии объяснить, но однажды это может изменить наши жизни. Среди нас есть те, кто в своем стремлении понять и постичь готов жертвовать собой ради всего человечества. Кто сможет им помочь? Кто сможет помочь нам стать лучше, свободнее, сильнее? Кто на протяжении тысячелетий оберегает человечество от роковых ошибок? Кто и ради чего жертвует нами?
- Скорее всего, инфаркт, - заключил врач, осмотревший тело Ивана Даниловича. – Что же Вы раньше не позвонили?

- Да сама я поздно пришла, гляжу – лежит уже и губы синие, - рыдала Марья Ивановна. – Я ему кричу: «Папа, папа», а он мне не отвечает. Тормошить стала, а он стонет тихо так. – Женщина перешла на хрип.

Горе над семьей нависло уже давно. Еще лет пять назад Иван Данилович заприметил, что стал объектом для наблюдений лиц, совершенно ему незнакомых и неинтересных. Но, как и всякий увлеченный человек, мало обращал на это внимание, всё более относя этот факт на известность. Мол, признают, поэтому и ждут «крошек».

Но события годовалой давности показали, что добром дело не кончится.

Началось с того, что его ассистент, Павел Храмов, при диагностике рабочего компьютера профессора, обнаружил, что вся пересылаемая почта дублируется на неизвестный ни ему, ни его наставнику адрес. Потом и сам Рудаков стал замечать, что после его отсутствия документы оказывались переложены не так, как привычно, или закладки в папках лежали не так, как были оставлены. Надо отдать должное Ивану Даниловичу, что и в этой ситуации он не растерялся, и уже сам затеял свою игру по «обнаружению» улик.

Иногда он оставлял графитные пятна на столе таким образом, что при чужом интересе к документам, незваный гость обязательно их заденет, то укладывал волоски только ему известным узором, а потом проверял. В общем, раз от раза подозрения крепли и в один день превратились в уверенность. А уверенность – в первый инфаркт.

Потрясло грубое воровство тех изысканий, которыми он занимался. Неизвестные ему люди интересовались его работами и при этом не выходили на разговор. А это значит только одно… Если бы произошла встреча, Рудаков бы затаился, стал осторожничать, и меньше информации попалось бы его наблюдателям. Потихоньку подворовывая, незримые зрители были в курсе всех событий и не сдерживали научный порыв своего объекта наблюдения.

С первого дня, как только Рудакова выписали из больницы, для него начался новый отсчет. Сомнений в том, каким будет его конец, не было.

Иван Данилович понимал, что тема, над которой он работал последние годы, была многим интересна и могла принести просто фантастические дивиденды участникам процесса. Желание работать единолично лишь подогревала интерес наблюдателей.

Его открытие было и завораживающим и пугающим одновременно. Оно могло дать как знания, так и власть по силе превосходящую все ныне существующие.

Выписавшись из больницы после инфаркта, Рудаков отказал Храмову в совместной работе сразу же. Объяснять ничего не стал. Но, как человек честный, разделил всю совместно наработанную документацию и позволил взять те материалы, которые сам молодой сотрудник выберет для себя. На том и расстались.

Ни разу после этого Рудаков не звонил и не интересовался жизнью бывшего подопечного – как отрезал.

Сам Храмов, настолько не ожидал подобного поворота событий, что долгое время не мог понять, что вообще происходит. Его, приемника самого Рудакова, так легко отстранили от гуру. И кто? Сам Рудаков!

Новость была настолько ошеломительной, что Паша растерялся. Переживаемая обреченность сделала его на некоторое время абсолютно беспомощным и равнодушным ко всему, что окружало.

То, на что он положил столько времени и сил, для чего забыл обо всем на свете, ради чего отказался от работы в престижных институтах, оказалось для него отсечено. Еще и так неожиданно.

Это было похоже на перерезание шланга подачи кислорода глубоководного дайвера.

И Паша стал задыхаться.

У Рудакова же, наоборот, открылось новое дыхание. Конференции, статьи, семинары – все дни были расписаны. Старик работал на износ. Он давал интервью по телефону, по электронной почте принимал и отправлял комментарии на работы своих коллег.

Он спешил и заставлял суетиться незримых наблюдателей.

Все закончилось нежданным визитом и вторым инфарктом.

Впервые за долгие годы он был благодарен свое непутевой дочери. Если бы она вернулась позже, то огромная часть наработок ушла бы в чужие руки. Но Случай распорядился иначе.

Мария Ивановна Рудакова, по мужу Протасова, в тот вечер была огорчена неимоверно. Ее незатейливая жизнь дала трещину. И если бы не злобствования подруги, то не скоро бы узнала Мария Ивановна про новую пассию своего жениха, который был моложе ее самой на двадцать лет.

Спортивная фигурка, хорошая квартира в центре города не давали нужных преимуществ перед соперницей. Профессорской дочери уже не стать такой же желанной, как два десятка лет назад. Да и кто она на самом деле? Других достижений, кроме родительской славы, у Марии Ивановны не было. А быть в пятьдесят лет дочерью профессора и только, оказалось недостаточно. Как быстро летит время, как неожиданно все меняется, каким непостоянным оказался ее избранник.

В этот вечер умерло многое в ее душе. В этот вечер она оказалась одна и без иллюзий.

Тело отца увезли в морг. Внучка, уже давно прекратившая общение с матерью, что-то ищет в океанских водах. Любовник выбрал другую.

По ее еще красивому лицу бежали черные от туши слезы. Впервые за долгое время она не думала о том, как она смотрится и не будет ли слишком опухшим лицо. Впервые она поняла, что, несмотря на водоворот подруг и поклонников, родни и бывших сослуживцев она одна. И с сегодняшнего дня надо принимать самостоятельные решения, и что хуже этого - что-то делать.

Лиза прилетела сразу, как только получила телеграмму о смерти дедушки. Его она обожала до безумия. Старику нравилось, когда внучка засыпала его вопросами, и он, при своей огромной занятости, находил время отвечать ей. Это он заинтересовал ее разными темами, на которые большинство людей даже не обращают внимания. Откуда мы пришли, почему именно такими рождаемся, и что происходит с нами, куда идем, действительно ли венец природы человек. Девушка обожала часами болтать с дедушкой, спорила, злилась, много читала, чтобы быть дедушке интересной собеседницей. А Иван Данилович гордился внучкой, какая она у него умная и серьезная. Уже тогда понял он азарт своей Лизоньки и жалел только о том, что внучка выбрала не его тему для работы, и что не она будет продолжать его дело.

Именно внучку он сделал единственной наследницей еще пятнадцать лет назад, и с тех пор не изменил завещание.

- Надо коллег его пригласить, - сказала Лиза матери.

- Зачем он теперь им? – отмахнулась уставшая от тяжелых мыслей Мария Ивановна.

- Как зачем? Проститься.

- Они и при жизни-то мало бывали здесь.

- Согласна с тобой, что дедушка не очень любил гостей в последнее время, но ведь раньше на конференциях, семинарах, лекциях общался со многими. Вспомни, скольким своим ученикам, аспирантам помог?.. Тётке в Шостку надо позвонить…

- Они уже лет десять не разговаривали с тёткой. Может она уже и не помнит о нем. Наговорил ей сгоряча тогда…

- Мама, жизнь продолжается. Пусть даже и без дедушки. Но они родные брат и сестра. Я понимаю, что они повздорили и долго не общались, но ведь их не общаться зовут, а проститься. Записная книжка его где? – обессилившая после долгого перелета Лиза ходила по кухне и старалась не смотреть на мать.

Сколько времени уже прошло, а дочерние чувства к матери так и не хотели приходить к девушке. В дедушке видела она всю свою семью. Его одного любила и понимала. Он один ей мог и объяснить и пожурить. К нему одному бежала она с секретами и расспросами.

- На столе ищи, там его бумаги все, я их не трогала, а он дальше стола никуда и не ходил. Значит, всё там, - отмахнулась мать.

Мария Ивановна настолько была потрясена произошедшим, что как только закрыла дверь за медработниками, так и просидела до приезда дочери почти без движения. Ни телефон, ни звонки в дверь не смогли вывести ее из состояния шока. Вначале она кричала, звала и причитала, когда голос стал сдавать, а слезы душили, просто села на полу, обняла руками колени и замерла. Она отплакала свое, никто не поможет и не расскажет как жить дальше. Конечно же, Протасова предполагала, что когда-то так и будет. Не век же ей на шее отцовской сидеть. Но, как и всякое другие тревожные смытяния, эти вопросы она откладывала «на потом». Потом решу, потом сделаю, потом спрошу. Всегда срочно надо было делать другое: звонить подругам, бежать на встречи, искать хорошую маникюршу, успеть на премьеру, достать билеты на актерскую встречу.

Не всегда было так. Мари, как звала ее мама, была хорошей девочкой. Доброй, ласковой, много читала и любила театры. Она очень уважала отца и любила маму. Но любовь ее и уважение не были глубокими, она слишком была занята своими мечтами, чтобы вникать в папины работы и мамины печали. Ведь в ее любовных романах, читаемых залпом, теме родительской любви отводится так мало места. Ну, есть у героини мать и отец, но разве это главное? Главное, по мнению Марии Ивановны было, что у героини должен быть предмет воздыханий, и вот именно это надо знать и понимать досконально. Мари, как правильной героине, очень хотелось побыстрее определиться со своим «предметом».

Еще со школы она поняла, что рождена для великого, что всю жизнь свою положит на благо людей, будет их незримым стражем благополучия и спокойствия. Легко поступила в медицинский институт, легко училась, легко принялась за новую и интересную работу.

Работа в реанимации и ургентной операционной поначалу ей даже нравилась. Она видела себя хранителем чужой и, в тот же самый момент хрупкой жизни. Кровь, хрипы, стоны, зонды не пугали ее. Она, и только она, сможет справиться с этой непосильной задачей – защитить человека от безжалостной природы и слепого случая. Цепкий, проницательный ум позволяли ей правильно оценить ситуацию и чувствовать болезнь. Поэтому коллегам нравилось с ней работать – Мария Ивановна стала одним из лучших врачей. В сменах с ней не было внештатных ситуаций, неожиданных осложнений, каждый хирург знал - что может не отвлекаться на показатели, к нужной глубине проникновения и действию скальпеля состояние больного будет удовлетворительным: артериальное давление в пределах нормы, глубина наркоза соответствует проникновению в ткани, все зонды установлены и закреплены как полагается. Протасова умела подготовить пациента к операции лучше, чем кто-нибудь другой из её коллег.

Казалось бы, все есть: родители, прекрасная работы, интересные знакомства, благодарные пациенты. Но Мария Ивановна томилась. Не было самого главного – Его. Никто из поклонников не отвечал высоким требованиям, предъявляемых к Герою.

И вновь судьба преподнесла очередной подарок Мари. Милиционер, пулевое ранение при исполнении служебных обязанностей. Казалось, нет пары идеальней: она лечит людей, он бережет покой граждан.

Очень быстро иллюзии прошли. Оказалось, что быть женой героя сложно, а быть женой – это вообще непосильный труд. В книгах же не написано, что надо стирать, варить борщи, ждать. Мария Ивановна была готова ко многим неожиданностям, но в быту было иначе, чем описано в романах. Обычно они заканчивались пышными свадьбами, после чего молодые уезжали в закат на роскошном автомобиле в свое счастливое супружество. Но как строить отношения и быт будучи в семье, авторы романов умалчивали. Поэтому Протасова оказалась к ним не готова.

Появление дочери еще больше отдалило супругов: муж не хотел, чтобы его ребенок воспитывался вне семьи, пусть даже и самой прекрасной и заботливой бабушкой, а Мария Ивановна осознавала, что к совместному проживанию с ребенком еще не готова. Одно дело родить, а другое – быть матерью. Роль матери была неприемлемой для неё, ограничивала свободу не слишком разнообразного семейного досуга и лишала романтизма статуса жены, добытого с таким трудом.

Лихой очередной переломный период страны поставил последнюю точку. Зарплаты стало не хватать. Привыкать к новым условиям выдаивания взяток у родственников умирающих и реанимационных тяжелобольных она оказалась не готова, и на семейном совете было решено оставить эту работу и заняться поиском новой. Нового места долгое время не находилось и постепенно ситуация переросла в то, что и стало ее сегодняшним бытом. Взрослая женщина без работы, с ворохом иллюзий и мало приспособленная к самостоятельной жизни.

Но даже и в этой ситуации Мария Ивановна снова смогла бы быть полезной и активной, если бы кто-нибудь подсказал ей цель, к которой нужно двигаться. Но сама она цели не видела, а мудрого наставника рядом не было. Семейная жизнь ушла в небытие, временные поклонники распыляли ее внимание и все больше погружали в романтический хаос, отвлекая от осколков семьи и самостоятельных шагов.

Денег Рудакова ей хватало, но она не знала где их брать еще. Раньше в любой день они были на ее банковском счету. Всегда доступны и в нужном количестве. Иван Данилович каждую декаду переводил ей суммы, на которые месяц живут среднестатистические московские семьи, и Марья Ивановна даже думать не хотела, что может настать день, когда очередного перевода не будет.

Она упорно жаловалась на жадность отца, на вечное женское невезение и опять мечтала о принце, который решит все ее проблемы.

С возрастом принцев становилось все меньше. Но и те, которые оставались в свободном поиске, были не при короне и сами желали подобной удачи.

Мария Ивановна все больше и больше отрывалась от земной жизни и неслась навстречу идеям о вечной молодости, сексуальности и всепоглощающей любви. Работать она уже не хотела и давно разучилась, поэтому единственное, куда уходила вся ее энергия – это светские страсти.

Лиза подошла к рабочему столу дедушки. Как будто и не было трех лет вдали от дома. Все тот же стол с разложенными хитрым узором исписанными от руки текстами, расчетами, копиями статей и зарисовками. То тут, то там из стопок бумаг выглядывали шерстяные лоскуты серого цвета, в которых заботливо уложены привезенные из разных стран артефакты. Стол больше напоминал слоеный пирог, где пыль расставляла свои отметины проявляемого интереса своего хозяина.

В книжных полках давно перестало хватать места, поэтому во все его свободные щели были засунуты свернутые бумаги, толстые папки, камни и ржавые железки.

Все пространство кабинета заполнено результатами долгой и кропотливой работы. Бумаги, журналы, переложенные закладками книги, были сложены стопками или разложенных хаотично во всех углах, на спинке кресла, стоящего сиротливо около окна и давно уже служившего не комфорту, а еще одним стеллажом.

Рудаков запрещал кому бы то ни было входить в его кабинет.

Если, случалось, звонил телефон или в квартиру неожиданно заглядывал визитер, что было крайне редко, дверь кабинета приоткрывалась, и полушепотом передавалось то, ради чего его беспокоили.

Имеет смысл уточнить, что Иван Данилович не любил, когда его отрывали от работы. Каждый раз, когда это повторялось, он сжимал крепко губы, шумно выдыхал через нос и медленно закрывал глаза. Весь его вид говорил, что еще чуть-чуть, и Рудаков весь сдуется, сожмется и исчезнет с этой бренной планеты. И в следующий миг, Иван Данилович уже летел навстречу причине вынужденного перерыва, четко и коротко говорил по телефону, вкрадчиво и шепотом обменивался репликами с гостем.

Такое достижение человечества как сотовая связь, не принималась профессором в принципе. Быть доступным внешнему миру круглосуточно – недопустимая роскошь для увлеченного человека.

Будучи еще совсем маленькой девочкой, Лизонька, как часто называл ее Иван Данилович, обладала, казалось бы, врожденным чувством уважения к заведенному рабочему порядку в кабинете дедушки. Поначалу детское любопытство проявляло себя в желании прикоснуться, провести тонкими розовыми детскими пальчиками по пыльным полкам и книгам. Маленькое тельце ощущало всеми фибрами, как становится внимательным ее дедушка, как хмурится его лоб, и вмиг перестает шуршать по бумагам быстрый карандаш. Лиза отнимала любопытный пальчик от бдительно охраняемой территории, и сразу же лицо дедушки прояснялось, колючий взгляд наполнялся теплым и лучистым светом.

Желание видеть в самой прелестной и умной внучке талантливого и самого замечательного человечка, делало Ивана Даниловича мягче. В итоге он согласился с тем фактом, что Лизонька ничего не перепутает, не испортит и ничем не помешает. И нелюдимый Рудаков сделал исключение из правил, разрешив Лизе проникать в свой кабинет в любое время.

Часто бывало и так, что девочка настолько незаметно проскальзывала в его комнату, что профессор замечал это тогда, когда ребенок начинал посапывать, засыпая, пристроившись на краю кресла. Тогда в Иване Даниловиче звучали дедовские струны его души. Стараясь не скрипеть стулом, он аккуратно вставал, брал плед и нежно укрывал спящего ребенка, стараясь положить ее поудобнее, подсунув под голову диванную подушку.

Вот и стол. Всё как и раньше: растрескавшаяся лакировка, немного пошатывающийся от времени и возложенных на него тайн, укрытый тонким покрывалом пыли в дальних углах.

Некому больше наказывать за непослушание. Бери что хочешь и делай что душе угодно. Ни ворчания, ни хмурого взгляда.

Дом еще хранит запах своего хозяина, вот лежит его любимая ручка, носки теплые около стола, кружка, покрытая чайным налетом и старый маленький кипятильник рядом.

Слезы мягкими теплыми каплями текли по лицу девушки. Не плакала, когда получила телеграмму, не плакала, когда увидела дом и мать, не смогла сдержаться только в этом, дедушкином, кресле.

Раньше оно казалось большим и высоким, только сейчас она поняла какое же оно неудобное и скрипучее. Дедушку мало волновало то, что окружало его в данную минуту. Мыслями он всегда был там, где метры земли укрывали тайны, где спешные переписчики теряли истину в копируемых текстах, где знания были исковерканы недоучками, где нужно было по крупицам восстанавливать то, что губилось тысячелетиями и миллионами рук.

- Мама, в чем он был в тот вечер? – спросила Лиза, не вставая с кресла.

Мария Ивановна подошла к двери, но переступить порог так и не решилась:

- В том, в чем и увезли. Пиджак еще был, так он и лежит там, в комнате, на диване. Что ты хочешь?

- Думаю, может в пиджаке записная книжка какая-нибудь есть.

- Пойди, посмотри, я ничего не трогала.

Лиза открыла шире дверь, прошла мимо матери, как будто ее и не было рядом. Мария Ивановна обернулась в след дочери тяжелым взглядом, прижала руку к груди, да так и осталась стоять возле дверного косяка.

Записная книжка действительно оказалась в боковом кармане пиджака. Ей было уже лет тридцать, твердый переплет был весь изломан, мятые, исписанные листки вложены в картонки и перевязаны резинкой.

Кому звонить? Как здесь отыскать тех, кто действительно важен? Да и кто придет?

Вдруг Лиза поняла, что не знает людей, с которыми общался дедушка. Родственники не приедут – не могут простить завещание, коллеги – кто они?

Пашу надо пригласить, позвонить на кафедру и в лабораторию, вот и все.

Прощание прошло в узком кругу. Почти одновременно с Лизой и Марией Ивановной подъехал и Храмов, чуть позже – двое мужчин, представившихся коллегами Ивана Даниловича. Ни слез, ни истерик, ни прощальных речей. Печальный итог человеческой жизни. Гроб закрыли, и он укатился на скрипучих роликах дальше, в печь. Нет больше человека: ни его запаха, ни кашля по утрам, ни взгляда – ничего.

К своему последнему пути профессор относился философски. Смерть не пугала его. Работа всей его жизни была посвящена тому, что осталась от других людей и, одновременно, могла влиять на судьбы будущих поколений. Себя Рудаков рассматривал как смежное звено прошлого и будущего.

Смерть он расценивал как подарок природы. Если бы человек мог жить бесконечно долго, хватило бы его родным терпения прощать ему ворчание и слабости, быть опорой в тяжелые минуты и болезни. Наше милосердие один из самых малозначительных ресурсов, отмерянных свыше. Поэтому человек старается распыляться на знакомых, легко разводится с быстро надоевшими мужьями и женами, потому что в свое время не хватило мудрости узнать спутника лучше. Родители остаются заброшенными своими детьми, потому что у тех не хватает силы видеть в своих отцах и матерях ту жизненную силу и опору, которые были раньше. Если бы человек мог жить бесконечно долго, то какое же нужно было бы ему иметь терпение не быть в тягость, обузой, скучным собеседником для другого человека.

Рудаков, придерживаясь своей философии, старался быть независимым в любых жизненных ситуациях, был самодостаточным настолько, насколько мог себе позволить, чтобы обращать внимание на нюансы жизни, к которым в свое время были отнесены почти все школьные, потом институтские друзья, коллеги по работе и соседи, вся семья за исключением Лизоньки.

При этом, его нельзя было назвать равнодушным. Любой обратившийся к Рудакову даже с наималейшей просьбой всегда находил отклик. Дать безвозвратно деньги в долг, помочь отправить ребенка в привилегированный летний лагерь, получить место в интересной экспедиции – за эту помощь он не просил даже благодарности, более того, рассматривал подобную ситуацию как плата за тот покой, в котором можно было работать без помех.

После похорон возвращаться домой Лизе не хотелось. Не хотелось видеть дом без дедушки, но послезавтра уже пора выезжать на базу. Рядом, как на закланье, идет Марья Ивановна. Нет на ней привычного слоя косметики, волосы не уложены как обычно, а стянуты узлом на затылке. Черный платок ее старит, но Рудакова-старшая не обращает на это внимание. Она лишь видит, как тихо передвигаются ее ноги, и проплывает мимо кладбищенская тропинка.

Словно в тумане видит она, как дочь собирает бумаги с отцовского стола и упаковывает в свой чемодан, как разбросанные вокруг папки и листки тщательно укладывает в сейф. Как стоит рядом со столом Паша Храмов и держит в руках перевязанный тюк с записями. Пусть берут, уносят все, ей теперь ничего не нужно. Она осталась одна, на целом свете одна. Зачем теперь ей эта суета, если утром никто не поздоровается и чайник будет холодным, если проснувшись, не видно капель воды на умывальнике. Ни к чему теперь все. Пусть всё забирают! Как же холодно быть одной… Марья Ивановна пытается согреть себя, глубже кутаясь в черный ажурный платок, но и там нет желанного сейчас тепла, лишь колючее одиночество и тоска.

- Лиза, согласно завещанию Ивана Даниловича, только ты можешь изъять документы из сейфа. Я просмотрел все бумаги на столе, но не увидел Записей. Иван Данилович не раз говорил что надеется на твое участие в его работе, что рано или поздно ты сможешь продолжить то, что он начал. Я не могу настаивать, прошу только – помоги достать их. - Паша неожиданно запнулся. - Еще когда мы работали вместе, он говорил, что ты поможешь… - добавил молодой человек почти шепотом.

- Но я ведь даже кода не знаю, - грустно улыбнулась девушка. – Сколько мы будем подбирать комбинации? Час, день, неделю? Паша, я думаю, нам нужно перебрать бумаги, ответ где-то рядом. Дедушка не зря не указал код, значит, он чего-то опасался. Давай не отвлекаться. Предлагаю принести ведро с водой, тряпки, коробки и будем начинать. Ты не забывай, что мне дали отпуск на неделю, осталось три дня, а это не так уж и много.

- Лиза, я думаю, что код не в бумагах, он у тебя в голове…

- Давай не будем выдавать желаемое за действительное. Не хочешь помогать, так и скажи. Придешь позже, заберешь то, что сочтешь нужным и, как говорится, будь доволен.

- Да я не это имею в виду…

- Паша, соберись! У нас мало времени…

- Но ведь ты даже не знаешь, что искать и не пытаешься узнать!..

- Я и не собираюсь ничего искать! Моя задача собрать все что осталось и убрать комнату! Значит так, Храмов, или ты начинаешь шевелиться, или забирай то, что отобрал и иди домой. У меня нет времени с тобой расхолаживаться.

- Лиза, я дам тебе одну, первую, страницу текста, которая поможет тебе понять то, что искал Иван Данилович. Он попал к нам случайно. Вначале мы не обратили на него внимание, посчитали что это нечто вроде народных сказок. Но потом обстоятельства стали складываться таким образом, что в наши руки просто потоком устремились доказательства истины, которую мы так долго искали. Мы сопоставили факты и сделали выводы на первый взгляд настолько неожиданные даже для нас самих, что их можно было бы назвать фантастическими, это было как откровение. По началу мы отказывались верить даже самим себе, потому что уж очень невероятными показались те открытия, которые таились за этими Записями. Если бы мы озвучили наши выводы, нас бы обсмеял весь научный мир. Мы решили продолжать исследования втайне от всех. Лиза, эту тему нельзя оставить на полпути, прошу тебя, подумай. Если хочешь, я помогу тебе убрать в кабинете Ивана Даниловича, только пообещай, что после мы сходим в банк, и ты попытаешься определить код.

- Паша, скажи откровенно: ты – дурак?

- Не понял…

- У тебя были такие возможности: красный школьный диплом, академический диплом с отличием, работа в проектах, о которых мечтали наидостойнейшие. Тебя же называли надеждой российской науки, о тебе слагали легенды. Ты за 5 месяцев выучил два языка на спор, не пропуская общих академических занятий и участий в изыскательных проектах. Паша, чем ты занимался последние два года? Этим? – девушка презрительно махнула рукой на исписанный клочок бумаги. – Не смеши меня.

- Чем эта работа хуже той, которой занимаешься ты? Стабилизировать придонный газ еще никому не удавалось. Вспомни, чем заканчивались попытки на полюсе. Неужели ты думаешь, что зонд выводит из строя фрезу случайно и ломается из-за физико-механических ошибок? Почему, если что-то нельзя объяснить с точки зрения имеющихся знаний, то этого не может быть? Вся наука движется от малого к великому. А сколько на первый взгляд ошибочных теорий стали впоследствии основополагающими и приняты всем миром? Господи, Лиза, оглянись вокруг! У нас не хватает всего лишь одного звена, чтобы подтвердить то, что и так каждый день кричит о себе!

- Ты больной, Храмов. Я еще понимаю дедушку. У него к своим годам столько всего накопилось, что он вполне мог себе позволить побалагурить. Но даже параллельно этому, о чем ты говоришь, он сделал столько работ, что тебе и не снилось!

Лиза замолчала и, решительно качнув головой, добавила:

- Я не верю тебе. Этого бреда просто не может быть. Иван Данилович не стал бы впадать в маразм, но что тебя толкнуло к этой ереси – не понимаю.

- Давай договоримся об одном – ты достанешь бумаги из сейфа, а я не стану навязывать тебе то, что ты так упорно отрицаешь. Договорились?

- Завтра в одиннадцать я жду тебя в банке. Я обещаю, что как минимум попытаюсь определить кодовое слово, но на многое не рассчитывай. Максимум полчаса я готова потратить на эти идиотские игры и больше никогда не буду слушать весь этот бред о космичес…

Крепкая ладонь зажала рот, не дав девушке договорить. В сотую секунды Павел пересек завалы бумаг, и Лиза почувствовала, как его нос упирается в ее щеку.

- Никогда не произноси ничего подобного в этой квартире, - еле слышно шипел он.

Дневник Павла Храмова

Никогда до этого дня не думал я вести записи о себе. Как и всякий, кто занимается исследованиями, я вел дневники наблюдений, писал работы и отчеты, составлял карты, но у меня не было личных дневников.

В день, когда кремировали тело моего учителя Рудакова Ивана Даниловича, я получил курьерской почтой посылку. Не скрою своего удивления этому факту, ведь в последний год мы практически не общались. Рудаков публично отказался от своего покровительства, и это настолько выбило меня из колеи, что я даже не знал как мне действовать в дальнейшем.

Месяца три или четыре после этого ужасного дня, я, буквально, сходил с ума. Меня разрывали подозрения и тревожные мысли. Я чувствовал себя обманутым и брошенным, повсюду мерещились предательство и обида.

Мой друг прописал мне лекарство, но оно окончательно добило меня. Вместо покоя несколько дней провалялся в каком-то коматозе: тело ватное, голова пустая, мыслей нет. Собрав остатки силы решил встать, потому что жизнь продолжалась, и надо было действовать дальше, ведь кроме своих потребностей у меня были и обязательства перед моими родителями, но, прежде всего, перед самим собой.

Не скрою, в то время меня с большой натяжкой можно было назвать человеком. Скорее, я напоминал биоробота со вложенной в него задачей. Я понимал, что работа не будет гореть на одном энтузиазме, как это было раньше, все держалось на одном только слове – НАДО.

Снова потянулись дни, полные работы и поисков.

Следует отдать должное, Рудаков передал мне часть наших общих наработок, преимущественно те из них, разработкой которых я и занимался. Поэтому мне не составило труда продолжить то, что было начато ранее.

В то время я старался не посещать общественные места, отказался от лекций и конференций. Мое общение с миром было сведено к статьям и интервью по интернету, где я старательно обходил болезненную для меня тему разрыва с наставником.

Работа – это единственное, что поддерживало во мне искру существования. Когда твоя ежедневная жизнь полна событий и новых ощущений, очень часто не хватает времени остановиться, задуматься и оглянуться. Я просто не успевал осмыслить и привести в порядок то, с чем сталкивался и над чем работал. До этого, мертвого и щемящего, периода в моей жизни был азарт, и я как ребенок потакал своим прихотям.

Спустя год, когда на основе своих разработок и исследований я написал книгу и подвел красную черту подо всем что было раньше, тогда только пришло осознание правильности. Это как разобрать старые завалы и составить планы на будущий срок. Тогда и пришло чувство правильности и понимания того факта, что всё произошло со мной раньше предательства, как я считал, Рудакова и случилось позже, как я понимаю теперь, было очень вовремя и правильно. Именно тогда в мою душу пришел покой.

Уже не так болезненно я реагировал на очередные высказывания и мелькания Рудакова в прессе, спокойно мог видеть как он идет по коридору в какую-нибудь аудиторию, мог читать журналы и брошюры с его статьями. Постепенно я становился «нормальным».

Не знаю, пришел бы я на кремирование, если бы Лиза не позвонила мне. Наверное, пришел бы. Нельзя перечеркивать то доброе, что было.

Но мне позвонили, и выбора не было.

Я предполагал, что у Ивана Даниловича за последний год количество друзей и поклонников было громадным, но слишком узкий круг прощающихся удивил меня. Кроме семьи и меня, в зале были еще два профессора, Киселев и Щеткин, которые не были особо благосклонны к работам Рудакова, но скорбели как наиближайшие наследники трона.

Домой я вернулся с двояким ощущением. С одной стороны, всегда печально выглядят похороны одинокого человека. А Иван Данилович был очень одинок. С дочерью отношения были далеко уже не семейными. Марья Ивановна долгое время не интересовалась делами отца, они виделись практически каждый день, но почти не разговаривали. Иван Данилович как-то даже называл ее соседкой по квартире, думаю, что и Марья Ивановна не была в восторге от вынужденного совместного проживания. Ни разу при мне они не ссорились, более того, Иван Данилович в своих разговора о семье (а они случались крайне редко) никогда не упоминал Марью Ивановну.

Иная ситуация обстояла с внучкой. Лизу он боготворил. И если заводил речь о ней, то не иначе как Лизонькой и не называл. Иван Данилович считал, что она растет правильным и умным человеком. Всего добивается сама, на половине пути не останавливается, въедливая и напористая девочка. В ней он видел себя и, наблюдая отражение, был собой и ею доволен.

Вышел из дома Рудакова я в подавленном состоянии. Мне позволили забрать часть бумаг, над которыми мы совместно работали долгое время. Лиза взяла себе на память несколько папок со стола Ивана Даниловича. Хотя мне кажется, что ни к чему они ей. По ее теме там вряд ли что есть интересного, а в качестве сувенира – это слишком большая роскошь. Но кто наследнице запретит?

Закрыв дверь в квартиру, я решил спуститься по лестнице. Думал, что, пройдясь пешком четыре этажа, успокоюсь, приду в себя. Однако всё вышло совсем не так, как я ожидал.

То ли дала знать усталость последнего времени, то ли у меня был всплеск больного воображения, но между вторым и третьим этажом, я вдруг поймал себя на мысли, что когда смотрю на стену, она движется.

Надо сказать, что водительский стаж у меня меньше года и поэтому к каждой поездке отношусь очень осторожно. Бывает так, что обращаю внимание на собственное самочувствие, и если чувствую, что перед поездкой чрезмерно нервничаю или быстро отвлекаюсь, то стараюсь пользоваться общественным транспортом.

В тот день я приехал к дому Рудакова на машине, и по вполне понятным причинам, столкнувшись с подобным явлением, я стал опасаться, что не смогу спокойно управлять автомобилем.

Желая убедиться, что это мимолетное наваждение, я не стал переводить взгляд, пытаясь уверить себя, что увиденное мной не что иное как мираж. Но чем больше я смотрел, тем больше видел очертания непонятного мне явления. Это было похоже на эффект голограммы.

Чтобы избавиться от размытой картинки, я закрыл глаза. Но вновь открыв их, увидел тоже самое.

Попытался мыслить логически, что если я вижу это и еще несколько минут назад не имел сомнений касательно ясности рассудка, то передо мной физический объект. И значит, я могу потрогать его рукой. Мысль, пришедшая ко мне, укрепила силу духа, и я уже собирался протянуть руку, как неожиданно стало заметно, что эта едва видимая масса тоже меняет очертания.

Привыкший сталкиваться с различными метафизическими явлениями, я решил отложить попытку тактильного контакта в ожидании дальнейшего развития событий, если в этом случае будет уместна подобная формулировка.

Видение, я решил пока назвать его так, недолго трансформировалось, и в результате я заметил, как ко мне плывет сверток каких-то странных бумаг. Что самое поразительное, я сразу определил, что возраст этих бумаг превышает сотню лет, но они были перехвачены скотчем с вполне современным логотипом транспортной компании.

Боясь сделать резкое движение, я потихоньку протянул руку и висящий в воздухе сверток аккуратно лег в мою ладонь. Хочу заметить, что сверток оказался вполне реальным физическим объектом, имеющим и свой запах, и вес, и вполне разумные габариты.

Я замер. В одной руке бумаги Рудакова, в другой таинственный сверток.

После того, как эти бумаги оказались у меня в руке, Видение немного отдалилось от меня и тихонько, плавно стало двигаться в сторону лестничного пролета.

Только спустя какое-то время, уже разбирая дома посылку полученную таким странным образом, я краем сознания вспомнил, как запищал домофон и хлопнула входная дверь в подъезд. И как было тихо после того, когда закрылась дверь. Значит, кто-то вышел или вошел в дом, но не открыл двери квартиры. То есть, это могло выйти мое Видение. А значит, оно действительно было.

Или же я видел галлюцинацию, но ведь и физическое существование свертка отрицать невозможно. Если бы это была моя фантазия, то откуда бы взялись эти бумаги, которые сейчас лежали передо мной?

Как выяснилось позже, это стало лишь началом всей истории, которая сразу обозначилась как весьма интересная для своих участников.

Иногда бывает так, что ты попадаешь в водоворот событий, и на каком-то этапе понимаешь, что цепь этих самых событий по определению добром не кончится. Но… У тебя просто нет сил самому вырваться из этого круга. Ты понимаешь, что тонешь, но не делаешь ничего, что может спасти тебя.

Получение свертка для меня было сродни полету с моста в реку.

И я прыгнул.

Пыль забиралась во все складки одежды, нос, глаза. Раскрытое настежь окно лишь усугубило ситуацию, подняв мелкого серого оккупанта с завоеванных мест и заставив повиснуть в воздухе. Молодые люди сидели на полу среди наполовину заполненных коробок и, постоянно чихая, читали исписанные мелким почерком бумаги.

- Это и есть тот неземной шедевр, о котором ты мне говорил? – Лиза перевела насмешливый взгляд на Храмова.

- Да, но это только начало. С каждой строчкой мы приближаемся к тайне, - увлеченно заговорил Паша. – Когда мы сами увидели этот текст, то вначале даже и не обратили на него внимание, но потом обстоятельства и события складывались таким образом, что тайна начала проявляться все очевидней. Факты произошедшего тысячелетней давности были как уточняющими деталями Записей. Когда мы первый раз соединили все воедино, то эффект был настолько впечатляющим, что мы не сразу решились заговорить друг с другом. – Парень замолчал, и на этот раз надолго.

Оставьте ваш отзыв


HTML не поддерживается, можно использовать BB-коды, как на форумах [b] [i] [u] [s]

Моя оценка:   Чтобы оценить книгу, необходима авторизация

Отзывы читателей

Евгений, 23-10-2018 в 00:39
Отличный старт нового автора!
Иные миры прописаны более насыщенно и красочно, нежели земной мир.
"Рояли в кустах" имеются, но весьма незначительные.
Рекомендуется для прочтения у камина, с коньяком и сигарой.