"Первым делом куплю себе кость!" - подумал Джо Спендайк. Пальцы в перчатке сжали подлокотник, ощутив упругое сопротивление пластмассы - подлокотник цвета хорошо пропеченного мяса пружинил, ходил вверх-вниз, но не ломался. Это уже было проверенно. - "Крепкую такую, с полосками жесткого мяса, с жилами!" Он представил, как острые зубы впиваются в услужливо пододвинутый под них розовым языком кусок жилистого мяса и упругие волокна с хрустом рвутся, наполняя уши победным треском, то от этих мыслей десны у него нестерпимо зачесались. Машинально он стиснул зубами мундштук пищепровода, а тот словно только и ждал этого, тут же влил ему в рот десять кубиков надоевшего уже до чертиков бульона. Человек сглотнул, закашлялся и вернулся в реальный мир.

В реальном мире, мире коварных мундштуков и куриного бульона, все оставались по-прежнему - ни мяса, ни жареных кур, ни сухариков, а только проклятый пластмассовый сосок, что словно змея, стерегущая его голод, торчал у подбородка, да пульт управления, с которого ничего не управлялось.

Глаза инженера-ядерщика, привыкшие за две недели к виду рубки управления, машинально пробежались по плотным рядам огоньков и цифровых табло и вновь закрылись.

Первые пять дней полета он еще строил какие-то предположения, зачем это все нужно, кто в этом заинтересован, но потом в голове уже не осталось места возвышенным мыслям. Маета от безделья становилась все нестерпимей, и Джо все острее ощущал, что его присутствие на корабле имеет вид чистой формальности. Со всеми сложностями (если они, конечно, имели место быть) корабль справлялся сам, а иногда даже выкидывал штуки, которые ему никогда в голову бы не пришли. Человеческие глаза и руки на его борту были не более чем дублирующей системой управления. И не самой надежной, между прочим, так что на его долю оставалось сидеть и скучать.

Он подумал об этом и запнулся на слове "скука".

Нет... Состояние, в котором он сейчас пребывал, он уже не назвал бы скукой. Скуку он прошел еще неделю назад. Теперь, испытываемые им чувства, он мог назвать только тоской. Лютой тоской призрака.

Именно призрака - ведь формально Джо тут и не присутствовал.

Изюминка ситуации заключалась в том, что танкеры серии ДТ-75 являлись бесплотными аппаратами, и по замыслу создателей, человеку там делать было нечего. Корабль и в этот раз шел в автоматическом режиме, но кому-то пришло в голову, что если на нем, вдобавок к автоматике, окажется и человек, то шансы на удачное окончание полета только возрастут. Наверное, груз представлял особую ценность и именно поэтому для человека все-таки нашли местечко, пристроив к танкеру стандартную аварийную капсулу.

Этим хозяева груза нарушили все писанные и не писанные правила, но "Двойная Оранжевая" умела решать такие вопросы. Джо кое-чего повидал в этой жизни и представлял, как это могло произойти.

«Деньги», - подумал человек. - «Презренный металл...»

На мгновение он и себя ощутил купленным, но, представив, какая сумма ожидает его на счету в "Третьем Галактическом банке" отбросил эти мысли и воодушевился. За такую сумму он вполне мог выкупить свое достоинство обратно и вдобавок прикупить еще чье-нибудь. Главное долететь до места и получить деньги. И, слава Космосу, все к тому и шло!

Танкер "Солнечная корона" хоть и числился по документам старой развалиной, в действительности таковой не являлся! Джо собственными глазами видел, что во время ремонта на него не пожалели не только краски. Множество примет говорили знающему человеку, что корабль перед рейсом перебрали, чуть ли не по винтику.

Хорошее зрение и любопытство позволили ему разглядеть военные клейма на навигационной рубке. С одной стороны это, конечно, удивляло - военное оборудование на гражданском судне, но с другой ничего удивительного как раз в этом и не имелось. "Двойная оранжевая" много чего делала и для армии, а уж если делаешь для других, то уж для себя не сделать не просто глупость, а грех.

И с его хозяйством тоже все был полный порядок.

Военных клейм тут, конечно, не имелось - откуда там военные клейма - но реактор на корабле стоял хоть не самой последней модификации, зато проверенный. Как следовало из документов, те два года, что прошли с момента его постройки, он простоял на испытательном полигоне Компании на Уртану, и только поэтому имел не стандартные, а персональные графики кривых насыщения нейтронного потока.

Едва Джо вспомнил это, как где-то в глубине задавленной тоской души, шевельнулся отголосок того восторженного удивления, которое он испытал, узнав об этом. До этого он и не знал даже, что такое вообще может быть - персональные графики-то, а вот на тебе... Век живи - век учись!

Тем, кто готовил корабль в рейс, оказались здравомыслящими людьми - за два года исследований все, что могло отказать по мелочи уже отказало, а крупных неприятностей у такой отлаженной машины быть просто не должно.

Эти же достойные люди позаботились и о безопасности груза так, словно в трюмах лежали слитки ирридиума или валенсианской платины.

Это, кстати, тоже интересный вопрос - что там теперь лежит. Джо машинально оглянулся, но взгляд традиционно уткнулся в стальную стену.

При отлете с Ганзы представители «Двойной оранжевой», как и полагается, опломбировали все три трюма, и сдали отчет портовому начальству, что везут лабораторное оборудование. Наверное, так оно и было на самом деле. В тот момент сам Джо пребывал в полной уверенности, что везет научные клистирные трубки, но вот три дня назад кое-что изменилось.

После второго прыжка корабль встал и почти шесть часов неподвижно висел в пространстве. Реактор «замерз», автоматически выйдя в ждущий режим, и кошки едва не проскребли душу ядерщика до костей, но тут появился другой корабль. Корабль-близнец. Систер-шип, как раньше выражались моряки. Спендайк насторожился, и, как оказалось, не зря. Именно тут и начались неожиданности.

Ни с того ни с сего, вдруг, управляющая часть корабля отстыковалась от трюмов с лабораторным оборудованием и пристыковалась к трюмам пришельца. Джо вспомнил, как возмущенно орал и плевался, не в силах помешать этим эволюциям, только на него не обратили внимания. Уже потом, в полете, он сообразил, что все, что тогда происходило, корабельные вычислители делали сами по себе, в автоматическом режиме.

Глядя на точные перемещения сотен тысяч тонн легированной стали, он впервые почувствовал, что вляпался во что-то очень серьезное. Спустя еще полчаса, когда на его глазах отсоединенные трюмы с лабораторным оборудованием разнесло на части, он уже был в этом совершенно уверен.

Три часа после этого "Солнечная корона" неподвижно висела, готовясь к третьему прыжку, а он, глядя на тающее облако газа, и время от времени пролетающие рядом обломки, размышлял о своей жадности, и превратностях судьбы, приведших его в это время и в это место. Где-то глубоко в подсознании билось желание поскорее узнать - разнесет Судьба в куски его корабль или нет…

Обошлось. Не разнесла.

Корабль с новым грузом разогнался и ушел в прыжок.

Но все это случилось неимоверно давно, чуть не десять дней тому назад, а сейчас все , похоже,  шло к каким-то очередным непонятным переменам.

За панелями Главного вычислителя шла невидимая и непонятная работа. Столбики света вырастали и опадали, цвет переходил от красного к фиолетовому и обратно. Надеясь хоть как-то развлечься человек, закрыл глаза и попытался угадать момент выхода корабля в обычное пространство. Он загадал открыть глаза, когда досчитает до сорока восьми, но едва он добрался до семнадцати, как корабль тряхнуло так, что зубы у него клацнули, прикусив язык. Джо открыл глаза. Прежнее терзающее душу однообразие куда-то пропало. Безинерционный полет кончился, едва «Солнечная корона» вышла в трехмерное пространство, и с ним кончилось спокойствие. Корабль содрогнулся, и тут же какая-то сила попыталась выбросить человека из кресла. Джо спасли только привязные ремни, да годами выработанная привычка привязывать себя везде, где только можно.

Уже через мгновение он почувствовал себя термосом, в котором свободно переливается ртуть, ритмично ударяя его то в пробку, то в донышко. Корабль не просто вращался вокруг оси, а позорно летел в пространстве, словно брошенная дикарем палка.

Пилоту даже не нужно гадать, чем это может кончиться - порядочные и уважающие себя корабли так не летают.

Превозмогая тяжесть, человек бросил руки в перчатках на пульт, надеясь успокоить разбушевавшегося под бронированной обшивкой зверя, но тут же отдернул их. Реактор работал, как и полагалось оглаженной и надежной машине.

Пока он раздумывал, что происходит, корабль вздрогнул и человек ногами, словно кузнечик, уловил грозный гул. После этого стало не до размышлений. Липкий страх прокатился по спине и стек в колени. Джо слышал такой звук и не раз - корабль входил в атмосферу, точнее собирался в неё упасть.

Да что там «собирался» - он, считай, уже падал.

Температура за бортом скачком зашкалила за две тысячи градусов и телеобъективы расплавились. Панорамный экран, только что показывавший стену огня вокруг корабля, на его глазах вспыхнул и почернел. Индикаторы на пультах непрерывно мигали, по тонким, тоньше волоса золотым проводникам метались электроны, сталкиваясь лбами, передавали команды отчаянно боровшегося за жизнь корабля.

Тяжесть, казавшаяся непереносимой, вдруг стала еще больше. Она диким зверем прыгнула на плечи, обрывая привязные ремни, и человек, только что вмятый в кресло, выскользнул из него, словно вишневая косточка из пальцев.

А тем временем, семьюдесятью километрами ниже…

- Хорошо устроились!

Аст Маввей Керрольд, хозяин замка Керрольд, почти без злобы ударил раба носком сапога под ребро. Не ударил даже, а так... Ткнул. Злобы в нем не было. Ну, разве совсем немного. На донышке… Да и чего злиться? Все шло как нужно, и теперь он мог пошутить над проигравшими.

- Рыбка, небось, свежая… Ягоды. Может и молоко у вас тут есть? Корову не держите?

Раб, тот, что лежал под ногами, смолчал, а дальний, распятый на кольях захрипел что-то. Что он там хрипит, Аста не интересовало. По законам Империи сбежавший раб становился злым духом, и добропорядочным поданным Императора надлежало таковых при встрече убивать без разбору, то есть они уже трупы. Рачительные хозяева, конечно, поступали иначе, - пороли до полусмерти, меняли имена и прозвища, но и ритуальные казни Имперским Советом не осуждались.

Керрольд оглядел островок, погладил собаку, ластившуюся к нему, и бросил меч в ножны. Все кончилось… Перья вечернего тумана, что висели в воздухе, перемешались с хвостами дыма от костра и догоравших землянок и звоном железа, еще жившим в воздухе.

Через близкий брод в ряд по двое на островок выезжала малая замковая дружина. Под ногами лошадей мутилась вода, а воины с молчаливыми ухмылками оглядывали поросший темно-зеленой травой берег, несколько трупов уже облепленных речной мушкой и спешивались, готовясь к схватке. Сырая туманная мгла, хоть и не была глубокой - всадник возвышался над ней - заливала остров целиком, заставляла воинов сдерживать торжествующие насмешки - мало ли чего может приключиться в таком тумане? С самострелом может управиться и безногий калека и даже однорукий.

Распятый раб задергался, явно пробуя веревки на прочность. Не дурак - понимал, что после того, что случилось, пощады не будет. Что бы охладить его пыл Хэст Маввей, наследник Керрольда, размахнулся, но отец не оборачиваясь, произнес.

- Хватит. Ему еще умирать сегодня. Прапрадеда вспомни.

Хэст осторожно опустил поднятую ногу и отодвинулся. О прапрадеде ходило две легенды. В первой, что золотыми чернилами вписали в Шафрановую книгу Имперских летописей, рассказывалось о том, что прапрадед Аста во время Изначального Альригийского нашествия, засев у Обожженной Ладони с тремя десятками своих людей почти десять дней сдерживал натиск альригийцев, дав тем самым Феварду Плоскостопому время собрать войско. За это Император выделил ему спорные земли на окраине Империи и позволил устроить на них драконий питомник...

Другую историю рассказывали только в кругу семьи при закрытых дверях. И не мудрено, что так. Выплыви эта история наружу, она наделала бы шуму не меньше, чем настоящий покойник, всплывший в Императорской купальне. По этой легенде оный предок и сам оказался не то беглым рабом, не то разбойником и проделал все это вместе с друзьями - беглыми каторжниками.

Эта легенда Хэсту нравилась больше первой - приятно грело сознание, что в твоих жилах течет кровь человека, у которого хватило сил выбраться из глубины выгребной ямы и забраться так высоко. Почти под самое Императорское седалище и уж если в твоих жилах течет кровь такого человека, то и сам ты вправе ожидать от себя многого.

Раб под ногой захрипел и пустил пену изо рта. Сын, как только что отец носком сапога хозяйственно поправил палку у него во рту.

- Ишь, здоровый какой, - беззлобно сказал старший из Маввеев.- Ничего, ничего… Не рвись. Веревка все равно здоровее.

Слушая отцовский голос, Хэст настороженно посматривал по сторонам. Остров оказался не таким уж и большим, но он уже насчитал на нем семь землянок. Три горели, а из остальных несло сыростью, мокрыми тряпками. В каждой из них могло уместиться человек пять, а это значило, что обитало тут человек тридцать. Троих он видел. Десятка полтора дружинники уже увели с острова. Оставалось только понять, куда подевались остальные.

Отца это не интересовало. Он-то знал, что Однорукий никого не пропустит, всех соберет.

В двух шагах от Маввеев, в яме, весело трепыхалось пламя, над которым истекала каплям жира туша оленя. Старший Маввей не поленился и подошел поближе. Потыкав кинжалом, нашел пропекшееся место, откромсал два добрых куска и поделился с сыном. Хэст впился в мясо зубами, не прекращая прислушиваться к тому, что происходит на острове. Звон железа не стихал и Аст Маввей недовольно бросил.

- Ну что они там? Друг с другом передрались, что ли?

Хэст вытянулся, посмотрел туда, но ничего не увидел. Туман сгустился, как это часто бывает перед заходом солнца, и теперь островок казался большим облаком. Из белого марева с новой силой донеслись крики и звон железа. Хэст дернулся.

- Я сбегаю, посмотрю? - предложил он.

Раб под ногами замычал, обращая на себя внимание. Аст покосился на него.

- Знаешь, что там?

Раб закивал. Кончиком меча Хэст обрезал веревку и раб, брызгая от усердия слюной, зашепелявил:

- Слушай меня, господин! Вчера к нам пришли два приверженца Просветленного Арги. Наверное, это они оказывают неразумное сопротивление.

Аст мгновенно стал серьезным, лоб разделила жесткая морщина. От приверженцев Просветленного ничего хорошего ждать не приходилось. А вот если они еще и… Он наклонился, чтоб видеть глаза раба.

- Уж не...

- Да мой господин! - перебил его раб, довольный, что оказался полезным. - По крайней мере, один из них прошел «Ход двенадцати смертей»! Я видел знаки на теле...

На мгновение раб показался Хэсту большим толстым щенком, что радостно вертит хвостом, понимая, что угодил хозяину. Дурак. Аст помрачнел. Кивнув в туман, из которого все еще неслись крики и железный звон, сказал.

- Пусть их убьют.

- Но, отец, - разочарованно начал Хэст.

- Пусть убьют, - повторил Аст Маввей, - пусть закидают стрелами. Живые они мне слишком дорого обойдутся.

Хэст нехотя кивнул. Иметь среди своих рабов Просветленных, да еще прошедших «Ход двенадцати смертей», а значит обученных сражаться так, как никто тут не умеет хотелось бы, но не всякий камень можно поднять, не всякую воду можно переплыть…

Хотелось бы, что бы все пошло иначе, по-другому, но он понимал правоту отца. Отцовские воины могли многое, но взять живьем просветленных, прошедших Коридор Смерти и уцелеть самим это было бы чудом. Отец все решил верно - их следовало убить.

- Ну, - сказал отец, тронув его за плечо. - Давай!

Но не успел Хэст сделать и десятка шагов как за спиной раздался крик.

- Горе беспечным! Зло идет! Зло идет!

В два прыжка Хэст очутился около отца, прикрывая спину. Аст удивленно озирался, перебрасывая секиру из руки в руку. Телохранители справа и слева ощетинились мечами, а под ногами бился распятый на кольях лицом вверх второй раб, стараясь вырваться. Колья трещали, но держали его крепко. Первый раб, испуганный переменой в Асте, сжался и боязливо сказал.

- Это наш… Их колдун. Он умеет видеть ветер...

Аст не ответил. Дурак - он и есть дурак. А дурака слушать - себя не любить.

Где-то высоко, высоко раздался тонкий свист. Сперва он походил на комариное жужжание, но через несколько мгновений перерос в гул, неприятной дрожью отозвавшийся в костях.. Телохранители присели, не видя и не понимая опасности, но ощущая её приближение.… Мгновения бежали одно за другим. Гул ширился, заполняя воздух вокруг.

- Вон он! В небе!

Все задрали головы. Над деревьями, в невообразимой дали в небе, оставляя за собой дымный след толщиной с башню, летел огненный дракон. Гул перерос в грохот, прижимая слабых духом к земле. Люди падали на колени, загораживали лица ладонями, а деревья махали ветками, провожая огненного зверя, с ворчанием пожиравшего кого-то в прозрачном небе. Мечи замерли и опустились остриями к земле, поняв тщетность борьбы человеков с творением Кархи. Грохот прокатился над ними и уплыл в другие земли. Когда он затих, кто-то пробормотал, признавая человеческое бессилие перед огненным драконом:

- Чуден Карха в делах своих!

Аст не стал спорить. Не его дело рассуждать о Божественном. Для этого существовали Братья по Вере, священными плясками охраняющими покой Керрольда да и всей Империи, а им следовало заниматься своим делом.

- Ему не до нас, - крикнул Аст. - Нечего ждать. Добейте Просвещенных и возвращайтесь.

Глава 2

… Отчет секторального заместителя генерального директора страховой компании мог показаться скучноватым только молодым сотрудникам и гостям. Для специалистов, слушавших своего шефа, летавшие в зале слова наполнялись смыслом ежедневной работы, и от этого отчет слушался как песня. Между полудесятком колон из местного малахита витали непонятные непосвященным слова - коносамент, франшиза, монопсония, принципал… Будучи в компании человеком новым я понимал эту песню через слово и от этого время от времени терял нить рассуждений и даже начал задремывать. Чен незаметно ткнул меня локтем.

- Ты чего?

- Задумался, - ответил я, бодрым шёпотом, стряхивая с себя дрему. - Тебя эти слова на размышления не наводят? На мысли о бренности всего сущего? О сложностях жизни? А? Страховая ковернота! Это выговорить - язык сломать…

Чен чуть повернулся ко мне, чтоб со стороны это не выглядело неуважением к докладчику, и прищурил и без того узкие китайские глазки.

- Притерпишься.

Оставалось только поверить. Ему что - он в компании работал уже лет пять и не такого наслушался. Нет, конечно, за три месяца я и сам кое-чего нахватался, отличал уже страхователя от страховщика, но Ченовых терминологических высот пока не достиг. По слухам тот вообще мог выговаривать такое, чему завидовали исполнители полузабытых в наше время тирольских песен. Хотя, откровенно говоря, необходимости в такой эрудиции не имелось. Наш начальник, Адам Иванович, всю бумажную работу брал на себя, оставляя молодым, как он выражался, «работу на пленэре».

Малиновые портьеры за спиной докладчика чуть колыхнулись, и там обозначилась человеческая рука. Чен чуть привстал, но тут же сел, узнав гостя. В зал, легок на помине, протиснулся наш шеф - Адам Иванович Сугоняко собственной персоной.

Для нас с Ченом означать это могло только одно - работу.

Шеф обежал взглядом зал наткнулся на нас и быстро поманил пальцем.

- Вот и скуке конец, - пробормотал Чен, поднимаясь. - Пошли…

Докладчик приостановился, оглянувшись, но Большой Шеф только взмахнул выставленными перед собой ладонями, принося безмолвное извинение.

Адам Иваныч работал в компании давно, так давно, что вполне мог олицетворять её надежность и незыблемость. Он, говорят, застал еще Последнюю волну Промышленного шпионажа. После тех знаменитых компаний по Чистке Рядов он приобрел, наверное, теперь уже в качестве безусловного рефлекса, одну привычку - о делах он говорил только в кабинете. Я бы не назвал эту слабость неприятной, но жизнь окружающим она осложняла. Ни столовая, ни коридор, ни зал. Только кабинет, куда нас, похоже, и вели.

Пропустив вперед, отработанным, наверное, за века движением шеф включил свою антишпионскую аппаратуру. Голубоватые ветвистые молнии низковольтных искровых разрядов изящные, словно змейки заскользили между шарообразными электродами, создавая электромагнитную завесу широкого спектра…

Красиво, безусловно, только что с того?

Сколько раз уж я собирался сказать Большому Шефу, что его приборы такая древность, что любой уважающий себя промышленный шпион (и то если они еще остались где-нибудь кроме воображения Адама Ивановича) при всем желании не смог бы достать такой древней аппаратуры прослушивания, чтоб она глушилась этим антиквариатом. Ну только в музее, разве что… Это опять-таки в случае, если такие музеи существуют. Ну, да Бог с ними! Наверное, это у него рефлекс такой - включать.

- Ну, как вы, дети мои?

Вопрос вообщем-то был не актуальным. Я бы даже так сказал - совершенно неуместным. Мало того, что ни Чен, ни я не являлись детьми, тем более его детьми, так ведь нашего шефа ответ на него совершенно не интересовал. Риторический вопрос – вот как это называлось!

 Раз уж он знал, где нас найти, то, безусловно, знал, и то, что только вчера мы вернулись с расследования аварии на станции «Зеленый дол -17». Там при транспортировке груза жидкого кислорода и взрывчатых веществ на станцию потерпела аварию «Стальная Магнолия» - грузовой танкер компании, «Зингер, Зингер и Попов». Дело оказалось не совсем прозрачным, попахивало, как сказал бы Большой Шеф - уж больно быстро начал терять скорость и сходить с круговой орбиты раздолбанный аварией танкер, уж больно удачно оказался он на нужной стороне планеты, когда все это случилось, да и груз при известной ловкости не давал никаких шансов тем, кто сунулся бы туда проверять… Но черный ящик, который мы сумели снять с него должен будет пролить свет истины на это происшествие.

Командировка выдалась не простой, я бы сказал даже, где-то опасной, но после полутора часов муторного и загоняющего в сон доклада я стал думать о ней иначе. Там-то все было ясно. Даже когда на обратном пути Чен застрял в переходном отсеке, и я уж подумал, что мы оттуда не выберемся. Не то, что тут…

- Есть работа? - осведомился Чен на правах старшего.

- Конечно, - кивнул Адам Иванович. Откинувшийся в кресле тезка первочеловека, сложил руки на животе, завертел пальцами. - Аварийному комиссару всегда работа найдется. Такая уж у него доля, у аварийного комиссара…

Он вздохнул, обозначая вздохом изрядную долю лицемерия.

- Слаб человек по сути своей. Все суетится чего-то, придумывает… Все пытается обмануть ближнего.

Глаза его излучали  спокойствие – никак во взгляде не читалось страдания за род человеческий. Работа есть работа. Нам по своей службе с другими людьми и сталкиваться-то не приходилось. Все больше с проходимцами, с наглецами…

- Ну, мы-то ему не ближние, - все-таки глубокомысленно возразил я, пытаясь разглядеть в стеклянной стенке старомодного шкафа за его спиной экран вычислителя. Что-то там болталось красное, с синей каймой. Определенно что-то экстренное. Если б шеф позволил, я бы с ним поспорил, что это - экстренный вызов, а, скорее всего, письмо от нашего коллеги аварийного комиссара. Только ведь не будет он спорить.

- Это еще что за упадничество? - удивился шеф, прекратив шевелить пальцами. - Да ближние мы ему! Ближе нас ему никого нет! Кто из родственников ему денег даст и назад не попросит? А?

В такой постановке вопроса скрывался свой резон, но за меня согласился Чен.

- Точно. Только мы.

Шеф вздохнул, словно выражал сожаление по поводу того, что его молодые сотрудники еще недостаточно прониклись, и поэтому не в полной мере готовы к выполнению….

- Нужно тут съездить в одно место...

Он задумался, как будто искал доводы, чтоб передумать, но не нашел.

- Да. Придется…

Мы с Ченом переглянулись, гордясь собственной проницательностью.

- Куда?

- Вот это и есть вопрос.

Шеф смотрел на нас, словно решал доверять нам тайну или нет. На посторонних это производило впечатление, но мы-то его уже знали. Как бы не сомневался, а все равно скажет.

- Пропал корабль с лабораторным оборудованием.

- И что?

- Есть подозрения, что «Двойная оранжевая» что-то хитрит… - наконец сказал он, выразив лицом нешуточное борение с сомнениями. - Что-то они там, вроде бы шевелятся непотребно… Дело пахнет, Пованивает дельце-то…

Знакомое выражение… Вспомнилось, как только вчера я тащил Чена, из такого же, может быть вонючего дела, а стены на глазах сдвигались одна к другой, секунды убегали и Чен казался слишком тяжелым и неповоротливым… Ну, да Бог с ним. Это дело прошлое.

«Двойная оранжевая» считалась одним из крупнейших клиентов компании и до сих пор никаких неприятностей нам не доставляла. Конечно, я мог, по молодости лет, чего-то не знать и посмотрел на Чена. Тот смотрел на шефа с тем же удивлением во взоре, что и я сам. Но раз сам Большой Шеф говорит, что дело пахнет, то оставалось довериться его неохватному опыту.

- Так все-таки куда?

- Если б я знал…

Чудит старик. Поди туда, не знаю куда, что ли? Сказочник нашелся…

- А почему такая честь?

Большой Шеф смотрел не понимая.

- Почему именно нас? - поправился Чен.

- Вообще-то идут все. Даже не профильные отделы.

Начальник усмехнулся, словно радовался возможности разъяснить кому-нибудь прописную истину. Есть такие люди - хлебом их не корми, а дай прописную истину разжевать и в рот положить.

- В системе Белюля шесть планет, четырнадцать спутников, два пояса астероидов и очень-очень много просто пустого пространства. Отыскать корабль там будет непросто. А вам всегда везет.

«Что ж... По крайней мере, скучно не будет», - подумал я. В глазах Чена отчетливо читалось, что и он исполнился не меньшего энтузиазма. Знание страховой терминологии все-таки не делало для него только что прослушанную нами первую половину доклада более привлекательной, чем оставшаяся вторая, да и не видел он вчера, как корабельные переборки у него под ногами плющились.

- Найдем, если он там.

- Это если там… - вздохнул Адам Иванович. - Если там…

…. Бомплигава повернул налево.

Эвин Лоэр последовал за ним по черной щебеночной тропе, уходившей вдоль горного хребта прямо на юг. Приметное белое пятно на ляжке коня то исчезало, то вновь появлялось примерно в сотне шагов впереди.

Он уже езживал по этой тропе, известной очень немногим. Оно вело к Полосатой Башне, подземному убежищу, откуда Император мог управлять страной в случае чумы или одной из тех ужасных магических атак, что иногда, по слухам, обрушивали на него волшебники Стеклянной горы. Эвин, в свое время поездившей по Империи, проезжал этой дорогой, по меньшей мере, раза три и еще помнил её. Теперь это ему пригодилось. В этом месте начались крутые подъемы и спуски, мешавшие наблюдать за врагом. По обеим сторонам дороги за чередой каменных валунов высились огромные деревья.

Предполагая, что альригиец направляется в Апприбат, Эвин тихонько тронул коня вперед. «Что ему тут нужно-то? - подумал он. - В этой-то глуши? Прячется?».

Еще десять дней назад он удивился бы, скажи кто, что он спокойно может смотреть на Бомплигаву и не бросаться на него с ножом, а вот поди ты… Смотрит и даже злобы нет, и сердце стучит ровно.

Сейчас конечно сердце остыло. Горе осталось, а вот злоба, застилавшая глаза кровавым туманом отхлынула и вернулась холодной, рассудочной ненавистью. Кровная месть не пустой звук! Такой твари, как Бомплигава места на земле давать нельзя, не для таких как он это звездное небо, эти деревья, этот воздух… Жалко что….

Темноту пронзило конское ржание. Конь Бомплигавы заржал, что-то почувствовав. Эвин судорожно дернул повод, остановился, слушая, что будет дальше. Белое пятно в темноте после нескольких мгновений неподвижности медленно двинулось налево и скрылось среди деревьев. Эвин так же медленно проехал еще немного и остановился шагах в пятидесяти от того места, где свернул альригиец. Нос поймал запах жилья. В воздухе пахло дымом. Не лесным дымком от небрежного костерка, а дымом с кухни, в котором к горьковатому запаху сгоревшего дерева примешивался запах еды и хорошего вина.

Жаль, что нет связей, тех что, похоже, есть у Бомплигавы… А к Императору не обратиться. Император о таких как он и не знает… Так что все самому надо делать.

Бесшумно спрыгнув, Эвин осмотрел обочину дороги. Совсем рядом отыскалась довольно широкая поляна, и он хотел уж, было, привязать коня, но потом передумал. Земля тут оказалась довольно сырой и утром, тот, у кого будут открыты глаза, сможет определить, что Бомплигава прибыл сюда не один, и кто знает какие выводы этот неизвестный сделает из этого заключения. Ведя коня в поводу и прислушиваясь, он прошел еще несколько шагов, пока не наткнулся на более твердую, покрытую мелкими камнями площадку. Довольный этим, Эвин привязал повод к кустам и несколько раз подпрыгнул, проверяя, не звякнет ли где металл о металл, проверил, легко ли вынимается меч и скользнул за кусты.

Сразу за ними начиналась мощеная камнем дорога. Эвин мысленно похвалил себя за то, что оставил коня. На такой дороге звук подков позади себя услышал бы и глухой.

Узкая дорога спускалась вниз по склону горы, через густые заросли смешанного леса. В скудном свете только-только высунувшего из-за горизонта свой краешек Мульпа, он увидел дорожный столб. На маленьком указателе около каменной ограды Эвин, помогая глазам пальцами, разобрал слово «Олтул».

«Куда это нас занесло?» - подумал Эвин. Потом сообразил. Дорога, должно быть, вела к постоялому двору Братьев по Вере "Честь и Вера".

Посыпанная мелким камнем дорога крутыми зигзагами спускалась к подножию гор. Эвин шел обочиной, ступая по сосновым иглам, и, временами спотыкаясь о сброшенный с полотна дороги камень. Он знал, что тучи, закрывавшие небо, рассеялись, но здесь, в густом лесу, не было видно ни зги. Дождь и туман пропитали почву влагой, деревья стояли мокрые, и капли воды падали Эвину на лицо всякий раз, когда рука задевал ветку. Звук шагов вязнул в насыщенном сыростью воздухе. Примерно через пол поприща дорога сделала последний поворот, и Эвин оказался на опушке. Красота открывшегося внизу вида заставила его остановиться.

У подножия горы стоял большой приземистый бревенчатый дом. Цепь гор позади него уходила к далекой долине. Сквозь вечернюю дымку, опустившуюся на равнину, проступала редкая россыпь огоньков. Огромный купол неба заполняли бесчисленные звезды, намного более яркие, чем в городе. На востоке, словно фонарь на сторожевой башне, висел Лао. Самое большое скопление огней в долине обозначало, по-видимому, имперский город Саар, самое маленькое, справа - таможенный пост при переправе через Эйбер. Еще дальше, туда, куда едва достигал взгляд, на темном небе вспыхивали зарницы - то ли Божьи помощники играли, толи собиралась загореться неведомая звезда.

«У аттагов, говорят, есть стекла, через которые далекое может стать близким, - подумал Эвин. - Вот бы сюда такое!».

Но волшебного стекла не имелось, и ему пришлось без него внимательно осмотреть дом. Справа нашлась кухня, там какая-то женщина склонилась над очагом. Центральная часть дома, по всем признакам из нескольких комнат, оставалась неосвещенной, но в левой половине, в большой комнате с камином, Эвин разглядел Бомплигаву и еще чей-то силуэт; они сидели на кушетке лицом к нему. Когда Бомплигава протянул руку к кубку, из кресла поднялся третий человек и налил вина из темного кувшина. На мгновение в свете факелов сверкнуло золотое шитье на рукаве, и темнота вновь объяла неизвестного.

«Убью его и женюсь… - подумал Эвин. - Разбогатею так же вот и тоже буду горячее винцо попивать! Об умных вещах разговаривать!»

Потом мельком подумал о волшебном ухе, что, говорят, имели те же аттаги. Ухо, говорили, могло сделать неслышное слышным, но, не задержавшись на этом мыслью, пригнулся, пересек лужайку, перебрался через изгородь и... угодил в самую гущу держи-куста. Кляня про себя острые шипы, торопливо облизал царапины на руках. Жалеть себя времени не оставалось.

Пришло время мести.

Свернув направо и стараясь держаться в тени дома, незваный гость на цыпочках перешел усыпанную гравием дорожку и подошел к окну.

«Двое в комнате, - подумал Эвин. Он прислушался, пытаясь расслышать чьи-нибудь шаги или голоса, но напевавшая в полголоса женщина не дала этого. - Где-то ведь и остальные… Наверняка ведь он с телохранителями…Да и монахи отчего-то с ним. Зачем, интересно?»

На его счастье окна тут прорубили на пальский манер - одной створкой, открывавшейся наружу и в бок. К тому же тот, кто строил дом, словно загодя подумав о таких как он, не стал стараться и прилаживать створку на совесть, а сделал, как получилось. Получилось хорошо - между двумя сходящимися деревяшками имелась щелочка. Не щелочка даже, а самая настоящая щель, как раз, чтоб лезвие вошло. В благородных домах, в смысле, в спальнях благородных дам, такие щелочки тоже случалось повсеместно и ничего - жили люди, не жаловались. Некоторые даже благодарили.

Просунув в щель лезвие короткого меча, Эвин приподнял крючок, заранее кривясь от того, что тот, соскочив, обязательно звякнет. Угадал. За окошком тихонько звякнуло. Несколько мгновений он ждал, присев под подоконник, чтоб всякого любопытствующего угостить ударом меча, но, слава Кархе, никто не выглянул.

Неслышно отодвинув створку, поднялся. По спине скользнули ветки, зацепились за перевязь, но удержать его не смогли.

Мгновение посидев, спустил ноги вниз. Тихо. Где-то за стеной, совсем рядом, клокотала закипающая вода. Кухня. Запах жаренного мяса, стук ножа по деревянной доске. Ничего страшного. Опасности нет.

Ухватив нож за лезвие Эвин осторожно, стараясь не скрипеть половицами, прошел вперед, прислушался. Дверь налево, дверь направо. Одна простая, другая с резьбой по притолоке. Куда? Приложился ухом к створке, прислушался.

За левой дверью приглушенные голоса, взрыв смеха. Обычно Бомплигава путешествовал с четырьмя телохранителями. Вряд ли сюда он привез меньше. Рассчитывать свои силы следовало исходя из этого. Правая дверь. Комната. Пусто. Стол, две лавки. По стенам висят чьи-то шкуры и вместо благородного оружия - начищенная посуда.

Все не то, мимо.

Еще несколько шагов вперед. Дверной проем, но дверь не закрыта.

Вот он. Эвин ощутил снизошедшее на него спокойствие.

В глубине комнаты, в проеме двери, спиной к нему стоял кровный враг.

Ну и что, что спиной стоял? Кто-нибудь из ревнителей рыцарской чести и противников здравого смысла может быть и упрекнул бы его в том, что он зашел со спины, но Эвин никаких угрызений совести по этому поводу не испытывал - что на груди, что на спине хватало места, чтоб всадить нож так, чтоб человек быстро и негромко расстался с жизнью. Тем более, и за самим Бомплигавой никто не замечал никакого благородства. Его телохранители убивали так, как им было удобно, и он достоверно знал, что Младшего Брата Вельта они вообще убили во время свершения им Охранительной пляски.

Наслаждение полной властью над жизнью врага мелькнуло и пропало, спрятанное в дальний уголок души. Насадиться воспоминаниями можно будет потом, а сейчас… Нож уже лежал в ладони и Эвин осторожно, чтоб не скрипнула кожа камзола, отвел руку назад.

И тут счастье, сопровождавшее его весь сегодняшний день, изменило.

Он почувствовал движение рядом с собой, и, не медля ни мгновения, метнул кинжал…

Не метнул, конечно. Рука только дернулась, и пальцы разжались, выпуская нож. Деревянная палка, оказавшаяся между шеей и рукой, остановила руку, не давая ей сдвинуться с места.

Кто-то схватил его за неё и потащил назад.

Эвин вывернулся, рванулся в сторону, но тут ему заплели ноги и ударом под колено опрокинули. Уже падая, неудачливый покуситель сообразил, что его ждали - сам Бомплигава на шум даже не пошевелился, уверенный в своей охране.

Лоэр застонал от обиды, дернулся, но держали его крепко. С азартными вскрикиваниями его протащили по неструганным доскам, поставили на ноги, повернули лицом к спине кровника. Лицо жгло, из носа текла кровь, капала на пол. Он дернул рукой, пробуя, как держат, но держали его правильно. Ничего не скажешь - умельцы. Руки даже не шевельнулась.