Черное море. Нейтральные воды.
Пароход «Димитрий».
19 января по старому стилю. 1920 год. 21:00

Сознание вернулось мгновенно. Не открывая глаз, я по инерции положил руку на левую сторону груди и облегченно вздохнул: боль бесследно прошла, сердце билось уверенно и ровно.
— Надо бы серьезно подлечиться... — буркнул я сам себе и перевернулся на бок, в надежде еще немного вздремнуть. — Так и сдохнуть недолго. Что за?..
Рука вдруг наткнулась под подушкой на что-то твердое, по ощущениям напоминающее какой-то продолговатый металлический предмет.
— Не понял... — я резко сел и недоуменно уставился на увесистый пистолет на своей ладони.
Компактный, плоский, матово отблескивающий идеальным черным воронением, со скупой, но элегантной серебряной гравировкой на затворе, с костяными щечками на рукоятке, немного похожий внешним видом на «Тульский-Токарев» — пистолет всем своим видом намекал, что он настоящее боевое оружие. Как бы в подтверждение этого от него вкусно пахло оружейным маслом и едва уловимым кислым ароматом пороха. Мгновенно сказалось увлечение оружием, память сразу же определила марку пистолета — находка оказалась кольтом Model 1908 Pocket Hammerless под патрон .380 ACP
«Недавно в деле был... — я машинально выронил ствол на постель и лихорадочно быстро стер с него простыней отпечатки пальцев. — Паленый, сука!»
Находка никак не укладывалась в голове. Откуда? Вопрос решался через уважаемых людей, с самим министром внутренних дел, и решился благополучно. Но к чему такой прогон? Еще хотят лавэ сбить? А это уже откровенное кидалово. За такое спросят даже с министра. Хотя в этой богом забытой стране сейчас можно на что хочешь нарваться. Что делать?..
Неожиданно кровать плавно качнуло. Я вырвался из раздумий и глянул по сторонам. И чуть не потерял сознание от ошеломления. Вместо камеры я находился...
Узкая койка, привинченная к полу, небольшой откидной столик, выглядывающий из-за зеленой плюшевой занавески круглый иллюминатор в начищенной латунной оправе, на стене какой-то архаичный прибор, очень смахивающий на барометр...
Судя по всему, я нахожусь в каюте на каком-то судне. Причем это судно в движении — корпус едва заметно дрожит от вибрации двигателя. Тут не перепутаешь: плавали, знаем.
— Что за фуфел? — я мигом слетел с койки, рванул занавеску и заледенел, разглядев в полумраке серую, подернутую рябью морскую гладь. — Стоп... Думай, думай, поц пришибленный... Получается... получается, что пока я валялся в беспамятстве с приступом, меня уже освободили и теперь... теперь увозят морем в Турцию?
От сердца немного отлегло, потому что подобный ход событий планировался. Правда, в других временных рамках, но...
Я случайно глянул в небольшое настенное зеркало и в очередной раз оторопел. Нет, не оторопел, а едва не рехнулся, потому что... Да потому, что из него на меня смотрел совершенно незнакомый человек.
Угрюмая заспанная морда с резкими, рублеными чертами, короткая прическа на пробор, узкая щеточка аккуратно подстриженных усов под немалым носом с хорошо заметной горбинкой, мощная бычья шея распирает воротничок со старомодными закругленными кончиками, под мятой белой свободной сорочкой угадываются покатые борцовские плечи, жилетка из муарового шелка, часовая цепочка сложного плетения свисает из карманчика.
Машинально вытащил часы... Ого, «Лонжин», три крышки, репетир, платина? Нет, все-таки серебро, зачерненное под старину. Тут не перепутаешь, раритетный аутентик, однозначно. Российский двуглавый орел, герб значитца... и гравированная надпись: «За отличную стрельбу». Ничего не понял. Часы, конечно, знатные, тут не поспоришь, минимум полтос зеленых президентов сейчас стоят, но откуда они у меня? Братва подогнала? Странно...
Продолжая себя исследовать, я вытащил за цепочку скрытый под рубашкой крестик. Тоже не мой. У меня новодел, а это... Золото червонное, сам очень простой, можно даже сказать, грубого вида. С какими-то рунами на гранях. И явно не стилизация под старину, в этом я немного понимаю. Кабы не пятнадцатый-шестнадцатый век. Если еще не древнее.
Засунув крест обратно, я опять уставился на свое отражение. Нет, не я, однозначно не я. Это факт. Мало того, судя по виду, тип моложе лет на двадцать, если не больше.
— Блядь... — я в первый раз за много лет выругался матом. — Что за хренотень?
Мужик в зеркале слово в слово синхронно повторил мои слова. Находясь на грани сумасшествия, я для чего-то подмигнул ему и тут же получил в ответ то же самое.
— Ты — это я?.. — вопрос, заданный отражению, оказался абсолютно лишним, потому что и так было понятно: мужик в зеркале — это я и есть. То есть не я, но...
— Капец... — не в силах справиться с самоидентификацией, я приземлился на кровать. — Точно рехнулся. Или под какой-то дурью галюны ловлю.
Нет, а что я должен чувствовать, убедившись, что какая-то нечистая сила сперла мое родное тельце, взамен подсунув чужое? Моложе, здоровее, но чужое. Не, так не бывает. Значит, на самом деле рехнулся. Веселенькое приключение получается. Так, надо бы для начала взять себя в руки.
Что мы имеем? Я уже не в Херсонском централе — и это уже хорошо. Идем дальше. Моя пятидесятидвухлетняя, хорошо траченная молью тушка куда- то исчезла, сменившись молодым здоровым телом с брутальной мордой. Это, мягко говоря, необычно, но тоже неплохо, потому что мозги Говорова Александра Вячеславовича остались при мне. Вроде пока все, остальное надо прояснять.
— Ну что же, приступим... — я встал и первым делом шагнул к порогу каюты, где обнаружил, что дверь заперта на массивный засов с моей стороны.
После чего опять отправился к зеркалу, но не дошел до него, остановившись перед столиком.
— Надо же... — я взял в руки полупустую бутылку с этикеткой, ненавязчиво сообщавшую, что это коньяк производства поставщика его императорского двора некого Шустова. — Классно под старину сработано. Или настоящий раритет? А на вкус? Надеюсь, у этой тушки с мотором все в порядке...
Не удержавшись от соблазна, набулькал немного янтарной жидкости в простую граненую стопку и осторожно пригубил. Опасения оказались напрасными — коньяк оказался на вкус довольно неплох, вновь приобретенное тело тоже среагировало должным образом — сумбур в голове потихоньку стал утихать.
— Гм, недурно... — я остановил взгляд на охотничьем ноже финского типа с оправленной в серебро роговой рукояткой и откромсал им кусок сухой колбасы, лежавшей на вощеной бумаге рядом с бутылкой. — Из оленины, что ли? Весьма...
После чего, дабы завершить гастрономическое наслаждение должным образом, я поискал глазами курево и взял со стола плоский портсигар черненого серебра, опять же с накладным гербом. Нажал на овальную кнопку, выточенную целиком из фиолетового камня, и обнаружил, что внутри пусто. Не понял, где сигареты? Кто выкурил?
И сразу же наткнулся взглядом на початую коробку с папиросами.
— Что тут у нас? — глянул на картинку, украшенную рельефными медалями каких-то выставок, и прочитал вслух, с каждым словом охреневая все больше и больше: — Папиросы крученыя, фабрики И. К. Соколова, Царь-Пушка, Санкт-Петербург, двадцать пять штук — пятнадцать копеек? Чего?.. — не веря своим глазам, я оторвал от пачки клочок акцизной марки. —
1916 год... тысяча девятьсот шестнадцатый? Да ну нафиг?!! Да они за сто лет давно бы уже в пыль превратились...
Вот тут до меня наконец-то стало доходить. Конина и курево образца начала прошлого века, древний пистоль, архаичный прикид, да все вокруг не такое — явно несовременное!
Срочным порядком употребил еще пару глотков коньяка, потом крутнул колесико серебряной бензиновой зажигалки, украшенной замысловатой монограммой, подкурил папироску и глубоко затянулся.
— Черт... — причудливый клубок дыма поплыл по каюте. — Неужели так бывает по жизни? Вот это сподобился...