В печурке глуховато треснуло, разговор на мгновение замер. Мало ли кто по дурости чего лишнего туда с дровами мог подкинуть? Да нет, вроде тихо. Народ в землянке немного расслабился, жить все время, напрягаясь, невозможно, крыша начнет понемножку съезжать.
- Значит, говоришь, Косарев, при коммунизме бабы общими будут? Это что, мою Зину какая-то чужая сволочь лапать смогёт?
Дурносов оправдывал свою дурную фамилию, вечно лез с нелепыми ссорами к товарищам, мужиком в целом был весьма прижимистым, но от халявы никогда не отказывался. Вот и сейчас уселся рядом с печкой, и держа кружку чая, красномордый и распаренный, как после бани.
- Какой же ты собственник, ефрейтор! - любил я называть нашего взводного технаря именно по званию, а не фамилии или имени. Как говорят в народе – «Лучше иметь дочь проститутку, чем сына ефрейтором». На войне эта присказка оправдывалась вдвойне, такое звание частенько получали люди недостойные, не заслужившие более высокого сержантского, но упрямо лезущие вверх по карьерной лестнице. – У тебя налицо присутствует мещанская психология, осуждаемая, кстати, нашей партией и правительством.
Дурносов обидчиво засопел, отставил кружку в сторону, то есть подал все признаки настроя на продолжительный дискурс.
- Партия личную собственность еще не отменила, товарищ Косарев, так что имею право.
- Это, значит, ты, Дурносов, считаешь свою жену собственностью, как лошадь али корову? – записной весельчак и балагур Димка Власов, единственный молодой пацан в нашей компании «пенсионеров» не упустил случая подначить оружейника.
Бойцы едва слышно засмеялись, привыкли на фронте или вблизи него вести себя тихо, пусть в данный момент, находясь в относительно безопасной землянке.
- Ты, ты! – ефрейтор зло погрозил молодцу кулаком. – Ты это - не передергивай! Она мне жена по советскому закону, почему я должон отдать её какому-то… - он бросил в мою сторону злющий взгляд. Ох, доиграюсь я когда-нибудь! Но раз уж язвой по жизни всегда был, таким, наверное, и останусь. Пусть и в совершенно чуждом мире и пространстве. Меня-то сюда сунули, как-то не спросивши, так что пущай терпят.

Примирил разгорающуюся ссору наш ротный парторг, он же командир соседнего первого отделения степенный и основательный уралец Михаил Иванович Косолапов. Он, и в самом деле, немного косолапил, за что его не хотели брать даже в запасной полк. Но старый член ВКПБ настоял на своем по партийной линии и в итоге добрался до самого фронта. В нашем странном батальоне его все искренне уважали и было за что.
- Василий Петрович, ты бы лучше прояснил свои мысли, а то, в самом деле, народу как-то непонятно. Сбиваешь молодежь с пути истинного.
- Да ничего и не сбиваю, - я, не торопясь, помешал кривой ложкой в кружке, втайне надеясь, что сахара в ней от этого прибавится. Народ сомкнулся поближе к огоньку, знают черти мои привычки. – Я же просто так вслух рассуждаю о будущем, о времени победившего на всей планете коммунизма. Тогда ведь собственности как таковой не будет, вообще, чисто как общественного явления. Правильно, товарищ парторг? – Косолапов угрюмо кивнул. Это, значит, типа я поддержкой партии сейчас воспользовался. – А вот товарищ Энгельс еще сто лет назад писал, что семья, как общественный институт образовалась вследствие появления этой самой частной собственности. Это первичная ячейка в человеческих общинах, она же первоначально владела средствами производства, например, волами, коровами или козлами.
Власов недисциплинированно хихикнул, на него тут же зашикали.
- Ну а как же любовь? Твои предложения, Вася, больше похожи на кабацкое, не побоюсь такого слова бл…во.

- Вот и нет, Николай Владимирович, - Можин, самый старший в моем взводе боец воззрился на меня, я бы даже сказал, испуганно. Я поднял палец, народ тихо выдохнул, начинается самое интересное – Начнем издалека. Сколько раньше люди жили, знаете, в среднем по палате? Правильно – мало. Вон, старики не дадут соврать, пока советская власть медицину на ноги не поставила, мёр народ как мухи. Да вы сами на своем веку заметили, какие изменения у нас в советской стране происходят! Сколько болезней уже кануло в Лету, полностью исчезли из нашей жизни. Люди чем дальше, тем жить будут дольше и счастливо. Вы уверены, что станете любить одного и того же человека лет сто или даже двести?
В землянке озадаченно захмыкали, такого подковыристого вопроса никто не ожидал. Началось всё с заурядного ёрничания, а вылилось в вечный, как жизнь, вопрос. Меня же несло дальше, настроение больно было сегодня хорошее. Сидим в тылу, погода нелетная, живи, да радуйся.
- Мы меряем будущее по нашим современным лекалам, в этом наши же и проблемы. Нельзя о человеке будущего судить по нынешним, а тем более по архаичным меркам. Они там будут совсем другие.
- Вот ты загнул, ухарь, - снова вступил в разговор Косолапов. – Так все и будут бегать друг за другом?
- Это уже другая крайность, Михаил Иванович, - на этих словах все почему-то повернулись к Димке. Тот сразу же пошел красными пятнами:
- Чего уставились, образины старые. Завидуете, что я молодой, и все девки мои?
- С тобой мы еще поговорим на комсомольском собрании, - поднял палец Косолапов, затем повернулся ко мне. – Михаил, тогда уж поясни полностью свою точку зрения.

Я терпеливо ждал этого вопроса. В этом и вся прелесть здешних бесед.
- А чего там пояснять? Люди же будут тогда личности сознательные, а не кобелюки мещанские, да и у женщин абсолютно такие же права, как у мужчин, — при этих словах засопел уже Дурносов, но благоразумно воздержался. – Я же имел в виду, что при такой длительной продолжительности жизни люди начнут получать несколько профессий, менять их в ходе трудовой деятельности, да и жить могут в разное время в разных же местах, да хоть на различных континентах. Сегодня ты, допустим, трудишься в Сибири, через три года в Италии, лет через десять перебрался в Австралию. На выходных катаешься вокруг, любуешься местной природой, интересуешься тамошними обычаями и историей. Человек будущего станет разносторонней личностью. Так неужели обстоятельства не поменяются так, что женщины не смогут понравиться совершенно другому человеку, да и сами воспылать к нему симпатией. Первоначальные юношеские чувства, к сожалению, имеют свойства угасать. Так стоит ли держаться за них вечно? Или лучше сменить любимого, обрести новую любовь, отпустить на свободу старую. Жить дальше!
Народ притих, видимо, кто-то уже примеривал на себя неведомое будущее, а кого-то заставил задуматься о чем-то особо личном.

- Эх, умеешь ты, Косарев, душу разбередить. Чертяка проклятый, - Можин потянулся за своей неизменной трубкой, а Косолапов задумчиво пробасил:
- И откуда только такие мысли-то у тебя и появляются?
- Да ясно откуда, - вмешался в беседу Анатолий Дементьев, белобрысый крепыш среднего возраста, один из немногочисленных кадровых военных моего отделения. – Васёк у нас, наверное, по гражданке «Науку молодежи» выписывал и литературное приложение к нему. Так ведь, отделенный?
Я только усмехнулся. Параллели в мирах копиях больно уже чудно временами выстраивались. Да, в госпитале попался мне как-то на глаза сборник из этой серии. Надо сказать, в этом слое творчество фантастических авторов поистине впечатляло. Партийные функционеры не были такими отмороженными, цензура не зверствовала, и молодежь выплескивала на страницы журналов и альманахов свои грандиозные идеи и проспекты. Я даже подозреваю, что в соответствующих ведомствах и исследовательских институтах все эти произведения молодых авторов изучали достаточно дотошно, под карандаш. Тем более что зачастую под псевдонимами скрывались настоящие научные сотрудники. Не всем удавалось удачно реализовываться на работе, обстоятельства мешали. Вот и выплескивали они на страницы фантастических романов собственные передовые идеи. Шли разговоры, что таким способом некоторые «пробивали наверх» свои научные открытия. Интересный здесь был мир, и мне искренне жаль его, зная и понимая, что их ждет впереди.

- Командиров отделений в штабную землянку!
На наш огонек заглянул вестовой, самый одиозный гость на войне. Раз тебя вызывает начальство, значит, жди впереди неприятности. Но делать нечего, подхватываю куртку, штатную РПС, автомат и вслед за Косолаповым вылезаю в темноту южной ночи.

Свежо, однако! Осень понемногу и в этих благословенных краях входит в свои права, отбирая у земли летнее тепло, подготавливая мир к зимнему анабиозу. Никогда не думал, что на югах в это время года может быть так холодно! Ветер заставляет поднять ворот, застегнуть верхние пуговицы куртки. Как же все-таки замечательно, что в этом слое вместо дурацкой шинели в войсках более удобное обмундирование. Чем-то оно смахивает на американское, которое было в моем слое. Наверное, него и копировали. Руки привычно закидывают автомат Крашникова на плечо. Вроде в армии всего два с половиной месяца, а уже выработались некоторые рефлексы. Особенно на грохот в небе.
Если на земле СССР безусловно господствовал, на море война шла с переменным успехом, то в воздухе армии Атлантического Альянса представляли собой довольно-таки грозную силу. Особенно здесь, на Черноморском театре действий. Оставалось только надеяться, что в Закавказье наши с иранцами еще до зимы успеют разбить проклятых турок и танковые колонны неудержимой ордой хлынут к Босфору, запирая Черное море и создавая серьезную угрозу всяческим болгарам, албанцам и прочим румынам.
Вот здесь ничего не изменилось. Как и в моем мире «братушки» оказались готовы предать при первом оплаченном зове, составляя теплую компанию румынам, венграм и хорватам. Хотя тех-то еще можно было понять. В этом мире советское правительство не стало кормушкой для стран «народной демократии», а многим из них и вовсе пришлось заплатить сполна за поддержку нацистов, выплачивая огромные репарации целых десять лет. Откуда у них после этого возьмется любовь к русским? Хотя судя по нашим девяностым, её все равно не будет. Так зачем, спрашивается, кормить чужих за счет собственного народа?

Косолапов остановился у разбитого бруствера, мы квартировали на месте бывшего оборонительного рубежа. Фронт ушел отсюда на запад только три недели назад, да так и застрял на Днепре. Ни у войск Альянса, ни у наших не было на южном фланге явного перевеса, и наступило временное затишье. Впрочем, как и у нашего отдельного батальона тоже. Можно было перевести дух, осмотреться и «почистить перышки».
- Вася, - отделенный первого относился ко мне просто и по-дружески, уважая мой авторитет и опыт, - как думаешь, зачем вызывают?
- Дело, видать, к нам у командования нарисовалось.
Ох, подведет меня как-нибудь моя проклятая чуйка! Не любят компетентные органы, когда кто-нибудь чертополохом выше остальных торчит! Коса и серп их самые любимые инструменты. Хотя так, может, лучше, чем всех сразу дустом морить. Насмотрелся я на тех и других, и в Среднерусье наслушался от людей из совершенно различных миров. Нет идеального слоя, везде тебя ждут какие-нибудь проблемы на ровном месте.
Меня же с утра некая злостная хандра гложет, вот и затеял дурацкий спор о любви. Даша частенько вспоминается. Тут она, в местном вовсю воюющем мире, я точно знаю. Вернее сказать, чую. За этот мой странный дар меня же и ценят. Он мне, да и остальным ребятам не раз в какой-нибудь заварухе жизнь спасал. Война здесь идет самая настоящая, местами до предела свирепая. Но я нисколечко не жалею, что вырвался из мира Среднерусья. Он-то точно был обречен умирать целую проклятущую вечность, этакий обманный ход растянутого Чернотой времени. Жить бесконечно в лютом ужасе даже врагу не пожелаешь.

- Странный ты все-таки товарищ, Василий. Как будто не от мира сего, но дело свое крепко знаешь.
Я и не заметил, как мы подошли к входу в штабную землянку, по внешнему виду почти не отличающуюся от окружающей нас местности. На Черноморском фронте из-за активности воздушной американской разведки огромное внимание уделялось тщательной маскировке. Косолапов остановился у брезентовой занавеси и пристально разглядывал меня. Наш парторг только с виду мужик простецкий, но я точно знаю, что жизнь у него сложилась ох как заковыристо. Не зря сам батальонный политрук его побаивается, а в штабе воздушной армии уважают. Мне даже становится весело от мысли - сколько еще удастся продержаться до разоблачения? Но иначе не могу, есть на моё прямое вмешательство в дела этого мира собственные резоны.
- Ты угадал, Иванович, меня с Красного Марса прислали к вам на помощь!
- Все шутишь, - губы с вислыми усами разошлись в мягкой улыбке.
Мой неунывающий и бесшабашный характер уже стал во взводе притчей во языцех. Эх, знали бы они столько, сколько я, то сразу впали в ступор. Впору плакать, а не смеяться!

- Еще раз повторяю, товарищи, эта информация совершенно секретна. По сведениям нашей агентуры, скоро в данном районе начнет работать полк новейших американских истребителей-бомбардировщиков. На борту у них установлены навигационные комплексы самой последней разработки, наилучшая современная электроника и вооружение. Поэтому командование скрытно перебрасывает в наш район части элитного ПВО.
- Из-под Москвы, небось? – буркает командир третьего отделения сержант Кравченко, мрачный тип из запасного полка, присланный на замену после гибели прошлого отделенного. Потапов с досадой бросает взгляд на подчиненного:
- Опять вы за своё, сержант?
- Виноват товарищ старший лейтенант.
Остальные осторожно помалкивают. Советские противовоздушные ракетные комплексы стали крайне неприятной неожиданностью для американцев и их союзников. Они почему-то были непоколебимо уверены в своей воздушной мощи. Крепкий заслон, который наши смогли выставить на подступе к самым важным городам и портам, эшелонированная противовоздушная оборона армейских частей и соединений стали важнейшим фактором, влияющем на итоги этой мировой кровавой бойни.
Нельзя никогда недооценивать противника! Военные Альянса с большим удивлением узнавали, что и русский флот, оказывается, умеют жестко огрызаться, нанося огромные потери эскадрильям, стартующим с их авианосцев. К Москве же американцам с их хвалеными сверхзвуковыми бомбардировщиками прорваться так и не удалось. Впрочем, и советское командование, в свою очередь, оказалось ошарашено массированным применением на поле боя ракетных противотанковых комплексов. В итоге на некоторых участках фронта наступление пришлось остановить. Танки закончились, как и их экипажи. Для ввода в строй машин, стоящих на резервных складах, требовалось некоторое время. Кадровые армии, истощив себя в первых ожесточенных боях, просили о передышке, и война постепенно скатывалась в очередную тотальную бойню.

- Задачи всем ясны? – инструктаж проведен, Потапов еще раз в тусклом свете карбидной лампы осматривает наши лица и удовлетворенно кивает. – Тогда на рассвете выдвигаемся. Завтра обещают туман и нелетную погоду, успеем добраться до места, а ночью спокойно окопаться.
- Группа прямой поддержки выдвигается с нами? - задал за всех самый важный вопрос замкомвзвода Зинтарас, сухощавый литовец, один из немногих у нас кадровый военный.
- Нет. Командование решило, что они привлекут к нам ненужное внимание.
Вот это уже серьезная неприятность! Без дивизиона огневой поддержки, вооруженного бронетехникой и самоходной артиллерией, нам придется очень туго. Ведь частенько взводу технической разведки приходится действовать на самой линии фронта, временами и за ним. Потапов оглядывает наши похмуревшие физиономии и добавляет:
- Нам обещали помощь авиации и вертолеты.
Все дружно выдыхают. Вертолеты нынче редкость, их и так было немного, а сейчас стало еще меньше. На винтокрылом аппарате убраться с «очень горячего пятачка» можно намного быстрее, чем на машине или пёхом. Американцы используют вертолеты на фронте массировано, их у них тысячи. Главных врагов нашего специального взвода авиационной разведки также доставляют именно они.

- Товарищи бойцы, партия и командование надеется, что вы с честью выполните это чрезвычайно важное задание!
О, вот и наш политрук нарисовался! Капитан Клюжев, по прозвищу «Неуклюжев» на гражданке был каким-то заурядным районным секретарем, больше просиживал в кабинетах, имел изрядный лишний вес и совершенно лысую голову. Это, скорей всего, от неправильного питания, вечно жаловался на несуществующие болячки. В роте его не любили, не наш он человек.
- Мы в курсе, товарищ капитан, - Косолапов уже встал, не давая напутственной речи политрука слишком затянуться. Не ладили они друг с другом. Еще бы! Тот типичный бюрократ-карьерист, другой полностью вышел из толщи народной. Одна «шпала» против трех «кубиков», погоны здесь так и не ввели, поэтому мне поначалу было сложно разобраться во всей этой катавасии с петлицами и шевронами. Хотя учитывая, что половина действующей армии ходила в маскхалатах и разгрузочных системах, это решение оказалось правильным. После ихней Отечественной полевую форму вдобавок унифицировали, чтобы сократить потери среди комсостава.
- Мы надеемся…- не унимается Клюжев.
- Товарищ политрук, нам надо собираться, - ставит точку в споре парторг и направляется к выходу из штабной землянки. Капитан бросает в его сторону взгляд, полный ненависти, но замолкает. Не тот у него «политический вес». Меня же останавливает тихий голос взводного:
- Младший сержант Косарев, с вами тут хотят переговорить из особого отдела армии.
Чувствую бегущий по спине мерзкий холодок. Как будто на фронте и без этих «товарищей» не хватает неприятностей! Давненько меня они не беспокоили, с самого госпиталя.

Вот тоже выверт времени-пространства – в этом мире у меня оказался самый настоящий двойник. Во всяком случае, по документам нашелся полный однофамилец, даже наш примерный возраст совпадает. Правда, жил он в Костроме, работал в городском хозяйстве инженером. Ага, еще один трубопроводчик! Но учитывая, что я попал в год собственного рождения – тысяча девятьсот шестьдесят третий, большей странности быть уже не могло. Вселенная неплохо в этот раз надо мной подшутила. Или это происки Чернил и её страшных созданий? В том проклятом подвале мне, перед тем как я провалился в Ворота, привиделась некая мелькнувшая перед глазами черная тень. Не она ли и разучила меня с Машей, забросив в очередной слой копию?
Я тогда, когда с разбитой головой попал в цепкие руки лекарей Кисловодского госпиталя, то поначалу мало что, вообще, соображал. Как будто некий сумрак на сознание накатился, скорей всего последствие перемещения между мирами. Видимо, тогда и выболтал имя и время рождения. На год внимания не обратили, а вот все остальное в то числе месяц и день совпали полностью! Через две недели, для войны срок неплохой, из архива Костромского военкомата пришли документы и мне справили новый военный билет.
Никто не обратил внимания на фотографию двадцатилетней давности, вовсе на меня непохожую. В творившемся вокруг бедламе только радовались, что хоть как-то смогли идентифицировать мою личность и снять с себя лишние хлопоты. Насмотрелся я тогда по госпиталям на настоящие людские трагедии и страдания. Сколько там лежит горемык, которые себя не помнят или вовсе в сознание не приходят. Может, оно и к лучшему.
Кому нужен человеческий обрубок вместо здорового мужика? Или парень, по ночам бегающий по крыше? И как оказалось, в эту Отечественную я воевал, имел даже звание и награды, поэтому и «особые товарищи» меня сильно не мучили, поставили штамп и отправили в запасной полк. На шпиёна параметрами я точно не подходил. Как и они на распропагандированную либералами девяностых «кровавую гэбню». Люди как люди, делают свое дело, особо к служивым не цепляясь. Потом же все вокруг как все завертелось и закрутилось… И вот, опять!

- Товарищ Косарев, присаживайтесь!
Немолодой майор в полевой одежде бросил на меня быстрый взгляд и снова уткнулся в свои бумаги. Закуток землянки узла связи был обставлен также просто и обыденно. Наконец, особист поднял голову и без обиняков заявил:
- Вы в курсе, что по вашему делу ведется расследование?
- Нет.
Опа, называется - приехали! Допрыгался, значит!
С тоской представляю прелести, ожидающие меня в застенках военной контрразведки. Когда же всплывет вся моя подноготная, то и в СГБ. Может, и Даша там уже томится? Нельзя вечно надеяться на бардак, вызванный мировой войной. В этом слое она вовсе не ядерная и когда, сука, кончится, никому не известно.
- Вы же понимаете, младший сержант, что ваше подразделение особенное, постоянно имеет дело с государственной тайной. Поэтому служить в нем должны люди с безупречной репутацией, - взгляд у майора был какой-то странный, вроде доброжелательный, но от таких друзей я бы держал подальше. - Вы же за время службы успели отлично себя зарекомендовать. Сами понимаете, что в условиях войны возникает некоторая сумятица с документами, так что не будем тратить наши усилия и время на излишнюю формальность. Подпишите здесь и здесь.
- Что это? – я старался, чтобы руки не дрожали. Хотя для такого опытного особиста подобное поведение вполне привычно. Самые отчаянные ухорезы до дрожи в коленках побаиваются собственную контрразведку.

- Подписка о неразглашении, форма для офицерского состава. Опираясь на сегодняшний послужной список, ваши командиры считают, что у вас настоящий нюх на американцев. Они также полагают, что и в предстоящей операции вы скорей всего первым и обнаружите искомый объект. Ну а нам хочется, чтобы вы полностью осознали личную ответственность государственного секретоносителя.
Вот сука, мягко как стелет, прикрывая собственную задницу, а ведь наверняка что-то подозревает. Хотя нет, это уже моя паранойя в уши нашептывает. На фронте собственные приметы и знаки имеются. Удачливых и бедолаг смерть разводит по сторонам бытия до охрененения быстро. То, что мне постоянно везет, фронтовиков уже совсем не удивляет, по этой причине мне звание сержанта и восстановили, а затем в командиры вывели. На войне самое главное – показать собственную эффективность. Ну а причина её показывать у меня есть, очень даже личная.
- Давайте бумаги!
Приняв документы обратно, особист удовлетворительно хмыкнул, еще раз пробежал по ним взглядом.
- Желаю вам удачи, товарищ Косарев, - слово «товарищ» из уст службистов в этом времени много значит, на душе вмиг становится теплее. Но два раза Ку, уже возле брезентового полога меня догоняет вторая половина контрастного душа. – Только вы бы прекратили ваши антипартийные разговорчики. Не надо, пожалуйста, люди уже жалуются.

Бросаю на особиста взгляд исподлобья, на прощание, так сказать! Как эти сволочи все-таки научились манипулировать людьми! Что тогда, что в мою эпоху. Хотя кто сейчас может сказать, где тот временной отрезок остался и какой из них, вообще, мой. Особист же вроде как и добрый совет дает, намекая, что на меня стучат, а вроде как и предупреждает, что органы бдят. Не расслабляйте, дорогой товарищ, булки пока не стали снова гражданином. Мол наступит время, и до вас очередь дойдет.
Только сейчас осознаю, почему в мои пятидесятые люди поддержали троцкистского выкормыша Хрущева. Страх перед безликой машиной бездумного подавления, отсутствие чувства защищенности, даже если ты и прав. Государственная система обязана постоянно меняться под натиском требований времени, и если она этого не делает, то в таком случае некоторые, пусть и необходимые государству и обществу, элементы вырываются из нее буквально с корнем. Вселенная любит устойчивый баланс, стремление к нему и есть её движущие силы.
Пока не пришла Чернильная тьма. Но она в этот мир уже стремительно врывается. Поэтому я и здесь, в составе батальона особого назначения Пятой воздушной армии Вооруженных Сил Союза Советских Социалистических Республик.