Из истории рода делла Торре
Милан, год 1180 от рождества Христова
Подеста Милана граф Амедео делла Торре чувствовал, что умирает. Болезнь мучительно долго истязала его иссохшее тело, в котором уже не осталось ни сил, ни воли к жизни. Не помогали ни растирания настойкою аспидов, ни мессы об исцелении, ежечасно возносимые фра* Никколо, ни утренние кровопускания, назначенные придворным физиком** мессэре Чиприано Ротокко. Днем и ночью его светлость терзали боли в животе. Лишь иногда они затихали, и несчастный забывался беспокойным, поверхностным сном. Усиливаясь, боль заставляла графа извиваться на ложе и истошно кричать тонким прерывающимся голосом, из которого страдания изгнали все человеческое.
За окном цвела весна. Под свежим ветром шелестели каштаны в дворцовом парке, впитывая солнечные лучи, распускались цикламены, благоухали гиацинты, смеялись резвившиеся на лужайках дети и племянники Амедео. В покоях графа чадили свечи, царили духота, полумрак, витали запахи испражнений и нездорового тела — мессэре Чиприано распорядился держать ставни наглухо закрытыми, дабы движение воздуха и солнечный свет не повредили больному. Прикрыв глаза, Амедео полулежал на груде подушек — таким образом врач, сторонник гуморальной медицины, добивался того, чтобы флегма*** отливала от легких и сердца, не смешиваясь с остальными тремя соками организма. Страдальчески запрокинутое, осунувшееся лицо желтизною соперничало с камизой, **** пропитанной шафраном для убиения болезни. По предписанию физика, прислуга каждое утро после кровопускания переодевала Амедео в свежую, смоченную драгоценным составом рубаху, избавляя таким образом от грязи и пота, вызванных недугом. Мессэре Чиприано настрого запретил смывать пот с тела графа, сказав: «Медицинская наука гласит, что вода расширяет поры, в которые может проникнуть новая болезнь».
Граф тихо постанывал — рези в животе немного отпустили. Вокруг суетились слуги, готовя Амедео к новому кровопусканию. Пришел толстый неопрятный цирюльник с хирургическим инструментом, молоденькая рабыня принесла серебряный — для очищения «грязной» крови больного — таз. Ждали мессэре Чиприано, физик задерживался у придворного астролога, с которым всегда согласовывал проведение лечения в зависимости от стояния небесных светил.
В дверь проскользнула старая дурочка Челестина, любимица графа, в лучшие дни частенько развлекавшая его своими глупыми выходками. Маленькая, сухонькая, вся какая-то неприметная, пробралась к кровати и встала в изголовье, обегая комнату острым взглядом хитрых черных глазок. При дворе Челестину не любили — слишком часто она с бессмысленным видом высказывала неприкрытую, неприятную правду. Детям и блаженным позволительно многое. Только слуги и рабы перешептывались о том, что никакая Челестина не дурочка и не шутиха, и что она якобы доносит графу обо всем, что делается и говорится в его доме.
— Твоя светлость, а, твоя светлость, — позвала старушка.
Амедео вздрогнул, приоткрыл затуманенные страданием глаза, еле слышно спросил:
— Чего тебе?
— Сказать хочу… — Челестина склонилась к уху господина и что-то горячо, быстро зашептала.
Граф приподнялся с подушек, хрипло выдохнул:
— Я понял… ступай… — и снова упал, с искаженным от боли лицом.
Дурочка выбежала из покоев, удостоившись неодобрительного взгляда мессэре Чиприано, который неспешно шествовал к больному, держа свиток нового гороскопа. Повелительно кивнув цирюльнику, чтобы был наготове, врач обратился к Амедео:
— Начинаем, ваша светлость.
Так он говорил и вчера, и позавчера, и месяц назад, ни разу не получив ответа. Слова эти были лишь данью вежливости, и физик вздрогнул, когда потрескавшиеся губы графа вытолкнули:
— Не нужно… кровопускания…
— Но, ваша светлость…
В голосе Амедео зазвучали нотки былой властности:
— Все вон. Мессэре Чиприано, останьтесь…
Перепуганные слуги покинули покои, оставив растерявшего важность лекаря наедине с высокородным пациентом. Физик сделал робкую попытку воззвать к благоразумию графа:
— Ваша светлость, но больная кровь…
— Молчите, — оборвал Амедео, — у меня мало времени. Я знаю, что сегодня умру.
— Этого не может знать никто, кроме всевышнего! — воскликнул мессэре Чиприано.
— И он послал мне сон, — задумчиво проговорил граф. — Но я не о том… Скажите, мессэре, в чем вы видите причину моего недуга?
— В вашем желудке образовался избыток черной желчи. Распространяясь по телу, она отравляет кровь, делая ее черною, что вызывает воспаление во всем организме, — ответил врач. — Поэтому я вижу в кровопускании единственное средство от постигшей вас болезни.
— Оставьте свой ученый бред. Мне неинтересны последствия. Я спросил о причине.
Мессэре Чиприано замялся. И дело было не в том, что он не знал, откуда взялся странный недуг, поразивший графа. Напротив, он был уверен, что понял его причину верно. Но как сказать об этом пациенту?
Амедео с трудом усмехнулся, прищурив тусклые от болезни карие глаза. Горбатый нос, который придворный поэт в своих виршах называл орлиным, казался непомерно огромным на исхудавшем лице.
— Меня отравили, верно?
Врач снова содрогнулся. Да, тысячу раз да! Он был убежден, что кто-то убивает несчастного графа. Но будь он проклят, если мог понять, каким образом яд попадает в желудок его пациента! Перед подачей на стол все блюда давали попробовать сначала кухонным рабам, затем собакам. Посуду, с которой ел граф и его семейство, проверяли надежные слуги, а в кубок, из которого пил его светлость, был вделан рог единорога, предохранявший вино от отравления. Отчаявшись, физик сам принялся следить за всеми работами на кухне. Тщетно: неведомый яд медленно, но верно убивал Амедео делла Торре.
— Значит, я прав, — тихо проговорил граф, внимательно наблюдавший за изменениями в лице лекаря. — Ступайте, мессэре, позовите ко мне фра Никколо.
Боль возвращалась, а с нею и неимоверная слабость, сковывавшая тело, и осознание близости смерти. Следовало торопиться. Фра Никколо, высокий широкоплечий монах с округлым румяным лицом и чувственными губами тайного сластолюбца, облаченный в серую рясу из дорогого сукна, подошел к кровати, благословил умирающего.
— Я хочу исповедаться, святой отец, — прошептал граф и вдруг, не дав фра Никколо произнести положенную в таких случаях фразу, спросил: — что произойдет с душой человека, не сумевшего перед смертью простить своих врагов?
— Все в руках господа, сын мой, — монах озадаченно нахмурил густые брови, — но гнев — один из семи смертных грехов. Лишь господь наш может решать, кому простится, а кому нет. Отказывая врагу в прощении, ты возносишь себя выше господа, впадая в самый страшный грех — гордыню.
— Что же станется со мною за это?
— Грешник будет ввергнут в геенну огненную, где ему вечно гореть в адском пламени, — строго произнес священник.
— Геенна… — тихо рассмеялся больной. — Есть ли муки страшнее тех, что я испытываю сейчас? Я готов… — и, словно не было этого странного разговора, повторил: — Я хочу исповедаться, святой отец.
Боль все крепче сжимала графа в безжалостных объятиях, не дав ему закончить покаяние в грехах. Во время соборования и елеосвящения он жалобно кричал, заглушая слова мессы. Наконец фра Никколо вышел из покоев.
Под дверью собралась вся семья делла Торре, узнавшая от лекаря о том, что умирающий потребовал священника.
— Можете проститься, — сурово произнес фра Никколо.
Тихо, гуськом они вошли в комнату и встали вокруг ложа страдальца. Младший брат графа Паоло, красивый крепкий мужчина тридцати пяти лет, его сыновья — похожий на отца пятнадцатилетний Паоло-Джачинто и тринадцатилетний весельчак Лучано. Супруга Паоло, мадонна Ортензия, хмурая полноватая женщина. Некрасивая и немолодая, в прошлом месяце отметившая свое тридцатилетие, она безмерно ревновала своего все еще полного мужской силы супруга к каждой хорошенькой служанке. Ревность и зависть к чужой юности прорезали глубокие складки вокруг рта, брюзгливо опустили уголки губ. Глаза навыкате делали мадонну Ортензию похожей на большую рыбу...
Чуть поодаль от остальных родственников стояла юная мадонна Анджелика — жена умирающего. Высокий выпуклый лоб, золотистые кудри, выбившиеся из-под светлого покрывала, широко раскрытые ореховые глаза, в которых дрожали беспомощные слезы, аккуратный носик, детски припухлые губы… мадонне Анджелике было восемнадцать лет. За юбку ярко-голубого платья цеплялись двое мальчиков — сыновья, близнецы Витторио и Алессандро, одинаковые как две виноградины с одной кисти. Господь не благословил первый брак Амедео детьми. Овдовев, граф выдержал положенный срок траура и женился на тринадцатилетней Анджелике из небогатого рода ди Грассио. Разница между супругами составляла четверть века. Амедео, без памяти любивший юную жену, молил бога лишь об одном — о наследниках. Его мечта осуществилась вдвойне, и спустя год Анджелика подарила мужу близнецов.
Боль скручивала внутренности, мешала дышать. Граф слабо махнул рукою, подзывая жену. Та склонилась над умирающим, поцеловала горячие сухие губы. Сдерживая рыдания, подняла детей, чтобы Амедео смог проститься с ними.
— Ступай… Андже, — с трудом проговорил его светлость, не желая делать юную супругу свидетельницей своих мучений, а самое главное, того, что должно было произойти сейчас...
Схватив мальчиков за руки, плачущая мадонна Анджелика вышла. Как же плохо будет ей одной, с детьми, без мужа и отца, без опоры. Не успел, не защитил… все в руках господа… Амедео хватал воздух, словно рыба, выброшенная на сушу. Словно рыба…
Следующими к смертному одру подошли племянники, затем мадонна Ортензия. И их больной выпроводил прочь. Когда над постелью склонился Паоло, боль стала невыносимой. Будто зверь, рвущийся на свободу, она когтила внутренности, раздирала их, наполняла рот кровью. И Амедео уступил ей. Издал жалобный крик, выплюнув на грудь кровавый сгусток, содрогнулся в последней агонии и замер с широко распахнутыми глазами.
Паоло прикоснулся ко лбу покойного поцелуем. Прикрыл веки.
— Прощай, брат…
Богатство и власть — великое искушение. Неудовлетворенное желание и страсть, которую невозможно разделить, рождают в душе злобу и зависть. Амедео был силен и крепок, и мог прожить еще много лет. Если бы Паоло не помог смерти найти свою жертву. Недаром вот уже десять лет он с помощью алхимика тайно изучал яды. В его лаборатории стояли наполненные морской водою резервуары, в которых плавала разная рыба. На ней Паоло испытывал действие ядов. Однажды ему пришла удивительная мысль о том, что человек, съев рыбу, накормленную отравою, будет отравлен и сам. Паоло блестяще доказал эту гипотезу, ежедневно подкармливая кефаль ядом.
Амедео любил острый паштет из кефали. Больше никто из домочадцев не притрагивался к этому кушанью. Верный слуга Паоло осторожно прокрадывался в большую кладовую, где в чане плескалась живая рыба, и подменял кефаль. Напрасно мессэре Чиприано пытался поймать убийцу, отравляющего блюда. Напрасно с паштета снималась двойная проба. У собак и рабов крепкие желудки, и маленький кусочек паштета не мог им повредить. Зато его ежедневное употребление медленно убивало Амедео, который даже на смертном одре не мог отказаться от любимой еды. К тому же физик, сам того не желая, ускорил гибель пациента, рекомендовав ему острую пищу «для выжигания черной желчи».
Паоло прикрыл лицо ладонью, словно скрывая от покойника торжествующую улыбку. Теперь его непременно изберут подестой Милана! Теперь ему принадлежат все состояние и вся власть семьи делла Торре. И мадонна Анджелика…
Стон, раздавшийся в покоях, заставил его вскрикнуть. Амедео распахнул глаза и устремил на брата горящий взгляд:
— Подойди…
Содрогнувшись в душе, Паоло вновь склонился над графом, так упорно цеплявшимся за уходящую жизнь...
Иссохшая рука дернулась, провела по окровавленному рту. Собравшись с последними силами, Амедео ударил брата по губам. Шутиха Челестина слишком поздно сумела узнать, кто и как убивает его. Он не смог сохранить жизнь, зато за ним осталось право мести.
— Убийца… будь проклят проклятьем Каиновым…
Последняя судорога была короткой и страшной: спустя мгновение все кончилось. Теперь граф делла Торре был мертв.
Паоло попятился от кровати, ощущая на губах вкус крови своего родного брата…
Примечания
*Фра — обращение к священнослужителю
** Физик — так в средневековой Европе называли врачей.
*** Флегма — согласно средневековой медицине, одна из жидкостей человеческого тела.
**** Камиза — нижняя рубаха-туника.

Глава 1
Владивосток, ноябрь 2009 года

«Du hast! — заорало под ухом, — Du hast mich!»*
Шепотом чертыхаясь, Сергей нащупал мобильный, лежавший рядом с подушкой, отключил будильник, в который раз пообещав себе сменить его мелодию. Он любил «Раммштайн», но просыпаться предпочитал подо что-то более… симпатичное. Звонок установила Алиса. Пошутила, называется.
Сергей еще немного полежал: вставать не хотелось. Понедельник… Ощутив, что вот-вот снова провалится в сон, решительно отшвырнул одеяло, скатился с дивана, несколько раз отжался, разогревая затекшие мышцы.
С портрета, висевшего на стене — работа младшей сестренки — на Сергея смотрел его двойник. Коротко стриженные русые волосы, худощавое лицо с твердым подбородком, спокойный взгляд близко посаженных серых глаз, прямой нос с горбинкой, упрямо сжатые губы. Сейчас оригинал отличался от изображения не в лучшую сторону: подбородок украшен двухдневной щетиной — в выходные было лень бриться, волосы всклокочены, глаза смотрят хмуро и недружелюбно. Сергей не любил первые минуты утра, вырывавшие его из сна.
После бритья, контрастного душа и чашки кофе утро уже не казалось мрачным, а новая неделя — бесконечной. Сергей заглянул в комнату сестры. Дашка спала, уютно закутавшись в одеяло до самой макушки, в ногах у нее дремал, свернувшись в клубок, толстый серый кот. Полоса света из коридора падала на стол, заваленный рисунками. Стены маленькой комнатки были заклеены постерами с фотографиями персонажей знаменитой вампирской саги. В полумраке бледные лица кровососов и их подружек выглядели угрюмыми и недовольными, словно вторжение Сергея не вовремя пробудило героев от их упыриного сна. Рядом с кроватью валялась книжка в глянцевой обложке, с которой смотрели все те же или очень похожие бледные физиономии. Сергей добродушно усмехнулся: сестренка в семнадцать лет все еще увлекалась сказками. Сам он не мог понять прелести романтических отношений с ожившим покойником, полагая, что труп, даже ходячий, должен быть холодным и вонючим. Поэтому фанатизм поклонниц вампирских саг объяснял для себя красотой и особой харизмой актеров, сыгравших главные роли. Впрочем, в харизме Сергей, наверное, тоже не разбирался — ничего необычного и прекрасного в лицах актеров он не усматривал.
Кот бесшумно соскользнул с кровати и, доброжелательно затарахтев, принялся тереться об ноги хозяина, требуя ласки и еды.
— Даш, — позвал Сергей, — тебя на учебу подвезти?
Девушка подняла заспанное лицо, несколько секунд непонимающе смотрела на брата, потом, окончательно вернувшись к реальности, пробормотала:
— Нет, мне сегодня ко второй паре…
— Тогда Мурзу покормишь, — распорядился, уходя, Сергей.
В подъезде он достал из кармана мобильник, ткнул клавишу «3», прослушал какую-то незамысловатую мелодию. Алискин телефон был отключен. Неужели еще дуется? Не похоже на нее. В пятницу, в обеденный перерыв, они повздорили, и девушка обиделась. Причина ссоры была банальна и проста: Алисе давно уже хотелось услышать от любимого официальное предложение руки и сердца, а Сергей все тянул. Не то чтобы его пугала перспектива семейной жизни — нет, тут как раз их желания совпадали. Но Дашка… как оставить семнадцатилетнюю сестру? Алиса была не против того, чтобы жить одной семьей, но Сергей сомневался. Это на словах просто, а на деле девчонки у него обе с характером.
Он привык ставить интересы Даши превыше своих. Так уж получилось, что шесть лет назад, после гибели родителей в автокатастрофе, ему пришлось взять на себя ответственность за сестру. Тогда Сергей, выпускник Высшей школы милиции, только начинал работать опером, а Дашке исполнилось одиннадцать. Близких родственников в Приморском крае у Кругловых не имелось, помочь было некому. Приехала, правда, из Красноярска двоюродная сестра мамы, рассказывала о том, как трудно ей приходится с двумя детьми, да тут еще и муж бросил... Тетка явно надеялась, что Сергей сделает из ее рассказа правильные выводы. Он сделал. После похорон, когда от нее и соседей прозвучало: «О девочке надо позаботиться. Давай подберем хороший интернат или детский дом», — парень молча выставил всех за дверь.
Сергей никогда не был особенно дружен с сестрой — сказывалась большая разница в возрасте. Он всегда относился к Даше снисходительно-покровительственно, не более того. Но тогда, в день похорон, глядя в ее испуганное, опухшее от слез лицо, вдруг отчетливо осознал: ближе и роднее сестренки у него никого не осталось, и ни в какой интернат он ее не отдаст. Просто не сможет предать этого домашнего, доверчивого ребенка.
Сначала было очень трудно. Дашка все время плакала, а он не знал, как ее успокоить, как вернуть их маленькую семью к нормальной жизни. Не хватало всего: денег, времени, умения вести хозяйство… Потом как-то постепенно наладилось. Правда, спустя три года пришлось бросить службу в милиции, променяв ее на гораздо более спокойную и денежную работу в отделе безопасности банка. Там он и встретил Алису…
Улицу окутывал густой туман. Белесое, солено пахнущее покрывало тянулось из бухты, стелилось по земле, льнуло к домам и деревьям, делало силуэты прохожих размытыми, нечеткими. В этом плотном облаке обычный спальный район становился загадочным, похожим на декорацию к фильму ужасов. Погода для Владивостока нередкая, хотя для ноября и не совсем типичная.
По дороге на стоянку Сергей еще раз позвонил Алисе. Снова прозвучала бравурная песенка, следом до противности вежливый женский голос сообщил: «Аппарат абонента выключен или находится вне зоны действия сети». Если Алиса отключила трубку, значит, явно не желала идти на примирение. Сергей недоуменно пожал плечами. Неужели до сих пор обижена? Вряд ли, скорее всего, просто села батарея. При всей своей вспыльчивости девушка была не злопамятна, и ни разу еще не сумела выдержать в ссоре дольше одного дня.
Серый «субару-форестер» послушно заурчал, подмигнул противотуманными фарами, мягко тронулся с места и покатился по ухабистой дороге, больше напоминающей горную тропу.
— Не проскочил, — пробормотал Сергей, выруливая на трассу.
Вскоре субарик завяз в медленном, ленивом потоке машин. А потом этот поток и вовсе замер. Машин во Владивостоке было непомерно много, а дорог — неоправданно мало, что наглядно подтверждало наличие обеих вечных общероссийских бед. Но зато имелись две достопримечательности, которыми горожане заслуженно гордились. О них хорошо сказал солист легендарной немецкой рок-группы, приезжавшей во Владивосток на гастроли. На вопрос журналистов «Что вам больше всего понравилось в нашем городе?» мастер рок-баллады ответил: «Огромное количество дорогих машин и красивых женщин».
Действительно, по Светланской и Океанскому проспекту — «Сити» Владивостока — несся непрекращающийся поток роскошных «лексусов», солидных «лэндкрузеров», хищных спортивных «лансеров» и «целик». В дорогих автомобилях, на водительском сиденье или рядом, сидели красивые девушки. Такие же красотки, ничуть не хуже, нарядной пестрой толпой заполняли вымощенные брусчаткой тротуары, спеша в офисы, магазины, университеты…
Стоя в пробке, Сергей еще несколько раз звонил Алисе — безрезультатно.
В центре светило по-зимнему холодное солнце, делая стоящие вдоль дороги старинные дома, выкрашенные желтой и розовой краской, празднично яркими. Каждый район Владивостока отличался своим собственным микроклиматом, и, проехав из конца в конец города, можно было поочередно окунуться в туман, попасть под дождь и увидеть солнце. Портовый город, сложный ландшафт — обычное дело.
До банка на Алеутской Сергей все же добрался вовремя, ровно в девять — минута в минуту — вошел в кабинет службы безопасности: Михаил Александрович, начальник, терпеть не мог опозданий.
Первым делом Сергей позвонил по телефону внутренней связи в отдел кредитования, где работала Алиса.
— А ее нет, — кокетливо пропела одна из менеджеров, — не волнуйтесь, Сергей Владимирович, приедет.
Служебные романы руководством не приветствовались, поэтому Сергей с Алисой всегда делали вид, что они как бы не вместе, а остальные сотрудники притворялись, что как бы в это верят.
Но Алиса не появилась ни через час, ни через два, по-прежнему пребывая «вне зоны действия сети». В одиннадцать Сергей набрал ее домашний телефон. Трубку сняли сразу же, как будто ждали звонка.
— Алло! — даже по телефону в голосе Алисиной матери отчетливо слышались надежда и страх.
— Здравствуйте, Елена Сергеевна…
— Сереженька! — перебила женщина, — Слава богу! А я уже собиралась на работу звонить, вашего-то номера не знаю… Алиса с вами?
— Нет… — растерянно ответил он, ощущая, как в сердце холодной змеей заползает тревога.
— Как же так? — Елена Сергеевна всхлипнула.
— Успокойтесь, расскажите все по порядку, — твердо произнес Сергей, стараясь голосом не выдать своего беспокойства.
Но женщина расплакалась, и уже не могла выговорить ни слова. Трубку взял Антон Петрович, отец Алисы, заговорил медленно, борясь с одышкой, какая бывает у сердечников. В пятницу вечером Алиса ушла с подругами в ночной клуб, сказав родителям, что все выходные проведет у Сергея.
— Мы думали, она с вами, поэтому сначала не беспокоились, — говорил Антон Петрович.
— Нет. Я не видел ее с пятницы, — ответил Сергей.
— Она не позвонила в субботу. Мы не хотели вам мешать, но в воскресенье не выдержали, позвонили сами. Алисин телефон отключен. Мы уже с ума сходим. Понимаете, такого никогда раньше не было. Она старается нас не волновать. У меня больное сердце…
Сергей знал, как бережно Алиса относится к родителям. Действительно, она ни при каких условиях не могла оставить их в неведении. Да они ведь многого и не просили: просто раз в день позвонить, сказать, что все в порядке. Значит, с нею произошло что-то очень серьезное… По спине пробежал холодок.
— В каком клубе они были? — быстро спросил Сергей.
— Кажется, «Колизей»… Да-да, она так его назвала.
— Подругам звонили?
— Да… только они что-то непонятное несут. Говорят, что не знают, куда Алиса делась из клуба. И вообще, мне показалось, они обе пьяные.
— Хорошо, я сейчас сам с ними поговорю. Дайте мне их телефоны.
— А нам что делать? — потерянно спросил Антон Петрович, продиктовав номера.
— Пока ничего. Ждите. И постарайтесь не волноваться.
Сергей положил трубку. Он знал, что полагается делать в таких случаях, но просто не мог предложить напуганным, измученным ожиданием пожилым людям обзванивать морги и больницы. Лучше он сделает это сам. Но сначала встретится с подругами Алисы. Девушкам вполне может быть известно больше, чем они сказали родителям.
— Михаил Александрович…
— Да, можете ехать, — тут же отозвался начальник, широкоплечий бритоголовый мужчина, внимательно прислушивавшийся к его телефонному разговору. — Считайте это своим служебным заданием.
Сергей благодарно кивнул. Михаил Александрович мог расценить внезапное исчезновение менеджера кредитного отдела как чрезвычайное происшествие и угрозу безопасности банка. Но будь это действительно так, он не поручил бы расследование ему, любовнику Алисы.
— С вами едет Андрей, — тут же перестраховался начальник.
Из-за соседнего стола поднялся невысокий смуглый парень и, бросив:
— Жду у твоей машины, — вышел.
Сергей созвонился с подругами Алисы. Он был знаком с обеими девушками, пару раз был с ними в одной компании, так что они сразу согласились на встречу.
Встреча с одной из подруг была назначена в маленьком кафе «Розовая жемчужина», которое располагалось на первом этаже монументального дома дореволюционной постройки. Леночка, пухленькая миловидная блондинка лет двадцати пяти, уже сидела за покрытым розовой скатертью столиком, с аппетитом уписывая чизкейк.
— Привет! — весело поздоровалась она. — Я здесь работаю неподалеку. У меня как раз обед.
Андрей, впечатленный Леночкиной белокуростью и богатыми формами, широко улыбнулся и завел ни к чему не обязывающий разговор о местной кухне. Сергей заказал два кофе, незаметно присматриваясь к девушке, охотно болтавшей с его напарником. Судя по поведению, она не была ни напугана, ни взволнована.
— Лена, — вклинился он в беседу. — Извини, но у нас мало времени. Я по поводу Алисы.
— А что Алиска? — беззаботно откликнулась девушка.
— Ты сказала ее родителям, что не знаешь, где она.
— Родителям? — аккуратные бровки Леночки приподнялись, большие карие глаза округлились, выражая искреннее удивление. — Я с ними не разговаривала.
— Вчера тебе звонил Антон Петрович, Алисин отец. Спрашивал, не знаешь ли ты, где она.
— Н-не помню, — как-то неуверенно отозвалась девушка.
— Ладно, неважно, — Сергей решил не настаивать, хотя поведение Леночки выглядело, мягко говоря, странно. Как можно было позабыть о вчерашнем звонке? Она же не старушка со склерозом. Даже если девушка и пыталась что-то скрыть, то какой смысл отрицать известный факт? — Расскажи мне, куда после клуба поехала Алиса.
Во взгляде Лены изумление сменилось непонятной отрешенностью. Закусив пухлые губы, она теребила прядку светлых волос, выбившихся у виска из аккуратной гладкой прически, и словно пыталась что-то вспомнить, но не могла. Так и не дождавшись ответа, Сергей мягко проговорил:
— В пятницу вы пошли в «Колизей», правильно?
— В «Колизей», — послушно подтвердила Леночка.
— Вас было трое: ты, Ирина и Алиса, так?
— Так…
— Хорошо. Расскажи, что вы там делали.
Леночка оживилась, голос зазвучал более уверенно:
— Как обычно. Сидели, выпили по паре коктейлей, слушали музыку, танцевали…
— Долго вы пробыли в клубе? — Сергей старался говорить как можно спокойнее, чтобы не вспугнуть девушку.
— Где-то до четырех, наверное. Потом Иришка захотела спать, мы заказали такси и уехали.
— Алиса уехала с вами?
Снова непонятная рассеянность во взгляде, словно имя Алисы воздвигало в сознании Леночки стену, сквозь которую не могли пробиться воспоминания.
— Сосредоточься, Лена, — сказал Сергей, подавляя желание схватить девушку за плечи и как следует встряхнуть. — Вы поехали по домам. Где была Алиса? С вами?
— Нет… по-моему. Нет, ее не было...
— Она осталась в клубе? Ушла раньше? С кем? Вспоминай!
Андрей толкнул напарника в бок, отрицательно покачал головой: не перегибай… Карие глаза Леночки наполнились слезами.
— Не помню, не помню… Ребята, я понимаю, это очень странно, но поверьте, пожалуйста: я правда не помню!
— Сколько ты выпила? — сочувственно спросил Андрей.
— Всего два коктейля!
Больше от нее ничего добиться не удалось. Мужчины провели в кафе еще час, успокаивая, а потом снова расспрашивая Лену. Картина складывалась непонятная: девушка вполне внятно описывала времяпровождение в клубе, вспоминала мельчайшие подробности, но как только речь заходила об Алисе, вдруг замирала, сбивалась и впадала в прострацию. Так ничего и не узнав, Сергей с напарником вынуждены были с нею распрощаться.
— Ничего не понимаю, — угрюмо проговорил Андрей уже в машине, — запугал ее кто-то, что ли?
— Непохоже. Согласись, если бы она что-то скрывала, придумала бы версию поубедительней.
— Наркота?
— Ты ее видел? — хмыкнул Сергей. — Девчонка пышет здоровьем.
— Ну, может, попробовала впервые. Экстази, допустим. В сочетании со спиртным эффект убойный.
— Тогда бы ее просто вырубило до утра, она бы не вспомнила даже, как блевала на собственные пятки, изогнувшись в лихом пируэте! А она подробно описывает, как рассталась с Ириной, и что в подъезде на ее этаже кто-то выкрутил лампочку.
Сергей вел машину, отвечал напарнику, но делал все это машинально, занятый мыслями об Алисе. За три года службы в милиции он наслушался баек об особой интуиции оперативников, но не особо верил в эти россказни, считая, что чутье на самом деле — не что иное, как опыт, помноженный на аналитические способности. А тут не требовался ни опыт, ни интуиция, чтобы понять: случилось что-то очень паршивое.
Субарик выехал из центра и покатился к бухте Тихой. Здесь, на сопке, между типовыми серыми девятиэтажками гулял холодный пронизывающий ветер, перекатывая унылые клубы тумана.
Ирина была в отпуске, поэтому назначила встречу у себя дома. Сергей очень надеялся на беседу с нею. Но надежды не оправдались: разговор, состоявшийся в маленькой уютной квартирке, почти в точности повторил диалог в кафе. С той только разницей, что теперь запиналась и плакала хорошенькая хрупкая брюнетка.
— Не понимаю, — говорил на обратном пути Андрей, — они обе словно зомбированы. Если не наркотики, то что? Гипноз?
— Возможно, — мрачно ответил Сергей.
— А ты в него веришь?
— Верю — не верю… Гипноз, НЛП, секта… у меня пока нет более убедительных версий. С девчонками кто-то поработал, это точно.
— Думаешь, Алису похитили?
— Возможно…
Вернувшись на работу, Сергей коротко отчитался перед начальником и отыскал в телефонной базе номер «Колизея». Трубку никто не взял — понедельник, в клубе наверняка выходной. Он снова позвонил Алисе: безрезультатно. «Аппарат абонента выключен или находится вне зоны действия сети», — вещал механический голос. Сергей откинулся в мягком крутящемся кресле, с минуту бездумно смотрел в белые пористые плиты подвесного потолка. Потом выдохнул, решительно нажал клавишу «4» на своей трубке. Пора.
С Вовкой Пермяковым они дружили с самого детства. Выросли в одном дворе, пошли в одну школу, сидели за одной партой. Потом вместе поступили в Высшую школу милиции, вместе начинали службу в Пушкинском РОВД. Только через три года Сергей ушел в банк, а Вовка так и остался. Сколько Сергей ни звал друга на новую работу, тот неизменно отвечал: «Да ладно, потом как-нибудь», — и продолжал тянуть оперативную лямку. И хоть при встрече Вовка любил жаловаться на то, что зарплата маленькая, премии зажимают, а вокруг — сплошная коррупция с показухой, бросать «весь этот бордель», как он называл место службы, не торопился. То ли любил свою работу, то ли работа его любила. Везде, где бы Пермяков ни появлялся, он заводил друзей. Такой у него был талант. Он умудрялся находить общий язык с девушками, таксистами, зрелыми дамами, злоехидными бабульками на лавочках и матерыми уголовниками — незаменимое качество для опера. Длинный, тощий, сутуловатый и нескладный на вид, Вовка обладал удивительными гибкостью и артистизмом, а его по-обезьяньи подвижное лицо, чем-то напоминавшее портреты Пушкина, в зависимости от желания хозяина могло выражать то искренне сочувствие, то непримиримую ярость, то мировую скорбь. Еще со школы к нему намертво приклеилось прозвище «Факофф». У Вовки не было никаких способностей к языкам, и английский он еле-еле тянул на троечку, но ругательство, почерпнутое из американских боевиков, он, к месту и не к месту, выговаривал красиво и с шиком, поражая воображение слушателей истинно суперменским произношением. Вот такой вроде бы несерьезный парень. Но в нужные моменты все клоунские замашки слезали с Вовки, словно шелуха, обнажая острый ум и железную хватку.
Капитан милиции Пермяков ответил не сразу. Сергей терпеливо ждал: мало ли, где может находиться оперативник. Наконец в трубке что-то зашуршало, брякнуло, потом голос Вовки радостно воскликнул:
— Серега, факофф! Привет!
— Володя, нужна помощь, — проговорил Сергей.
Он быстро рассказал об исчезновении Алисы. Друг был знаком с девушкой, хорошо к ней относился и при встрече утверждал в своей обычной полушутовской манере, что не понимает, чем Круглов заслужил такое сокровище.
— Ясно… — отрывисто произнес Вовка, — «Колизей» — наш район. Пусть родители завтра с утра приходят, пишут заявление.
— Вов, ты сможешь пробить по базе?..
— Хорошо, сделаю. — Друг отключился.
Остаток дня Сергей провел за работой. Так ему было легче переносить ожидание и бороться с самыми страшными подозрениями. Три года — невесть какой срок службы в милиции, но и за это время он успел неплохо узнать изнанку Владивостока. В портовом многонациональном городе, богатом, шумном, не отличавшемся порядком, живущем автомобильной торговлей с Японией и морскими перевозками, было чем поживиться. Сюда стекались преступники всех мастей — от мелких шулеров до грабителей-рецидивистов. Воры, убийцы, мошенники, держатели притонов, драгдилеры — на кого он только не насмотрелся.
А еще во Владивостоке часто пропадали люди, как правило, молодые, не старше тридцати пяти. В каждом отделении милиции пылились сотни нераскрытых дел на тех, кто «ушел из дома и не вернулся». Обезумевшие от горя родители, рыдающие жены и растерянные мужья давно уже стали рутиной, чуть ли не ежедневными посетителями. Конечно, процентов десять так называемых «пропаданцев» на самом деле таковыми не были. Кто-то сбегал из дома, кто-то в погоне за романтикой пускался в путешествие автостопом, великовозрастные чада уходили от надоевшей материнской опеки, жены бросали мужей, а мужья — жен, иной раз забывая предупредить о разрыве. В таких случаях правда рано или поздно выяснялась. А вот остальные девяносто… Чаще так и оставались пропавшими без вести. Иногда они находились. Всплывали в заливе, прибитые волной к берегу, по весне в лесу жуткими «подснежниками» показывались из-под стаявшего снега, обнаруживались в подвалах домов и под завалами мусора на городской свалке…
Сергей изо всей силы гнал от себя воспоминания о страшных находках, пытаясь думать только о работе. На какое-то время это ему удавалось, но потом он снова застывал за компьютером, бессмысленно пялясь в экран монитора. Тревога усугублялась зудящим чувством вины. Если бы Алиска не разозлилась на него, они провели бы выходные вместе. И не было бы ни клуба, ни последующего кошмара. И всего-то нужно было согласиться с абстрактным утверждением, что в двадцать семь мужчина готов к семейной жизни! А он как-то замялся… «Да женюсь я на тебе, дурочка! Ведь люблю же тебя! — мысленно уговаривал он Алису, как будто это могло что-то изменить. — Ты только найдись, вернись целая и невредимая. И я сразу же сделаю предложение. Только сначала отшлепаю, как следует!»
Рабочий день кончился. Сергей вышел из банка, немного постоял на улице, вдыхая свежий прохладный воздух. Домой не тянуло. Там Дашка, не хотелось пугать сестренку траурной физиономией. Подумав, он решил поехать на тренировку. Правда, по понедельникам занималась другая группа, но не выгонят же его! Сергей увлекался кудо уже восемь лет, имел второй дан, дважды выходил в серебряные призеры чемпионата по Приморскому краю, и три раза побеждал в профессиональных боях по версии «драка». С последними он завязал, когда погибли родители, решив, что теперь не может рисковать здоровьем — нужно еще сестру поднимать.
«Поеду, — подумал он, — пар выпущу хотя бы». Благо, сумка с доги, макиварами, шлемом и прочей экипировкой всегда лежала в багажнике его автомобиля.
Сергей уселся в машину, но не успел повернуть ключ в замке зажигания, как мобильник разразился песней «Арии». Звонил Вовка. Голос друга был сдавленным и хрипловатым, каким-то нерешительным.
— Серега, я пробил. Это пока неточно, но есть свежий труп. Вчера нашли. Похожий… — Вовка, словно не желая произносить имя Алисы вслед за словом «труп», не закончил фразу, только добавил: — Приезжай.

***
Даша любила туман. Он создавал чувство защищенности и приятного одиночества, скрывал от чужих взглядов. Она словно плыла в ласковом пуховом коконе, незаметная и не замечающая никого вокруг. Туман был холодным и в то же время нежным, румянил щеки, бриллиантовой пылью оседал на ресницах и волосах, придавал глазам влажный загадочный блеск. Но Даша не догадывалась об удивительном преображении, которое дарила ей белая дымка, а сказать было некому: ведь туман тем и хорош, что никто тебя не видит.