Что, грешите, чертовы дети?!
Что ж, валяйте, пока еще ваша власть.
Для себя вы сами плетете сети,
В кои скоро вам же дано попасть.
Видишь — Агнец с Книги сорвал печать,
Значит, срок настал за все отвечать.

Мартиэль




От автора

На эту тему писали многие. Самые заметные, по моему мнению, вещи — это «Кукушки Мидвича» Джона Уиндема, «Конец детства» Артура Кларка и «Гадкие лебеди» Аркадия и Бориса Стругацких. Но у каждого автора свое видение. Я не составляю исключения из этого правила. Тем более, что у меня достигшие сверхчеловеческого состояния дети — всего лишь фон для повествования об Исходе. Эта книга не давала мне покоя восемь лет, небольшие ее куски в виде нескольких предложений записывались и откладывались, но всерьез браться за нее я не рисковал. Эти куски были разбросаны по моему архиву то там, то тут, нелегко было их все отыскать, когда пришло время. Почему я только сейчас взялся за эту вещь? У меня нет ответа — так вышло.
Книга вышла жесткой, кто-то, возможно, скажет, что даже жестокой. Но от меня тут мало что зависело — так написалось, так ощущалось. Так было правильно.

Все совпадения с реально существующими людьми или событиями случайны, роман с начала и до конца является плодом авторской фантазии.





Глава 1

...Но снова — в поиск. На руинах прошлых жизней,
В осколках будущего, в отблесках "сейчас"
Ты забываешь о потерянной отчизне,
Ты падаешь в водовороты пошлых фраз.
Не удержаться, но — ты сможешь, ты же должен
В той пустоте, в том запустеньи и печали
Найти детей, каким еще не сложно
Расправить крылья не из латекса и стали.
На каждой улице встречаешь оболочки,
И каждый раз с надеждой ловишь взгляд, но...
Везде все пусто, все зрачки — одною точкой,
Всем безразлично. Всем слишком наглядно.
А ты идешь по перевернутым мостам,
По пресеченной местности проспектов,
И ищешь, ищешь, ищешь! Где-то там
Есть дети незабытых еще спектров.
Влад Вегашин


Николай Иванович запахнул пальто и поежился. Холодно, ветер пронизывающий, хотя мороза пока еще нет. На душе тревожно и неуютно. Казалось, все привычное рушится, а на его месте возникает нечто непонятное, нечто абсолютно чуждое, вызывающее какой-то подспудный страх, зовущее туда, где человеку вовсе не место, даже если он не совсем человек. Прокурор тяжело вздохнул, переложил из правой в левую руку свой старый потертый портфель и не спеша двинулся по Тверской в сторону Глинищевского переулка.
Интересно, кому и по какой причине он понадобился в Генеральной прокуратуре? Позвонили: завтра срочно прибыть, отговорки не помогли, пришлось переться в Москву, будь она неладна. Николай Иванович никогда не любил этот суетный город — все куда-то бегут, несутся, не помня себя. После пары часов пребывания в Москве у него начинала болеть голова, поэтому он посещал столицу крайне редко, и только если не было иного выхода. Сейчас был как раз такой случай. У начальства ведь семь пятниц на неделе. Вызвали зачем-то и слова не сказали о причине. Хоть бы только никаких неприятностей не возникло. Старого приятеля, Сашку Холмогорова, вот так вызвали и уволили. Очень хотелось надеяться, что с самим Николаем Ивановичем такого не случится, ведь уволенному прокурору найти новую работу почти невозможно, а переквалифицироваться в адвокаты он желания не имел — терпеть не мог эту гнилую братию.
Два квартала от метро «Тверская» до Глинищевского переулка он миновал быстро, затем свернул, бросил взгляд на номер дома и пошел дальше. Через пять минут Николай Иванович открыл дверь генеральной прокуратуры и вошел. Внутри сообщил охраннику, что по вызову Татищева. Тот куда-то позвонил, выслушал ответ, проверил у посетителя документы и пробурчал, что того ждут на втором этаже, в двадцать шестом кабинете.
Найдя нужную дверь, прокурор осторожно постучал, все еще продолжая гадать, на кой черт его сюда вызвали.
— Войдите!
Николай Иванович отворил дверь и вошел. Его встретил внимательный, оценивающий взгляд пожилого лысого и грузного мужчины в темно-сером костюме в мелкую клетку.
— Николай Иванович? Солнцев? — поинтересовался хозяин кабинета.
— Да.
— Садитесь. Хотите чаю?
— Благодарю, нет. Я позавтракал.
— А я попью, — улыбнулся хозяин кабинета, но улыбнулся только губами, глаза так и остались настороженными и какими-то колючими. — Кстати, не представился. Татищев, Михаил Петрович. Старший советник юстиции.
— Очень приятно, — наклонил голову Николай Иванович, садясь. — Прошу объяснить мне, к чему такая срочность? У меня несколько незавершенных дел, а тут звонят: срочно езжайте в Москву, вас ждут. Я уже чего только не передумал...
— Ничего страшного, Николай Иванович, — заверил Татищев. — Просто мы хотим поручить вам кое-что. Все остальные ваши дела придется передать другим.
— Но как же... — растерялся петербуржец. — А кто закончит расследование в шестой школе?
— Ваши коллеги и закончат. А вас мы попросим заняться довольно-таки необычным, скажу больше, загадочным делом.
— Каким?
— Сейчас расскажу. – Во взгляде Татищева появилась жесткость. — Учтите, сперва вам придется дать подписку о неразглашении.
— Даже так? — искренне удивился Николай Иванович. — Хорошо. Это не проблема.
Хозяин кабинета подвинул в его сторону лист бумаги с текстом, напечатанным мелким шрифтом. Прокурор внимательно прочитал и мысленно покачал головой — подписка была нестандартной, куда более жесткой, и требовала скрывать подробности расследования даже от собственного начальства. Затем подписал, не совсем понимая, для чего это делает и почему соглашается.
— Очень хорошо, — кивнул Татищев, пряча подписку в ящик стола. — Теперь мы можем поговорить более предметно. Откровенно говоря, это расследование инициировано не нами, а американцами, израильтянами и новозеландцами. Мы были не в курсе данной ситуации, пока нас не ткнули в нее носом. Долго искали, кто способен в этом разобраться, затем выбрали вас.
— Можно по порядку? — попросил заинтригованный Николай Иванович. — А то я что-то недопонимаю.
— Можно. Три месяца назад генеральная прокуратура получила обращение прокуратуры американского города Далласа с просьбой расследовать происходящее в школе номер двадцать семь города Санкт-Петербурга. Причем, что под этим подразумевалось, тогда было неясно — американцы слова лишнего не сказали. По прошествии недели аналогичные просьбы мы получили также от полицейских управлений Иерусалима и Веллингтона, то есть Израиля и Новой Зеландии. Игнорировать их мы не имели права, лично президент вмешался, поэтому отправили в школу номер двадцать семь опытного юриста. Ничего необычного он там не обнаружил — школа как школа, дети как дети. Второй инспектор тоже ничего не нашел. Однако поведение инспекторов после посещения школы несколько отличалось от обычного, поэтому их заставили пройти тщательное медицинское обследование. Вывод психологов оказался довольно-таки странен — инспектора очень смутно помнят происходившее в школе, словно кто-то избирательно стер им несколько участков памяти, что сразу дало нам понять — обеспокоенность зарубежных коллег не беспочвенна. В этой школе действительно происходит что-то очень странное. Причем, то же самое творится в нескольких школах Далласа, Иерусалима и Веллингтона.
— Очень интересно... — протянул прокурор. — Но выяснить, что именно происходит, так и не смогли?
— К сожалению, нет, — развел руками Татищев. — Есть только информация о неких странных детях. Все проверяющие в один голос почему-то называли их «ясноглазыми». Почему — не имею понятия.
— Постараюсь выяснить. Если, конечно, со мной не случится то же, что и с остальными.
— Надеюсь, что нет. Риск, конечно, есть, но небольшой — вред здоровью инспекторов не нанесен, они всего лишь плохо помнят кое-какие события. Беретесь?
— Берусь! — решительно заявил Николай Иванович, сам не понимая причин своей заинтересованности.
А его действительно заинтересовало рассказанное Татищевым. Особенно удивило отношение американцев и израильтян — почему они настолько обеспокоены? Что за «ясноглазые» дети? Кто и как стер память инспекторам? Он подсознательно ощущал, что за всем этим стоит что-то очень большое, и считал себя обязанным выяснить, что именно. Что-то во всей этой ситуации было сильно не то, не так, неправильно. И еще один вопрос тревожил Николая Ивановича: почему для подобного расследования выбрали его, ведь он никогда звезд с неба не хватал, обычный работник прокуратуры, тем более, работающий в относительно небольшом и ничего не решающем отделе по надзору за исполнением законов о несовершеннолетних. Да, это дело касается детей, но неужто в Москве не нашлось специалиста? Зачем понадобилось вызывать питерского прокурора?
— Очень хорошо, — наклонил голову Татищев. — Раз вы согласны, то это предназначено для вас.
Он открыл ящик стола и выложил на стол иностранный паспорт и кредитную карту Visa Gold.
— Для меня? — удивился Николай Иванович. — Объясните.
— Это ваш новый иностранный паспорт, — равнодушно сообщил советник юстиции.
— Но у меня уже есть... — растерялся прокурор.
— Это дипломатический паспорт с въездными визами США, Израиля, Евросоюза, Саудовской Аравии и Новой Зеландии. Вам придется постоянно курсировать между этими странами, инициатор расследования, мистер Джереми Халед, хочет видеть вас в Далласе не позже, чем через неделю. Туда же и в то же время прибудут представители Израиля и Новой Зеландии для координации действий. Насколько мне известно, вы свободно владеете английским, поэтому затруднений в общении быть не должно.
— Э-э-э... — растерянно протянул никак не ожидавший такого Николай Иванович. — А на какие, простите, шиши мне ехать в Америку?..
— На карточке шестьсот тысяч долларов, — как-то странно усмехнулся Татищев. — Из них отчет с вас потребуют только за половину суммы, остальные средства на непредвиденные расходы, за них можете не отчитываться. Но, думаю, вы сами понимаете, что бросать деньги на ветер не стоит — это обязательно станет известно. Учтите, что кроме вас воспользоваться этой карточкой не сможет никто, она срабатывает только после того, как вы возьмете ее в руки — настроена на ваши отпечатки пальцев.
Николай Иванович молча хватал ртом воздух, не понимая, что вообще происходит. Если предыдущее еще было возможно, то это невозможно в принципе! Шестьсот тысяч долларов?! И за половину суммы не нужно отчитываться?! Так просто не бывает! Если только расследование не затрагивает интересы очень влиятельных и богатых людей. Похоже, он сдуру ввязался в какую-то очень грязную игру. И пути назад нет, он уже слишком много знает.
— Вы не договариваете, — взял себя в руки прокурор. — Прошу, если уж я занялся этим расследованием, говорить откровенно. Я ведь не идиот и понимаю, что такие деньги и на таких условиях на расследование не выделяются.
— Это не наши деньги, — едва заметно скривился Татищев. — Американские. И ваше участие в расследовании — тоже инициатива американцев. Мы бы предпочли видеть на этом месте более опытного человека, но это не от нас зависит.
— Вот даже как?.. — растерялся Николай Иванович. — Но откуда американцы могут меня знать? Я никогда с ними не работал!
— Понятия не имею, — пожал плечами советник юстиции. — Да, вот еще кое-что. — Он выложил на стол очень тонкий мобильник-раскладушку. — Это аппарат спецсвязи. В память заложены номера всех необходимых правительственных структур, вплоть до приемной президента. В случае необходимости вас свяжут с ним или с премьером в течение пятнадцати минут в любое время дня и ночи.
Прокурор помотал головой — ситуация вышла на грань безумия. Такого не могло быть потому, что не могло быть никогда. Однако было. И это заставляло нервно ёжиться.
— Также вы имеете право вызвать силовую поддержку. Соответствующие приказания спецотряду «Коршун» отданы. Если потребуется, у них есть разрешение без предупреждения стрелять на поражение. Естественно, если вы распорядитесь, при этом ответственность будет лежать на вас. Для повышения мобильности вам, помимо прочего, выделена «Нива» с водителем. Выглядящая как обычная, хотя на самом деле это бронированная спецмашина. Но вызывайте ее лишь в самом крайнем случае и в ночное время, так как это может привлечь к вам лишнее внимание, что нежелательно. В списке контактов есть телефон водителя.
Происходящее нравилось Николаю Ивановичу с каждым мгновением все меньше. Да что, черт возьми, здесь творится?! Это же какой то театр абсурда! Во что он ввязался?! Явно во что-то очень и очень странное. Особенно настораживало внимание к его персоне американцев. Кто такой Джереми Халед? Откуда он вообще знает о существовании некоего Николая Ивановича Солнцева? У всего этого должна быть причина, и очень уважительная. И ведь не откажешься. После всего, сказанного Татищевым, уже не откажешься. Это ясно, как божий день.
— И последнее, — продолжил хозяин кабинета, выложив на стол пистолет в кобуре для скрытого ношения. — Прошу всегда носить с собой оружие. Вот эта карточка — разрешение. Международное, действительное во всех странах, где вам придется бывать.
Николай Иванович снова едва удержался, чтобы не помотать головой. Он о подобных разрешениях и не слышал.
— Что, и в самолет с собой можно брать? — недоверчиво спросил он, помня о введенных недавно драконовских мерах по безопасности полетов.
— Можно, — подтвердил Татищев. — Вы вообще не будете подвергаться досмотру в аэропортах. У вас дипломатический паспорт, причем особого рода.
Прокурор взял пистолет и покрутил его в руках. Кажется, «Глок», но какой-то необычный. Надо будет проконсультироваться кое с кем, что это за модель и каковы ее особенности.
— Когда вы возвращаетесь в Петербург?
— Завтра в десять утра, на «Сапсане».
— Поменяйте билет на шестичасовой поезд, чтобы сразу по приезду заняться делом, — посоветовал Татищев. — Да, вы можете привлекать к расследованию любых нужных вам специалистов. Только прошу сообщать каждому не более необходимого для работы минимума. Общую картину должны знать только вы. Привлекать человека можно лишь после того, как его проверит спецотдел ФСБ. В вашем телефоне есть номер полковника Флоринцева. Сообщите ему о выбранной кандидатуре, в течение нескольких часов вам дадут отчет по ней.
— Насколько я понимаю, — прищурился Николай Иванович, — все разговоры по этому телефону пишутся?
— А вы как думали, — насмешливо усмехнулся хозяин кабинета. — Конечно. Прошу также никому не давать его, он опять же настроен на ваши отпечатки пальцев. В чужих руках просто не будет работать, а если его попробуют взломать — самоуничтожится. Телефон спутниковый, звонить и принимать звонки можно из любой точки мира. Перехватить и расшифровать сигнал практически невозможно.
О таких аппаратах прокурор тоже ни разу не слышал. Видимо, специально разработан для спецслужб. Он раскрыл телефон и удивленно покачал головой. На вид простенький, без каких-либо наворотов, потертый — его даже воровать не захотят. Выглядит дешевой штамповкой. Скорее всего для того, чтобы не привлекать внимания.
— Чуть не забыл, — сказал Татищев после недолгого молчания, сверля собеседника внимательным настороженным взглядом. Николай Иванович внутренне усмехнулся: как же, забыл! Такие, как этот, никогда и ничего не забывают. — Послезавтра утром к вам под видом электрика придет специалист по безопасности и установит защиту от подслушивания в вашей квартире. На всякий случай. Все равно, советую дома разговоров по делу не вести. Ваш рабочий кабинет уже защищен. Там можете обсуждать все необходимое свободно.
— Это все? — хмуро поинтересовался Николай Иванович, которому было сильно не по себе.
— Пока — да. Если что-то изменится, вам тут же сообщат тем или иным образом. Можете быть свободны.
Сообщат? О да, могут и сообщить, а могут — и пулю в голову. Прокурор очень сомневался, что выберется из всего этого живым. Но одновременно, как ни странно, испытывал некий злой азарт, желание понять, что же здесь все-таки происходит, в чем тут дело. Слишком необычным был состоявшийся разговор. Слишком много возможностей ему дали. А за все это ведь придется отвечать...
Николай Иванович неловко поднялся, надел кобуру с пистолетом, затем рассовал по карманам плаща мобильник, разрешение, паспорт и кредитку. Некоторое время он постоял, глядя на Татищева, которому, судя по его виду, происходящее тоже не нравилось, после чего попрощался и вышел.

* * *

Господа, я — последняя сволочь.
Позвольте представиться.
Я — убийца, садист, сексуальный
маньяк и предатель.
Я — последняя мразь, не с того,
что других не осталось.
Их пока что хватает,
чтоб было в кого плевать вам.

Мартиэль


Светловолосый человек среднего возраста, заложив руки за спину, прохаживался мимо огромного панорамного окна во всю стену. Он был одет в ничем не примечательный, нарочито скромный костюм, но эта нарочитая скромность так и кричала о непомерной цене. Его внешность являла собой пример непримечательности, никто, столкнувшись с ним в толпе, не обратил бы на этого человека внимания. Если, конечно, не заглянул бы ему в глаза. Стылый, безразличный взгляд серо-стальных глаз мистера Халеда любого заставил бы вздрогнуть, поэтому он предпочитал носить темные очки. Вся его внешность была тщательно продуманным маскарадом.
— Итак, я жду ваших выводов, Стивен, — негромко сказал Халед, поворачиваясь к посетителю, до сих пор молчавшему.
Тот выглядел типичным ирландцем: рыжий, веснушчатый, жизнерадостный, порывистый. Вот только глаза у него тоже были змеиными. Да и пластика движений сильно отличалась от пластики простодушного ирландца, маску которого он обычно носил. Причем носил настолько хорошо, что не знающие Стивена Стормана люди верили ему, попадаясь на крючок и сами не понимая этого. В АНБ он заслуженно считался лучшим штатным психологом и специалистом по нейро-лингвистическому программированию.
— Я не знаю, что сказать, Джереми. — Красивый поставленный баритон Стормана автоматически вызывал доверие. Но, конечно же, не у Халеда, который знал этого человека от и до. — Выводы слишком парадоксальны. Да, черт возьми, они просто невозможны!
— А что в ситуации с этими проклятыми «ясноглазыми» вообще возможно?!
— Мало что. Ладно, начну. И первым делом хочу признаться в том, что меня эти дети просто пугают. Не знаю, можно ли назвать их людьми. Они абсолютно асоциальны и в принципе не поддаются никакой социализации.
— Поясните, — ступил вперед Халед.
— Попытаюсь, — вскинул на него пустые глаза Сторман. — Они отказываются играть в командные игры, отказываются подчиняться, если им логически не объяснить, почему это нужно. Причем солгать им невозможно — они каким-то образом чувствуют ложь. Темы их разговоров между собой совершенно не соответствуют их возрасту — возникает ощущение, что беседуют какие-то высоколобые умники, а не двенадцатилетние дети.
— И что все это значит с вашей точки зрения? — хмуро спросил Халед.
— А то, что эти дети — смертельная угроза для нашего общества. Их, насколько мне известно, становится все больше. Это пандемия. И знаете, что пугает больше всего? «Ясноглазые» полностью отказались от конкуренции, как таковой, они просто не понимают, что это такое и для чего нужно. При этом обычные дети шарахаются от них и не могут объяснить почему. Даже самый отвязанный наркоман не рискует подойти ни к одному из «ясноглазых» — мы проводили эксперименты. Ничего! В ужасе бросаются прочь, что-то невнятно вереща. О чем речь, белые дети спокойно гуляют по черным районам, и никто их не трогает!
— Даже так?
— Именно так! Еще одна крайне важная деталь. Они общаются только между собой, не обращая внимания на то, из каких они семей. Сын миллионера на равных держится с нищим черномазым или латиносом, игнорируя детей своего круга, если те не «ясноглазые».
— А почему их вообще назвали «ясноглазыми»? — поинтересовался Халед.
— Да из-за их жутких глаз! — буквально выплюнул Сторман. — Их глаза — это смерть! Концентрированный ужас! Сперва кажутся очень чистыми и прозрачными, но затем начинаешь ощущать, как тебя изнутри что-то разъедает, словно кислотой. И чем дальше они на тебя смотрят, тем это ощущение сильнее. По прошествии десяти минут общения с ними у меня возникает желание без оглядки бежать прочь.
— Да... — Халед подошел к столу и взял с него какую-то бумагу. — Это результаты тестирования «ясноглазых» в Израиле и Новой Зеландии. Прислали сегодня утром. Израильтяне и новозеландцы напуганы так же, как и вы. От русских отчета я пока не получил, но, думаю, скоро получу. Скорее всего, он будет аналогичным.
Немного помолчав, он спросил:
— Возможно, их можно перевоспитать вашими «особыми» методами?
— Думаете, я не пробовал? — криво усмехнулся психолог. — Причем не только сам, вызвал группу коллег из Вашингтона. Этот проклятый мальчишка стоял и насмешливо улыбался, взирая на наши потуги. Потом молча развернулся и ушел. От его взгляда я едва штаны не испачкал. Теперь намерен сам пройти тесты на компетентность. Вдруг он меня запрограммировал?
— Вы считаете это возможным? — насторожился Халед.
— С «ясноглазыми» все возможно, — мрачно бросил Сторман. — Я не в состоянии просчитать ни одну их реакцию. Они реагируют не по-человечески.
— Мне это известно. Ваша задача как раз и состоит в том, чтобы определить их реакции на различные раздражители.
— Как?! Они каждый раз реагируют на одно и то же иначе! Они непредсказуемы!
— Не верю! — отрезал Халед. — Все предсказуемы, они тоже. Нужно просто найти алгоритм. Вы, я вижу, не справляетесь? Может, поручить это кому-то другому?
— Поручите, я буду только рад избавиться от этой головной боли, — устало махнул рукой психолог.
«Его реакции настораживают, — удивленно подумал Халед. — Я не знаю более честолюбивого человека. На него это не похоже... Неужели ему плевать на карьеру?..»
— Лучше я пройду переаттестацию и отдохну, — судя по насмешке в глазах психолога, тот отлично понял, о чем думал собеседник. — Так у меня больше шансов сохранить за собой свое место, не став при этом пациентом сумасшедшего дома.
— Я не могу пока снять вас с этого задания, — возразил Халед. — Новому человеку пришлось бы долго входить в курс дела, а вы уже все знаете. Однако я запрошу еще одного психолога. Кого бы вы посоветовали?
— Доктор Николас Раштин. Считаю его наиболее подходящим для этого дела.
Халед кивнул и записал названное имя в наладонник. А Сторман мысленно усмехнулся — удалось сделать гадость старому конкуренту. Пусть он мучается с этими «ясноглазыми» и сходит с ума. И конкурент выйдет из строя, и свой рассудок сберечь удасться. А психолог уже дней десять ощущал, что с ним не все в порядке. Точнее, именно с его рассудком. Словно какой-то механизм внутри сломался, и пошла цепная реакция дальнейших поломок.
Сторман попрощался и вышел. А Халед снова принялся расхаживать по помещению, вспоминая, с чего все это началось. Да, всего лишь с одного мальчишки, Джека Полански, сына миллиардера. Учителя отметили, что у ребенка внезапно полностью изменилось поведение. Он перестал интересоваться учебой, компьютерными играми, футболом, которым до того фанатично увлекался, даже со сверстниками больше не общался. А те почему-то стали обходить Джека стороной, не решаясь сказать ему и слова. Мальчишка все чаще сбегал с уроков, его находили на пруду, где он запускал бумажные кораблики.
Однажды пришедший за Джеком учитель физики обратил внимание, что бумажный кораблик ведет себя так, словно у него есть двигатель. Выполняет сложные эволюции, выписывает на воде восьмерки, и прочее в том же духе. Тогда у него и возникло подозрение, что у мальчика пробудились экстрасенсорные способности. И учитель не нашел ничего лучшего, кроме как написать об этом случае своему старому приятелю, служащему в АНБ, не подозревая, насколько сильна эта контора и насколько разносторонни ее интересы. Приятель же передал письмо Халеду, давно занимающемуся поиском реальных экстрасенсов. И тот срочно вылетел в Даллас.
Первым, что насторожило аэнбешника, был взгляд Джека. Очень ясный и пронизывающий, словно он видел человека насквозь. Мальчишка плевать хотел на внимание к себе, продолжая заниматься своими делами. Халед не раз наблюдал за его играми с бумажными корабликами и быстро понял, что Джек управляет ими мысленно. Потом, уже в лаборатории, выяснили, что на самом деле он управлял ветром, заставляя его дуть в нужном направлении.
Решившись поговорить с отцом мальчика, Халед был приятно удивлен пониманием мистера Полански. Как выяснилось, Джек давно вызывал у того настороженность своим поведением. Да о чем речь? Он просто вызывал страх, казался абсолютно чуждым и самому Полански, и его второй жене. А сводные братья убегали от Джека, только завидев его, и устраивали истерики, лишь бы не оставаться в одном с ним помещении. Узнав о том, что его старший сын — экстрасенс, мистер Полански охотно передал опеку над ним спецлаборатории АНБ, сказав, что в их семье экстрасенсов не было и не будет, должно быть, его первая жена ходила на сторону, и Джек — не его сын.
Как ни странно, мальчик не стал спорить и как-либо проявлять недовольство. Он пожал плечами, собрался и уехал вместе с сотрудником АНБ в пустыню Мохав, где располагался подземный исследовательский комплекс. Там он позволял аэнбешникам делать с собой все, а в свободное время медитировал. Точнее, ученые назвали его времяпрепровождение медитацией, не зная, как назвать иначе. Именно во время «медитаций» приборы фиксировали совершенно невероятные вещи, причем разные — бумаги сами собой летали по комнате, компьютеры включались и выключались, резко возрастала и падала до нуля напряженность магнитного поля. И еще многое другое. Казалось, в действиях Джека был какой-то странный смысл, но ученые никак не могли его уловить, а он что-либо объяснять отказывался.
По прошествии полугода из Далласа пришло новое письмо от учителя физики из школы, где раньше учился Джек. Он сообщил, что еще несколько детей стали вести себя подобным образом, общаясь при этом только друг с другом. Халед снова отправился в Даллас. Учитель оказался прав — ясные взгляды трех мальчиков и трех девочек нельзя было спутать ни с чем. Они смотрели как бы сквозь координатора, присутствовавшего на уроке. Так смотрел на всех окружающих Джек. Когда прозвенел звонок, шестеро детей молча вышли во двор и обняли со всех сторон старый тополь, задрав головы к небу. Очень странное поведение. Другие дети сторонились их, а на вопрос «почему» отвечали, что эти — «больные». А одна девочка добавила: «И страшные...».
Буквально на глазах Халеда в школе появились еще несколько ясноглазых. Один пример запомнился ему больше всех. Вихрастый черноволосый хулиганистый мальчишка, сын мэра города, перебрасывался мячом с приятелями. Он поймал брошенный ему мяч и вдруг замер на месте, пошатнувшись, словно на него упало что-то тяжелое. Затем спокойно посмотрел на мяч в своих руках и отбросил его, как что-то ненужное. Обвел ясным взглядом окружающее пространство — Халеда от этого взгляда передернуло — и отошел к группе других ясноглазых, молча стоявших кружком в сторонке. В этот день Халед напился. Он пил, пока рассудок не отключился, надеясь сгладить тягостное впечатление, но ничего не вышло.
После этого ясноглазые начали появляться один за другим. Еще вчера обычный ребенок внезапно становился загадочным существом. Нескольких ясноглазых обнаружились также в других школах Далласа, на сей раз — школах для бедных, где почти ничему не учили. Они очень быстро нашли друг друга невзирая на принадлежность к разным социальным слоям.
После докладной Халеда руководству АНБ, организация встревожилась, поскольку ситуация на глазах выходила из-под контроля. Были обследованы все до единой школы США и Канады, но, к счастью, ясноглазых там не было. Однако вскоре стало известно, что в одной из детских йешив1 Иерусалима происходит нечто непонятное. Халед в тот же день вылетел в Израиль. Как только он увидел пронзительно ясные глаза маленьких евреев, то сразу понял, в чем дело. Ясноглазые, будь они прокляты! И здесь они!
Халеду удалось заразить своей тревогой кое-кого из руководства Моссада и Шабака, поэтому израильтяне быстро сформировали следственную группу, подчинив ее американцам. Однако расследование там шло ни шатко, ни валко, до израильских следователей почему-то не доходило, что ясноглазые крайне опасны, что это уже не человеческие дети, а нечто другое.
По прошествии еще трех месяцев группы ясноглазых были обнаружены еще в двух странах — Новой Зеландии и России. В Новой Зеландии удалось инициировать расследование быстро — там к мнению Вашингтона прислушивались. К сожалению, Халед не имел достаточного числа компетентных людей в своем отделе, поэтому пришлось отдать расследование на откуп местным спецслужбам, в чьем профессионализме он сильно сомневался.
С Россией все оказалось значительно сложнее. Никто из русских чиновников не хотел ни за что отвечать, поэтому ничего и не делал. Пришлось выходить на уровень президентской администрации, чтобы дело сдвинулось с места. Однако русские ограничились посылкой в школу, где учились ясноглазые, двух инспекторов, которым те просто подтерли память — Халед уже знал, что ясноглазые на это вполне способны.
Он как раз сочинял докладную на имя директора АНБ с просьбой воздействовать на русских, когда один из агентов, внедренных в далласскую школу под видом учителя, принес крайне интересную информацию. Ясноглазые долго обсуждали между собой некого русского по имени Николас Солнцефф. Причем говорили, что он почти готов, что ему остался один шаг до понимания, и неплохо бы помочь ему этот шаг сделать. Заинтересовавшись этим человеком, Халед приказал собрать о нем информацию и был крайне удивлен, узнав, что Солнцефф служит в прокуратуре Санкт-Петербурга. Еще через некоторое время удалось выяснить, что русский прокурор в прошлом являлся неформалом и, скорее всего, остался им до сих пор, только тщательно это скрывает. Данный факт натолкнул Халеда на догадку. До сих пор никому не приходило в голову подвести к ясноглазым неформала и посмотреть на их реакцию. Была разработана операция по вводу в расследование Солнцева. Через неделю он должен прибыть в Даллас, и Халед ждал его с нетерпением.

* * *

За жажду сделать мир чуть-чуть счастливым -
Жизнь в нищете и нищая могила...
Здесь сильный быть не может справедливым,
А справедливый не добьется силы.

Мистардэн

Оказавшись на улице, прокурор медленно побрел к метро, размышляя о случившемся. Ничего подобного он не ожидал и ожидать не мог. Видимо, произошло что-то очень серьезное, иначе власть имущие не обеспокоились бы так. Но чем их могли обеспокоить дети? «Ясноглазые»? Что, интересно, под этим подразумевается? Черт, рано пока рассуждать, он ничего еще не знает. А значит, не стоит преумножать сущностей. Старая добрая «Бритва Оккама2» подводила его редко.
Усилием воли заставив себя отвлечься от случившегося, Николай Иванович достал было свою старенькую «Моторолу», чтобы позвонить приятелю, к которому намеревался сегодня завалиться в гости, но вспомнил, что тот не встает раньше двух дня, и спрятал телефон. Часа четыре еще придется где-то бродить. В кафе каком-то посидеть, что ли? Он достал кошелек и пересчитал свои скудные средства. Немногим больше пяти тысяч. Ну что ж, тысчонку можно и потратить.
На глаза попалась вывеска железнодорожных и авиакасс, и Николай Иванович вспомнил, что Татищев потребовал поменять билет на более раннее время. Сдав старый билет, он купил новый на шестичасовой поезд. Чтобы успеть вовремя на Ленинградский вокзал, придется вставать часа в четыре. Похоже, лучше вообще не ложиться, впрочем, с Баффой это не проблема. Скорее всего, до утра и просидят на кухне за пивом или чем покрепче.
Немного подумав, Николай Иванович решил просто погулять по старой Москве. По дороге какое-нибудь приятное кафе и попадется, уж этого добра в столице хватает. Он не спеша двинулся по улицам куда глаза глядят, всматриваясь в лица встречных людей. Почти все они были озабочены чем-то своим, куда-то спешили, и мало кто улыбался. Что ж, нынешняя жизнь не располагает к улыбкам, все силы приходится отдавать ради выживания, ни на что другое их уже не хватает. Осталась только ностальгия по прежним временам. Николай Иванович видел ее в старых разлапистых деревьях, которых еще сохранились, видел в глухих переулках и немногих еще оставшихся человеческими лицах. На лица других смотреть не хотелось.
Николай Иванович вздохнул — ему слишком надоели эти тараканьи бега. Потому и не участвовал, довольствуясь тем, что имел, и не стремился получить больше, в отличие от коллег. Тем более, что был не женат — жена ушла от него почти десять лет назад, заявив, что не желает иметь ничего общего с неудачником. Благо, хоть детей не было. С тех пор Николай Иванович изредка встречался с женщинами из «своих», предпочитая держаться от остальных на некоторой дистанции, они ему были просто неинтересны, какими бы красивыми ни являлись. Со своими, по крайней мере, находились общие темы для разговора, многое понималось с полуслова, а то и с полувзгляда. Обсуждать же с кем-либо, что сколько стоит и где раздобыть еще денег, прокурор не хотел — испытывал к подобным темам брезгливость. Поэтому на работе его считали мизантропом.
Время незаметно текло, улица сменялась улицей, пока Николай Иванович не заметил на висящих вдалеке уличных часах, что уже полтретьего. Надо же, задумался. Можно уже звонить Баффе. Зато ехать еще рано, да и пообедать сначала не помешает — живот уже подвело. А у Баффы, как всегда, в холодильнике мышь повесилась.
Обнаружив неподалеку небольшое кафе, Николай Иванович с аппетитом пообедал. Довольно недорого, поскольку спиртного брать не стал. Пить сегодня еще придется немало. Затем нашел ближайшую станцию метро и отправился в Ясенево, предварительно позвонив Баффе и сообщив, что едет. Тот в ответ что-то пробурчал сонным голосом и отключился. Кажется, «угу». Понятно, старый приятель с бодуна. Значит, по дороге придется затариться пивом, да и закуски взять не помешает.
Выйдя из метро, прокурор нашел ближайший магазин, помня, что возле дома Баффы магазинов нет, только ларьки. Пиво-то в них взять можно, а вот из еды только чипсы. Купив все нужное, он не спеша двинулся по Тарусской улице. Пройти было нужно всего четыре квартала, поэтому лезть в переполненную маршрутку смысла не имело.
Не прошло и четверти часа, как он уже звонил в дверь четырнадцатой квартиры дома Баффы. Ее гостю открыли не сразу, а только через несколько минут. В проеме нарисовался почти двухметровый лысый громила с длинной бородой, заплетенной в косу. Он окинул Николая Ивановича взглядом красных похмельных глаз и пробулькал:
— Чего надо?..
— Баффа, совсем охренел? Своих не узнаешь? — удивился прокурор. — Тебе тут пиво принесли, а ты рычишь?
— Назгу-у-л!!! — радостно взревел громила. — Старая скотина! Чо встал, как чужой? Давай, заваливай быстрей!
Он шагнул вперед и обнял Николая Ивановича так, что у того затрещали ребра.
— Да отпусти ты, медведь чертов! — задушенно выдохнул прокурор. — Как был Большим Бабахом, так им и остался!
— Да ладно тебе, — хохотнул Баффа. — Заходи. Страшно рад тебя видеть.
Он отпустил гостя и отступил внутрь. Николай Иванович зашел — впрочем, какой там Николай Иванович! Здесь он был Назгулом Питерским, старым ролевиком и металлистом. Здесь можно было позволить себе быть самим собой, не притворяясь тем, кем не являлся.
Назгул с интересом оглянулся. В квартире Большого Бабаха, он же — Хоббит Баффа, за прошедший с последней встречи год ничего не изменилось. Только обои стали еще более ободранными. Пол покрывал толстый слой пыли — Баффа убирал в квартире, только если на него находило, а находило на него редко. Из приоткрытых дверей единственной комнаты доносился рев металла. Кажется, последний концерт «Эпидемии».
— Сделай тише, — буркнул Назгул, снимая плащ и вешая его на один из свободных крючков полуразвалившейся старой вешалки. — Я с тобой поговорить хочу, а музыку и дома послушать можно.
— Ща! — отозвался Баффа, скрываясь в комнате. Металл стих.
Затем хозяин квартиры снова появился в коридоре, окинул гостя недоуменным взглядом и поинтересовался:
— Ты чо под цивила3 закосил, что ли? И пушка с собой...
— Так я в Москву по работе приехал, — развел руками Назгул. — А я, если не забыл, в прокуратуре обитаю. Приходится соответствовать.
— Сочувствую, — покивал Баффа. — Я б так не смог. Как ты эту удавку терпишь? — он показал на галстук. — Срывай петлю Линча, падай!