- Ну? - судебный чиновник, отойдя от решетчатого окна, вновь обернулся к Лешке. - Так скажешь наконец, зачем ты учинил драку? Да что там драку - целое побоище! Псы-крестоносцы - и те нанесли городу гораздо меньше ущерба! Гораздо меньше! Подумать только: сломано четыре стола, шесть скамеек, разбито двенадцать амфор и двадцать восемь - двадцать восемь! - фужеров. Да не каких-нибудь, а самых дорогих, из тонкого цветного стекла. Ты хоть знаешь, сколько все это стоит?
Лешка понурился.
- Нет, ты не знаешь, сколько это все стоит, - удрученно покачав головой, продолжал чиновник. - А портьеры? Портьеры ты зачем изорвал, да еще - зубами?
- Зубами? - юноша поднял голову с большим розовато-бордово-коричневым синяком под левым глазом. - Не, зубами - это не я!
- А кто же? Старший тавуллярий? Мхх… ты, между прочим, еще много там чего учудил, в том числе разорвал платье госпожи Дудники Феранцы, разорвал платье госпожи Аристархи Монты, разорвал платье…
- А чести я их, случайно, девичьей не лишил?
- С этим еще не разобрались, - серьезно ответил чиновник.
Лешка неожиданно засмеялся - уж больно вся эта картина напомнила ему известный всем фильм.
- Ты что смеешься-то? - судейский удивился. - Плакать надо!
- А часовню я случайно не разваливал?
- Часовню?! - с какой-то непонятной радостью вдруг переспросил чиновник. - Я так и знал, что это - тоже твоих рук дело! А говорили - турки, турки… Какие турки - когда вот он, человек сам признался. Ничего не поделаешь, придется восстанавливать.
Лешка сидел, словно в прострации - и в самом деле не знал, смеяться ему или плакать?
- Ну, иди пока в камеру, - следователь махнул рукой. - Посиди, подумай.
- О чем думать-то?
- О том, куда делись три золотых блюда, два серебряных, непочатая амфора с дорогим хиосским вином, противни для жарки блинов и кирпичи от разрушенной тобою часовни!
- Господи! - Лешка схватился за голову. - Противни-то мне зачем понадобились?
- Вот уж этого не знаю, - пожал плечами чиновник. - Сиди, вспоминай.