Россия, тридцать седьмой,
Преддверие новой войны…

В эту ночь Анатоль Рысь не спал. Это было не совпадение и не внезапно прорезавшаяся способность к предвидению. Всё было куда проще: полковник не спал по ночам уже не-сколько месяцев. Даже в самые глухие, предрассветные часы, когда мир замирал, затаив-шись, и в нем ничего как будто не происходило, он не разрешал себе забыться хотя бы на полчаса прямо в любимом кресле. Он рисковал пропустить, промедлить — и опоздать. А этого он не мог себе позволить. Отсыпался Рысь днем, когда все сотрудники были на ме-стах и полковник был уверен: что бы ни случилось из ряда вон выходящего, ему сообщат незамедлительно.
Закончив разбираться с очередными отчетами, он встал из-за стола и медленно подошел к окну. Оглянулся, привычно проверяя, но лампа — хвала рефлексам — была выключена. Не то чтобы Рысь всерьез боялся снайперов на соседних крышах: его было невыгодно убивать. Но вероятность такого поворота событий существовала, и он не собирался пре-небрегать правилами безопасности. Да и незачем врагу знать, что последние месяцы он почти не спит и сутками не выходит из своего кабинета. Впрочем, если следят за ним тща-тельно, всё равно знают. Но привычка к осторожности была сильнее разума.
Рысь отодвинул штору и чуть приоткрыл оконную раму. Снаружи потянуло холодом. Стоял апрель, но весна не спешила в этом году в Златград, и ночами лужи талой воды схватывало ледком. Несколькими точными движениями пальцев полковник набил трубку, примял табак. Чиркнул спичкой и сделал сотую, наверное, затяжку за минувшие сутки.
Рассвет наступал — неуверенно и робко. Солнце, едва показавшись из-за изломанной ли-нии крыш, увязло в рваных свинцовых облаках, успев немного подкрасить их багровым. Полковник курил и с высоты четвертого этажа смотрел на спящий город.
Город как будто чего-то ждал, и Рысь прекрасно знал, чего. Его лишили возможности дей-ствовать открыто и официально, но никто не мог запретить профессиональному разведчи-ку собирать информацию — уже для себя, а не для родины. Так что полковник хорошо представлял себе настроения в столице. Златград ждал смерти Всеслава. И войны. Но за высказанное вслух сомнение в душевном и физическом здравии императора или в боеспо-собности рессийской армии виновным грозил уже не лагерь для нелояльных, а каторга, как за тягчайшее уголовное преступление. И город молчал, равнодушно принимая то, что еще вчера казалось немыслимым: и военное положение, объявленное два месяца назад после поимки очередной «диверсионной группы из Новой Родины», и патрули «орлов» на улицах, и мешки с песком под стенами императорской резиденции.
Город ждал, и Рысь ждал вместе с ним, словно старый пес у ног умирающего хозяина, не в силах ничего изменить. Всё, что он мог, — это вцепиться напоследок в ногу убийцы, если получится.
В январе император слег окончательно. Рысь знал об этом, несмотря на то, что истинное положение дел во дворце тщательно скрывалось. То, что Всеслав перестал появляться на публике, объяснялось то государственной необходимостью, то страхом перед покушения-ми. Исполнители покушений, разоблаченные доблестными спецслужбами, исправно предъявлялись публике, их фото печатали в газетах, а о казнях рассказывали на первых полосах. Император продолжал подписывать указы и заверять их своей личной печатью, но представлял их публике глава надзорного ведомства господин Глад, как скромно вели-чали его в прессе. Его Превосходительство ежедневно уверял приближенных ко двору журналистов, что Всеслав в добром здравии и вот-вот выступит с речью перед народом. И все, разумеется, делали вид, что верят. У придворных журналистов всегда был отлично развит инстинкт самосохранения.
Рысь поначалу удивлялся, зачем Гладу весь этот цирк и почему он просто не устранит Всеслава, раз так хочет власти. Императора в его нынешнем состоянии даже убивать было не обязательно, достаточно объявить о его скоропостижной кончине и предъявить заранее заготовленный рескрипт о передаче Гладу всей полноты власти. Рысь не сомневался, что такой документ давно существует.
Но, подумав, он понял: Гладу это невыгодно. Сейчас он фактически правит, прикрываясь именем императора, и благодаря этому сохраняется хоть какой-то порядок. Не станет Все-слава — и страна рискует погрузиться в панику и хаос, как уже однажды случилось в эпоху Смены Династий. У Глада могут найтись и конкуренты. Несмотря на то, что Всеслав двадцать лет только тем и занимался, что уничтожал претендентов на трон, желающие за-нять его — неважно, по праву крови или силы — вполне могут найтись.
Амбиции Комиссара тоже не следовало сбрасывать со счетов. Пока Всеслав оставался властителем, у границ стояли верные ему войска, да и народ было легче мобилизовать за императора и отечество. Рессия без Всеслава мгновенно становилась лакомым кусочком, территорией, которую легче легкого взорвать изнутри и забрать столько, сколько потре-буется. Его Превосходительство понимал это, как никто другой.
Последние полтора года Глад именем Всеслава прибирал к рукам всё больше и больше рычагов власти, устранял нелояльных, подкупал тех, кого можно было купить, запугивал тех, кто боялся, шантажировал тех, на кого находился компромат. Он готовил почву для объявления себя правителем, но готовил медленно, тщательно, никуда не торопясь. И Рысь справедливо полагал, что даже смерть Всеслава в этом раскладе ничего не изменит — Глад просто будет скрывать ее столько, сколько потребуется.
В том, что глава надзорного ведомства прямо или косвенно виновен в болезни Всеслава, Рысь был уверен, не знал только, как именно это было сделано. Судя по тому, каким без-граничным доверием император проникся к Гладу всего за пару месяцев, речь шла о каких-то препаратах, воздействующих на волю и критическое мышление. К сожалению, Рысь догадался об этом слишком поздно, когда Всеслав уже был марионеткой, и ни о каких анализах крови и психиатрической экспертизе не могло быть и речи. Ну а то, что эти препараты, разрушая личность, влияли и на физическое состояние, было очевидно.
С того момента, как здоровье императора пошатнулось окончательно, дворец на берегу Ренны превратился в маленькую крепость. Все сотрудники были проверены вдоль и попе-рек, и те, кто вызывал хоть малейшее подозрение в нелояльности, уволены или арестова-ны. Остальных попросту не выпускали из дворца. Среди тех, кто почти не покидал лич-ных покоев императора, был и щуплый, неприметный, молчаливый старик, личный секре-тарь и камердинер Всеслава.
Нет, он никогда не работал на полковника в прямом смысле этого слова. Да это было и не нужно. Они слишком давно знали друг друга. И когда понадобился человек во дворце, Рысь рискнул обратиться к нему. Полковнику требовалось одно: ежедневные отчеты о со-стоянии Всеслава. В ответ он обещал использовать полученную информацию для того, чтобы помешать Гладу сесть на престол после смерти императора. Этого хватило, чтобы получить согласие.
С тех пор, уже три месяца подряд, полковник каждый день ненадолго скрывался за одной из секретных панелей своего кабинета, где был оборудован узел дальней связи. Неудобная, громоздкая техника, которую инженерам удалось создать по чертежам профессора Гуса, работала как часы. Самым сложным было установить передатчик во дворце. В покои Всеслава было не добраться, но личные комнаты секретаря Глад, введенный в заблужде-ние исполнительностью, покорностью и возрастом последнего, проверить по всей форме не догадался. Детали для прибора пронес во дворец новый уборщик, тоже вдоль и поперек проверенный (у Рыся еще оставались в столице верные люди с безупречной легендой). Монтировал и настраивал аппарат инженер из внутренних войск, которого провели во дворец под видом сантехника. Его полковник банально подкупил. И теперь четыре раза в день получал «донесения», не выходя из кабинета.
Каждые шесть часов он подходил к приемнику, надевал наушники, переключал тумблер и выслушивал краткое: «Пока жив». Что-либо подкручивать и настраивать он не пытался, понимая, что самостоятельно исправить сбитые настройки не сумеет. А подкупленный инженер, взяв деньги, спешно перевелся на границу с НР, где таких приборов требовалось еще немало.
Иногда сообщения получались чуть пространнее: «Жив, но сегодня хуже» или «Жив, чув-ствует себя лучше». Иногда вслед за информацией следовало сухое: «Сегодня на связь больше не выйду, следующий разговор завтра во столько-то». Иногда собеседник в эфире не появлялся. Рысь никогда не спорил, ни на чем не настаивал и не предъявлял претензий, строго соблюдая договоренность: только информация, причем та, которой можно без-опасно поделиться.
Сегодня утренний сеанс связи должен был состояться по графику. Полковник прикрыл окно, пересек кабинет и отодвинул незаметную панель в стене. Склонился над прибором, надел наушники, щелкнул тумблером и сказал: «Прием». «Он умер два часа назад», — прошелестел в наушниках тихий бесцветный голос. «Я ухожу», — добавил собеседник. И, не прощаясь, отключился. Инструкции по уничтожению техники для связи давно были у него. В том, что этот человек способен незаметно покинуть дворец, Рысь не сомневался. Того, кто сорок с лишним лет жил в этих стенах, не остановят никакие проверки и патру-ли. Рысь не завидовал ему. Каждый сейчас выбирал свою дорогу.
Полковник медленно снял наушники и встал. Задвинул панель до щелчка, вернулся к сто-лу, сел и застыл, словно не зная, что теперь делать. Но это было обманчивое впечатление. Он давно просчитал каждый свой шаг с этого момента и мог позволить себе минуту-другую промедления.
Очнувшись от задумчивости, он дошел до двери и выглянул в приемную. Верхний свет не горел, лишь плафон над столом Ады тускло отсвечивал желтым. Сама Ада еще полгода назад уволилась и уехала из столицы к родным в Озёрный Град — по личному приказа-нию Рыся. Не факт, что она была там в безопасности: по-настоящему безопасных мест для его бывших сотрудников в Рессии не существовало. И всё же полковник был рад, что сбросил с плеч хотя бы этот груз.
Напротив стола Ады, на диване для посетителей, спал Павел Шмель, сиротливо подогнув колени (диванчик был ему короток) и прикрывшись невесть откуда взявшимся клетчатым пледом. На полу возле дивана валялись какие-то смятые бумажки. Рысь присмотрелся. Хвала богам, это были не секретные отчеты, которые положено хранить в сейфе и никуда из кабинета не выносить. Какие-то графики, схемы, заметки, сделанные на листках блок-нота рукой самого Павла. Обычно он сжигал подобные плоды размышлений в пепельни-це, но сегодня, должно быть, уснул раньше. Рысь вздохнул. Строгое соблюдение инструк-ций никогда не было сильной стороной Шме́ля, что правда, то правда. Этим скорее Мари-на отличалась. Полковник подобрал бумаги и, вернувшись в кабинет, бросил их на стол. Будить Павла он пока не собирался.
Да, Марина… Рысь вновь подошел к окну и принялся медленно выбивать трубку прямо на подоконник. Думал ли он полтора с лишним года назад, когда чудом сумел сохранить свою должность и свой отдел, что всё так закончится? А стоило бы заподозрить, какой будет цена за «чудесное спасение», в котором его заслуги не было никакой — всё сделала любимая ученица. Рысь аккуратно утрамбовал большим пальцем новую порцию табака и закурил, продолжая задумчиво смотреть вдаль.
После того, как Марина подала прошение о переводе на оперативную работу, они с Рысем больше не встречались. На следующий же день после резолюции Всеслава новоиспечен-ный капитан Шталь уехала на базу в Северную Рессию для переобучения. Добровольцы, готовые работать в Окраине, в имперской разведке были на вес золота, а уж такие специа-листы, как Марина — и подавно. Полковник хотел увидеться с ней, но ему намекнули, что это крайне нежелательно. Следить за ее дальнейшей судьбой, однако, он не прекратил. Спустя месяц ей подготовили легенду и внедрили на небольшую должность в Комиссари-ате образования в Дубраве, столице Новой Родины.
К этому моменту Павла Шмеля уже давно переправили из Холмогор в столичный воен-ный госпиталь, прямиком в умелые руки майора Леся. Теперь доктор мог заниматься па-циентом сколько душе угодно, не опасаясь, что того в любой момент возьмут под арест. Лесь по-прежнему с увлечением решал сложные хирургические задачки, а плечо Шмеля, несмотря на все усилия провинциальных врачей, как раз на такую и тянуло. Повреждение швов и воспалительный процесс не прошли даром, и восстановление после операции продвигалось медленно.
Сейчас Рысь жалел, что был тогда с Павлом так безжалостно откровенен. Но он привык быть безжалостным, его кредо было: «Сражайся или умри, а иначе зачем ты здесь?» И всё же стоило учесть состояние Шмеля и ограничиться новостью, что трибунала не будет. Па-вел бы не удивился, тогда он еще верил безоговорочно в могущество Рыся. А что Марина не приходит к нему в больницу… И этому нашлось бы объяснение. В конце концов, ей было чего стыдиться. Но Рысь не стал прибегать к тонким дипломатическим ходам и по-ведал Шмелю о прошении майора Шталь, не дожидаясь, когда тот встанет с больничной койки. Умолчал лишь об одном — о папке с делом Ваганта. «Она спасла тебя. И меня, — закончил он свой рассказ, делая вид, что не замечает ни внезапной бледности Павла, ни его вспотевшего лба. — И мы еще поборемся».
Тогда он действительно в это верил. В Маринином необдуманном, отчаянном поступке Рысь по зрелом размышлении увидел шанс наконец-то реализовать свой давний тайный план, пусть и не совсем так, как он рассчитывал. Оставалось всё подготовить и дождаться подходящего момента. И Рысь ждал, потихоньку собирая материалы и необходимый для выполнения задачи «реквизит». Но не успел.
Полковник до сих пор помнил тот февральский день во всех подробностях, словно он слу-чился вчера, а не год с лишним назад. Курьер. Срочное донесение. Рысь долго вглядывал-ся в неразборчивый текст, написанный от руки, будто не в силах продраться сквозь по-марки и закорючки. Он не верил тому, что прочел. Марина Шталь переметнулась? Марина выдала Комиссариату безопасности Новой Родины десяток рессийских агентов? Он бы еще поверил, что ее разоблачили, пытали, использовали для провокации. Но что она сама, лично предала всё то, над чем они вместе работали половину ее жизни!? То, что и было ее жизнью, если разобраться? Поверить в это было невозможно. И Рысь приказал: «Никому ничего не сообщать. Проверить максимально тщательно, не считаясь ни с каким риском».
Но через несколько дней информация полностью подтвердилась. А еще через пару недель стало ясно, что разведка Рессии не просто потеряла Марину, а с ней некоторое количество сотрудников. В конце концов, это случалось в Новой Родине не впервые. Одновременно нового сотрудника — и очень перспективного, надо заметить — приобрел Комиссариат внутренних дел НР. Нет, новая служащая, по сообщению с огромным трудом внедренного в секретариат «крота», не занималась делами разведки или контрразведки. Да и кто бы ей такое доверил через две недели после перевербовки? У нее образовалась должность сле-дователя в КоВД и какие-то дела с помощником Комиссара по пропаганде. По слухам, ка-питан Шталь даже встречалась с самим Комиссаром. Какие-либо подробности агент, шо-кированный столь стремительной карьерой бывшей коллеги, сообщить не смог.
Но в любом случае стало очевидно: никакой ошибки нет, речь идет о сознательном и под-лом предательстве интересов Империи, а новая деятельность Марины Шталь уж точно ничего хорошего Рессии не сулит. Полковник боялся представить, чем еще, кроме жизней разоблаченных агентов, Марина заплатила не просто за помилование, но за возможность вступить в ряды врагов.
Все отчеты по ситуации с перевербовкой Марины Шталь были засекречены, но Павел, к тому времени давно приступивший к работе, разумеется, имел к ним допуск: и как анали-тик, и как заместитель Рыся. С первого дня он отслеживал каждую сводку. И наконец, ко-гда никаких сомнений не осталось, пришел к полковнику с неизбежным вопросом.
Небритый и какой-то потрепанный, с красными глазами и опухшим лицом, Шмель выгля-дел так, будто несколько дней подряд пил или плакал (хотя и то, и другое было немысли-мо).
— Почему? — спросил он. — Почему она это сделала?
И, не дождавшись ответа, продолжал:
— Признайтесь: это вы ей приказали? Это всё ваш тайный план: и ее перевод, и теперь это?..
Злость в его голосе мешалась с надеждой. И, видят боги, Рысь рад был бы промолчать или соврать. Но врать Шмелю было бесполезно, а уйти от ответа он посчитал недостойным.
— Нет, — ровным голосом произнес он. — Я ничего ей не приказывал. Она сделала это сама. По собственной воле.
Павел впился взглядом в лицо Рыся, привычно вслушиваясь в несказанное — и сразу по-ник.
— Но почему? Зачем? — прошептал он. — Вы ведь знаете. И мне тоже нужно знать!
— Нет, — покачал головой Рысь. — Я не знаю.
И вновь не соврал: он не знал, он лишь догадывался. Подозревал, что всему виной про-клятая папка с личным делом секретного агента Ваганта.
Павел наверняка почуял, что ему что-то не договаривают, но разговор продолжать не стал. Выругался сквозь зубы и вышел из кабинета, позабыв спросить разрешения. И с этого са-мого момента… Рысь всмотрелся в солнечные блики на разноцветных крышах. Пожевал губами и кивнул своим мыслям. Да, с этого самого момента всё начало разваливаться бук-вально на глазах.
После предательства Марины Рысь последний раз лично говорил с императором Всесла-вом. Впрочем, говорил — громко сказано: его высекли, словно обделавшегося щенка, в присутствии Глада и руководителей остальных ведомств.
— Она была твоей сотрудницей, ты ее вербовал и обучал, — сказал тогда Всеслав. — И вот чем это закончилось. Сам понимаешь — больше тебе доверия нет. Главой внешней разведки ты не останешься. И скажи спасибо, что ты не уволен и не арестован.
Всеслав назначил его на должность начальника отдела промышленного шпионажа, со-трудники которого занимались в основном воровством у противника новых технологий создания военной техники и приборов дальней связи. Последним достижением отдела был установленный факт, что в закрытых лабораториях Новой Родины удалось создать портативный образец, для переноски которого не требовался огромный чемодан. В само́й Рессии до этого пока было далеко.
— И своего зама… как там его. Шмель. Герой Залесья, — Всеслав презрительно скривил губы. — Забирай с собой. Он всю эту кашу с дальней связью заварил, он пусть и расхле-бывает, под твоим чутким руководством.
После ухода Рыся с поста начальника внешней разведки аналитический отдел, его люби-мое детище, прекратил свое существование. Людей перевели в другие отделы. С Рысем ушли только Павел Шмель и Ада Грац. С тех пор во внутренние интриги полковник под-черкнуто не вмешивался, словно стремясь доказать Гладу: ни он, ни Шмель Его Превос-ходительству больше не опасны.
Павел был этому как будто рад, и немудрено: с осени прошлого года Лиля с сыном жили в столице, и за их безопасность Павел переживал куда больше, чем за свою собственную судьбу и тем более за судьбу отдела. В последние месяцы Рысь несколько раз намекал ему, что игра проиграна, что он, Шмель, ничем не обязан ни своему начальнику, ни тем более императору Всеславу, и может смело увольняться и уезжать хоть в Ёжики, хоть в Залесье. Но Павел делал вид, что намеков не понимает. По всему выходило, что он, из упрямства или из глупости, решил дождаться, когда все точки над ё будут расставлены окончательно.
Что думала об этом Лилия Шмель, Рысь не имел понятия. Но, судя по тому, что Павел всё чаще задерживался на работе до позднего вечера, а с началом зимы почти каждую ночь оставался ночевать на диване в приемной, дела у него дома обстояли не лучшим образом. Но сам он отмалчивался, а Рысь не спрашивал.
Вздохнув, полковник выбил погасшую трубку на подоконник и, прикрыв окно, резко за-дернул шторы, будто подводя черту под размышлениями. Пора было действовать.
Он вернулся к столу и принялся потрошить ящики, складывая содержимое на полу возле сейфа. Потом начал открывать отделения сейфа, по памяти набирая комбинацию за ком-бинацией, и выкладывать оттуда кипы бумаг, пока нетронутым не осталось лишь самое большое отделение наверху. Оттуда Рысь достал две папки. Положил на стол и долго сверлил их взглядом, словно в последний раз взвешивая последствия принятого решения. Содержание этих папок он помнил наизусть.
Оставив папки на столе, полковник аккуратно сложил все бумаги в железное нутро сейфа. Официальные архивы аналитического отдела он, конечно, сдал, но оставался его соб-ственный, личный архив. И не просто архив. Здесь была почти вся его жизнь в разведке, вся его служба Всеславу — от истинных триумфов до самых неприглядных поражений. Где-то тут был и существовавший в единственном экземпляре полный отчет Павла Шмеля об операции в Залесье, который читал только сам Рысь (даже Марине он эту информацию не доверил). Полковник догадывался: за этот архив Его Превосходительство Глад отдаст правую руку. Желательно чью-нибудь руку, разумеется, потому что ничего своего этот человек отдавать не привык.
Поливая содержимое сейфа горючей жидкостью, Рысь улыбался, но случайного свидетеля эта улыбка могла бы и напугать. Потом он достал из кармана маленькую зажигательную шашку, расправил фитилек. Еще раз оглядел стол с выдвинутыми ящиками, убеждаясь, что ничего не забыл. Спохватился и бросил в сейф бумажки с Пашиными каракулями. И лишь после этого чиркнул спичкой и поджег фитиль, осторожно устроил шашку на вершине бумажной пирамиды и захлопнул дверь сейфа.
Секунда, две, три… Полыхнуло бесшумно. Сейф даже не дрогнул, только сквозь механизм замка просочился дымок. Железные стенки стали потихоньку накаляться. Напомнив себе проверить, всё ли прогорело, полковник отвернулся от сейфа, опустился в любимое кресло и принялся набивать трубку — медленно и обстоятельно, как делал всегда.
Оставалось еще одно дело, которое обязательно нужно было сделать, но до которого всё никак не доходили руки. Теперь же откладывать было некуда. Он положил перед собой стопку чистых листов, взял ручку и по привычке поставил дату — 17 апреля 1984 года. Вздрогнул и подивился иронии судьбы. Это был день рождения Марины Шталь. Сегодня ей исполнялось тридцать пять. Рысь знал ее с семнадцати. Получалось — больше полови-ны ее жизни…
За эти годы у них сложилась традиция: где бы и с кем Марина ни отмечала день рождения, в сейфе у Рыся ее всегда ждала бутылка вина, которую они распивали вместе, и подарок. Полковник всегда дарил ей что-нибудь практичное и неброское, вроде зажигалок и письменных принадлежностей, и всеми его подарками она с удовольствием пользовалась. Сегодня вина и подарка в сейфе не было, вместо этого там догорали бумаги. Рысь спиной чувствовал исходящий от железных стенок жар.
Безжалостно прогнав из головы лишние мысли, он сосредоточился на задаче — и принял-ся писать. В каком-то смысле он и сейчас готовил для Марины подарок: как всегда, прак-тичный и неброский. Вот только уверенности, что он дойдет до адресата, у старого раз-ведчика не было.
Он писал быстро, почти без помарок, разборчивым, ровным почерком. Он точно знал, что нужно изложить, и теперь ему не приходилось подбирать слова. Письмо получилось длинным. Когда Рысь поставил последнюю точку и размашисто расписался, часы за его спиной пробили семь. Наступило утро, и хотя город не спешил просыпаться, Рысь знал — это затишье перед бурей.
Дальше медлить было нельзя. Рысь сложил письмо, засунул в конверт. Запечатывать не стал. Сначала он планировал отправить письмо по почте, но с этой мыслью пришлось расстаться. Не получалось, не стыковалось по времени. Вручить конверт в руки самому адресату было куда надежнее, но сделать это нужно было так, чтобы у того не возникло лишних вопросов. И Рысь давно придумал, как. Он взял тонкий кожаный переплет и вложил в него обе папки, а между ними засунул конверт. Застегнул. И только после этого тяжело поднялся с кресла и открыл дверь в приемную.
Шмель всё еще спал, натянув плед на голову. Рысь потряс его за плечо.
— Паша! Вставай!
— М-м-м… — Тот заворочался, но тут же вспомнил, где находится и резко сел. — Что?
— Вставай, — повторил Рысь. — Всеслав умер.
Павел сглотнул и провел ладонью по лицу, потер лоб. Он, как и Рысь, давно ждал этого известия, но вдруг обнаружил, что совершенно не готов. Он встал, бросил плед на диван и вслед за полковником зашел в кабинет.
— И что теперь будет? — спросил он, глядя, как Рысь выбивает трубку в пепельницу.
— Полагаю, Глад постарается это скрыть, — на лице полковника промелькнула усмешка. — Живой, но недееспособный император ему пока полезнее, чем мертвый. Гладу нужна власть, а не беспорядки.
— И вы это так оставите?
Рысь усмехнулся.
— Я знал, что ты об этом спросишь. Но поверь, это уже не твоя забота, Шмель. Тебе нужно спасать семью. А здесь я сам разберусь, и помощь мне не нужна.
Павел испытующе разглядывал полковника. Он чувствовал обман, но никак не мог сооб-разить, в чем именно он состоит.
— Погодите, — пробормотал он. — Если вы считаете, что Глад захочет оставить всё как есть, почему я должен бежать? Что изменилось?
Рысь раздраженно скривился.
— Не ожидал, что тебе придется это разжевывать.
— И всё-таки. Я пока не вижу необходимости…
— Значит, ты глупее, чем я полагал, — резко сказал Рысь.
— Вы что-то задумали? — сообразил Шмель. — Хотите попробовать ему помешать? Так расскажите. Может, я сумею помочь.
Рысь вздохнул и покачал головой. Видимо, понял, что так просто, без объяснений, отде-латься от Павла не выйдет. Кивнул на окно:
— Раздвинь шторы. И форточку приоткрой.
Ему хотелось сейчас света, простора и прохладного утреннего воздуха. Павел молча по-виновался. А когда вернулся к столу, Рысь уже сидел в кресле, пыхтел трубкой и маши-нально поглаживал кончиками пальцев пухлый кожаный переплет на столе перед собой.
— Хорошо, я тебе объясню, — спокойно заговорил он. — Тем более что я всё равно со-бирался попросить тебя о небольшой услуге.
Рысь достал из внутреннего кармана пиджака пачку конвертов, перетянутую резинкой. Бросил на стол перед Шмелем.
— Возьми. Я хочу, чтобы ты опустил эти письма в почтовый ящик где-нибудь в городе. Лучше даже в несколько, и, конечно, не пачкой.
— Что это? — Павел взял конверты.
— Это письма. Императорская почта доставит их по самым обычным адресам в Рессии. А дальше… Дальше они прибудут туда, куда нужно мне: в гарнизоны, военные части, в ры-царские замки и офисы промышленников на Западе, поместья крупных землевладельцев на юге и советы старост на Севере.
— В них информация о смерти Всеслава? — догадался Павел.
Рысь кивнул.
— Не для того я устанавливал эти сложные приборы, чтобы просто узнать, когда умрет мой старый друг, — полковник горько скривил губы, иронизируя то ли над собой, то ли над ситуацией.
— Но… это же война. Гражданская война, со всеми вытекающими. А может, и не только гражданская, — Шмель смотрел на Рыся с недоверием. Полковник, который всегда стре-мился удержать страну от потрясений, собственноручно ставил ее на грань уничтожения, и в голове у Павла это не укладывалось. — Хотите натравить на него армию? Развязать борьбу за трон?
— Будет ли гражданская война, зависит от того, как поведет себя Его Превосходительство, — Рысь жестко усмехнулся. — Но вообще-то да. Ты прав. Я хочу, чтобы у него земля горела под ногами. Он уничтожил Всеслава, но его страну он не получит, ни целиком, ни частями. Поэтому я и говорю тебе: уезжай. Спасай семью. Через несколько дней это станет в разы сложнее. А через пару недель будет поздно… В общем, решать тебе. Если захочешь остаться — я не смогу тебе помешать.
Павел молчал, кусая губы. Когда-то он согласился на эту работу лишь ради того, чтобы в числе первых узнать, что крах неизбежен, но с тех пор случилось столько всего, что этот факт как-то забылся. Вот и настало время об этом вспомнить. А заодно сдержать еще одно данное себе обещание: уйти, когда здесь уже нечего будет спасать.
Похоже, этот день пришел. Он готов был сражаться плечом к плечу с Рысем, чтобы хоть на какой-то срок удержать хрупкое равновесие на континенте. Он даже на новом месте работал старательно, а вовсе не спустя рукава, потому что догнать Новую Родину в освое-нии технологий связи означало продление военного паритета. Теперь его больше не удив-ляло равнодушие, с которым этими делами занимался Рысь. Полковник, как всегда, смот-рел дальше своего подчиненного. Но сталкивать страну в хаос только ради того, чтобы узурпатор не сумел утвердиться на троне… Нет, в эти игры Шмелю играть совсем не хо-телось.
Полковник, казалось, читал его мысли. Он молчал, не оправдываясь и не пытаясь доказать свою правоту. Просто ждал, когда Павел сделает выбор. Он слишком хорошо знал своего ученика и заместителя, чтобы сомневаться, каким этот выбор будет. И не ошибся. Долго молчавший Шмель опустил голову, пряча глаза. И неловко сказал:
— Вы правы. Мне надо идти. Простите, — зачем-то добавил он.
— Не кори себя, — Рысь улыбнулся как можно искренне. — Я справлюсь, поверь. А у тебя семья. И это не твоя война.
Павел вздрогнул. Однажды, во сне или в бреду, две женщины-ведуньи сказали ему то же самое, слово в слово. Это решило дело. Он поднял голову.
— Простите, — твердо повторил он. — Вы правы, у меня семья. И… я не хочу в этом участвовать. Но если есть другой выход… Какой-нибудь другой вариант…
Он смотрел с надеждой, как будто и в самом деле рассчитывал, что сейчас полковник что-нибудь придумает, и еще какое-то время можно будет ничего не менять. Но увы, никакого козыря в рукаве у Рыся не было. Он сочувственно качнул головой.
— У меня нет другого варианта. Может, ты что-нибудь предложишь?
Павел вновь опустил глаза. Ему нечего было ответить.
— Приятно было поработать с тобой, Шмель, — мягко сказал полковник. — Не твоя вина, что ничего нельзя изменить. Удачи тебе. Прощай.
— Прощайте, — эхом отозвался Павел, но продолжал стоять, глядя в пол, словно не мог себя заставить развернуться и навсегда покинуть кабинет. Пачку конвертов он продолжал сжимать в руке.
— Ах да, — Рысь сделал вид, что едва не забыл о сущей мелочи. — Возьми.
И протянул Шмелю кожаный переплет, застегнутый на крепкую пряжку.
— А это еще что? — Павел спрятал пачку писем в карман куртки и взял папку. Хотел от-крыть, но Рысь жестом приказал: «Потом».
— Ничего важного, — пояснил он беззаботно. — Заглянешь на досуге. — Он помолчал. — Это старые долги, которые давно следовало отдать, да всё не было подходящего случая.
Павел поднял голову и пристально посмотрел в глаза полковнику. Что-то было не так, но настаивать не имело смысла. Рысь всё равно не скажет. А времени на долгие уговоры уже нет. Шмель посмотрел в окно. Там начинался тусклый, пасмурный день.
— Пора, — кивнул Рысь. — Постарайтесь уехать побыстрее. Но помни: Глад наверняка отдал приказ не выпускать тебя из города. Будь осторожен.
Шмель кивнул и пошел к дверям.
— Паша!
— Что? — Шмель обернулся.
— Что бы ни случилось, не возвращайся сюда. Это приказ. Тебе здесь больше делать не-чего.
Павел не счел нужным отвечать, но полковник шестым чувством определил — надеяться, что Шмель непременно послушается, было более чем наивно. Рысь сжал зубы. Он сделал всё, что мог. Оставалось надеяться на мудрость Лилии Шмель и на любовь Павла к ней и к сыну. И на то, что Павел, изучив содержимое папок, сам поймет, почему Рысь запретил ему возвращаться.
Убедившись, что Шмель ушел, Рысь вернулся к столу. Открыл сейф и кивнул: старые ме-тоды по-прежнему работали в навсегда изменившейся реальности. Он взял со стола ка-менное пресс-папье и осторожно поворошил груду сожженной бумаги. Она рассыпалась в пепел. Рысь захлопнул дверцу и закрыл сейф. Пусть повозятся, прежде чем обнаружат сюрприз.
За окном пронеслось несколько машин, судя по звуку, военных внедорожников. А через несколько секунд где-то недалеко щелкнул выстрел. Полковник вскинул голову. Обычное дело для нынешнего Златграда, но сердце всё равно екнуло: а вдруг началось? Не он один был заинтересован в утечке информации. Если здесь, в столице, найдутся силы, чтобы противостоять Гладу… Он прислушался. Но всё было тихо.
Наверное, поймали очередного «диверсанта», а то и вовсе уличного воришку. Рысь вздох-нул. Нет, не стоит рассчитывать на такой подарок судьбы, как чье-то неожиданное вмеша-тельство. Да и не осталось в столице сил, способных к бунту. Надзорное и внутреннее ве-домства на девяносто процентов состояли из людей Глада, начальниками были его личные ставленники. Несколько месяцев назад Рысь еще надеялся, что Его Превосходительство не сумеет договориться с командирами спецподразделений. Всё-таки «орлы» считались элитными войсками и присягали на верность лично Всеславу. Но Глад и к ним отыскал ключ.
Всё оказалось до отвращения просто: хватило намека, что численность «орлов» ничтожна по сравнению с остальными войсками, зато сделать их козлами отпущения за преступле-ния «кровавого режима» — легче легкого, достаточно вспомнить, как это было проделано в Новой Родине. Глад гарантировал им неприкосновенность — в ответ на лояльность в тот момент, когда она ему понадобится. И получил согласие. В данный момент подразделения «орлов» были частично расквартированы в столице для «поддержания порядка», частично несли службу по охране гражданских лагерей на всей территории Рессии, а частично помогали пограничникам на южных границах. Цепные псы императора оправдывали свое прозвище — но, фактически, служили уже не ему.
Да, Глад оказался достойным соперником — умным и осторожным. У него могли найтись аргументы и для армии, и самым очевидным из них была угроза внешнего вторжения. Верные Всеславу генералы, конечно, не поддержат переворота, но пойдут ли они на сто-лицу, если на границе сохранится та же активность? В последние месяцы НР стянула туда почти все действующие войска. Генералы-то не в курсе, что у Комиссара пока есть при-чины не нападать…
Полковник качнул головой, приказывая себе об этом не думать. Его, Рыся, это уже не ка-сается. Его игра проиграна. Император мертв, и страны больше нет. Всё, что он может, это помешать убийце и узурпатору наслаждаться своей победой. И подготовить почву для тех, кто захочет (если захочет) продолжить его борьбу.
Что же касается ответственности за принятые решения, Рысю не нужно было объяснять, что значит это слово. То, что случилось и еще случится, будет во многом на его совести. Но он сделал свой выбор и был готов заплатить вперед.
Рысь в последний раз осмотрел кабинет. Его взгляд задержался на панели, за которой скрывался передатчик. Всё правильно, пусть его найдут. Камердинеру это уже не повре-дит, а для Глада это будет намек. Рысь вынул изо рта изгрызенную трубку и устроил ее на резной каменной подставке. Помедлил еще мгновение — и достал из кобуры под мышкой пистолет. Тяжелый именной «Грач», первая награда от Всеслава за верную службу, первое дело, успешным завершением которого он тогда, по молодости, страшно гордился. Вот и ресскийский герб, и личная печать императора на рукояти. Рысь вдруг подумал, что когда он получил этот пистолет, ему было почти столько же лет, сколько сейчас Шмелю. Но его служба тогда лишь начиналась, а служба Павла уже позади — какое бы решение он ни принял, ознакомившись с содержимым кожаного переплета, назад ему дороги нет.
Рысь взял пистолет, наслаждаясь прикосновением к гладкому металлу, и внезапно пожа-лел, что оружие, единственное его наследство, останется лежать на столе и попадет в руки врагу. И тут же поморщился: «Отвлекаешься, Анатоль. Тянешь время. Или надеешься, что тебя остановят? Трусишь? Нехорошо. Недостойно». С этой, последней мыслью он засунул ствол пистолета в рот и спустил курок.
 
2.

Где моя родина, в кармане у Польши,
В кармане у Польши, за воротом Франции…

По дороге к выходу Павел несколько раз останавливался и однажды почти повернул назад. Поднялся на две ступеньки, постоял, кусая губы — и, развернувшись, сбежал вниз. Возвращаться не было смысла: Рысь сказал всё, что хотел. Кожаная папка-переплет жгла Шмелю руки, но он не мог остановиться на лестнице и начать читать. Да и времени терять не стоило. Пройдут дни, а то и недели, прежде чем страну захлестнет волна беспорядков. Но Рысь прав — смерть Всеслава может стать для Глада поводом окончательно разде-латься с самыми опасными своими противниками, хотя бы для того, чтобы они не поме-шали его планам. Полковник, несомненно, числится в первой пятерке таких противников, а он, Шмель, был той добычей, которую выхватили у Глада буквально из зубов.