Владивосток, май 2012 года
В темноте кто-то был. Ворочался невидимой тушей. Маринка чувствовала это — c того самого момента, как они дошли до конца недлинного прямого тоннеля и, не найдя ни ответвлений, ни комнат, повернули назад.
Вроде бы она не увидела ничего подозрительного. Никто не появился из мрака, не колыхнулась завеса темноты. И хоть Маринка напрягала слух, не уловила ни эха от чужих шагов, ни дыхания за спиной. Не случилось ничего такого, но вдруг стало страшно. Очень страшно. По позвоночнику словно пробежала струйка ледяной воды, заставляя содрогаться, натягивая до предела нервы. Кожа покрылась мелкими пупырышками, горло перехватила судорога. «Уходи отсюда!» — вопила интуиция, предчувствие, или чему там положено вопить в таких случаях?
— Пошли отсюда, — в который раз уже повторила Маринка за интуицией, и сама поразилась тому, как охрип вдруг ее голос. — Быстрее, Санечка, пожалуйста…
— Да идем же, идем, — успокаивающе проговорил Саня. — Ты чего, Марин? Прекрати истерить.
Он понять не мог, почему вдруг подружка перетрусила. Ничего же не произошло. Да и что могло произойти в этом скучном подземелье? Ровное, прямое, без всяких боковых коридоров, помещений или лестниц, оно тянулось в сопке всего-то метров пятьдесят и заканчивалось тупиком. Зря только полезли, думал Саня, осматривая каменную стену, которая тоже не представляла собой ничего интересного. Шероховатая, осклизлая от сырости — обычная.
Тогда Маринка вдруг и перепугалась. Чуть не плакала, просила поскорее вернуться. Он хотел было пошутить, заорать: «Не могу! Меня кто-то за задницу схватил!» — но в голосе девушки было столько неподдельного страха, что Саня передумал. Молча двинулся обратно и ее за руку повел.
Синеватое пятно света от фонарика нервно дергалось, выдавая дрожь Маринкиных пальцев. Пахло погребом и картошкой — плесенью… Где-то размеренно капала вода, звонко ударяясь о камень.
— Быстрее, Санечка, быстрее… — молила девчонка.
Саня торопился, как мог. Не хотелось расстраивать без того перепуганную подругу.
До выхода оставалось каких-то пять метров, виден уже был квадрат тусклого света, ложившийся на стену, слышался с улицы шум дождя и отдаленный гул автомобильных моторов.
— Ну вот, дошли, — сказал Саня.
— Поздно…
Голос Маринки был неживым. Девушка прижалась спиной к сырой стене, глядя куда-то в темноту.
— Что еще…
И тут Саню накрыла волна ужаса. Темнота взволновалась, изрыгнула чернильную тень, которая метнулась к людям, обретая под лучом фонарика уродливое, невозможное лицо.
Последнее, что услышал Саня, — отчаянный визг Маринки…

Глава 1

Владивосток, май 2012 года
Коридор был длинным и темным, как кишка, да еще изгибался то вправо, то влево, отчего сходство только усиливалось. Из приоткрытых дверей некоторых комнат на пол ложились полоски бледного света. Но этого не хватало, пришлось включить фонарь.
Я заглядывал во все двери по очереди, осматривал помещения, похожие то ли на подвалы, то ли на пещеры. Луч фонаря выхватывал из темноты дикие, отвратительные картины. В первой комнате извивались в странном танце полуобнаженные существа. Тощие тела, белые лица, сияющие глаза с вертикальными зрачками, кроваво-красные губы... На пляску из угла завороженно смотрел пожилой мужик. Руки его были связаны за спиной.
За следующей дверью бледномордые твари, затянутые в черную кожу, хохоча, избивали плетьми молоденькую девушку. Та отчаянно кричала, металась по комнате, чем лишь усиливала всеобщее веселье. Пахло кровью, дорогими духами и зверинцем. Один наблюдательный упырь метнулся на луч света от моего фонаря. Я с силой захлопнул дверь, искренне надеясь, что успел разбить уродливую харю.
Еще одна комната. Бесформенный клубок тел — твари сплелись не хуже змей во время спячки. Медленно шевелились бледные руки, ноги. По подбородкам текла кровь — существа кусали друг друга, постанывая от удовольствия. Увидев меня, лениво зашипели, но не разомкнули объятий.
Наконец после десятка помещений, из которых ко мне бросались, прядали, визжали и тянули когтистые пальцы белокожие окровавленные уродцы, я нашел нужную комнату.
Здесь было тихо. Из распахнутого окна вслед за шорохом дождя вползала сырая прохлада. Единственный крошечный светильник давал ровно столько света, чтобы видны были очертания гроба, стоявшего на столе посреди комнаты.
Я подошел ближе, заглянул в богато декорированную домовину — там лежал молодой парень. Бледное лицо, обрамленное траурной рамкой черных волос, из-под красных, словно окровавленных губ выглядывали длинные клыки. Руки чопорно сложены на груди, каждый палец заканчивался темным саблеобразным когтем. Со стороны могло показаться, что парень мертв, но если присмотреться, становилось видно, как старинный камзол на груди вздымается в такт медленному дыханию. Из гроба наружу свешивался краешек черного с алым подбоем плаща.
Тихо ступая, я подкрался к стене, нащупал выключатель и нажал кнопку. Комнату залил яркий холодный свет.
— Вставай, упырина!
От неожиданности Дракула подскочил, тут же зажмурился от яркого света и едва не вывалился из гроба.
— Фа-фа-фа, — пробормотал он, выпутываясь из плаща. — Фы фаф фюфа фофол?
— Плюнь каку, — задушевно посоветовал я. — Подавишься.
Мальчишка вытащил вставные челюсти с длинными клыками и уже нормально произнес:
— Ты как сюда прошел? Если начальство увидит — меня уволят на фиг!
— У меня клубная карта, забыл? Я в вашем гадюшнике вип-клиентом числюсь. И потом, я плачу тебе не меньше, чем клуб. А за что? Соберись, Влад, проснись уже! Разговор есть.
— Только перерыв между двумя шоу выпал, — привычно заныл Дракула, скребя когтем в затылке, — хотел отдохнуть, а ты…
Под лампами дневного света стали видны синяки на его физиономии, которые не мог скрыть даже толстый слой грима. Я вынул из бумажника сто долларов, протянул ему:
— Теперь лучше? Ты почему на связь вовремя не вышел? Что у вас тут стряслось-то?
— Откуда узнал?
— Так вся Сеть гудит.
— Значит, слил кто-то из наших, — вздохнул упырь.
Влад Цепеш, он же Маленький Дракула, он же Владик Семенюта в миру, был звездой стриптиз-клуба «SWB» (что расшифровывается как «sweet blood»). Корча упыря перед богатенькими дурами, зарабатывал на учебу в Кембридже. Владик мечтал получить профессию детского психолога. По той же причине он согласился стать моим осведомителем.
Я регулярно мониторил «SWB» — там, где столько людей играет в вампиров, рано или поздно появятся и настоящие проклятые. Мне казалось, им здесь будет комфортно.
— Так что случилось? В полиции на вас ничего нет.
Влад достал из кармана шоколадный батончик, вгрызся в него, смазывая алую помаду. Ответил с набитым ртом:
— С полицией замяли. Да ничего особенного. У одной тетки крыша съехала. Постоянная клиентка. Заказала коньяк и садо-мазо с Артурчиком, все как всегда. А потом взяла и пацана искусала.
— Коньяка-то много приняла? — хмыкнул я.
— Достаточно, — кивнул Влад. — Ну и вот. Пока заметили, пока добежали, она его до мяса догрызла. Спасибо, до шеи не добралась.
— А он не сопротивлялся, что ли?
— Почему? Сопротивлялся, плеткой отбивался. Но баба как озверела. Психи, они же сильные. Мы ее втроем еле оторвали от Артурчика. Так она еще потом мне и двум охранникам морды набила и в окно сиганула.
— Разбилась?
— Да щас. Такие не разбиваются. Бегала вокруг дома, пока ее мужу не позвонили. Тот прислал людей, они за все расплатились, а тетку забрали. Говорят, в дурку заперли.
— Так почему не сообщил вовремя?
— Сотрясение у меня было, — затуманился псевдовампир. — Она ж как шибанула… Дома отлеживался. Сегодня вот еле выполз на работу.
— Лады, — я хлопнул парня по обтянутому шелком плечу. — Пойду. А ты завязывал бы с этой упырятиной, а то и тебя кто-нибудь сожрет.
— Не сожрет, я теперь осторожнее буду, — беспечно ответил Влад. — Ты ж в курсе: мне деньги нужны.
Бесполезно с такими спорить. Я махнул рукой:
— Как знаешь. Только не теряйся больше, а то уволю.
Я распахнул дверь, но не успел и шага сделать, как на пороге возник голый по пояс пузатый мужик лет сорока. Окинув нас безумным взглядом выпученных глаз, он икнул. По подбородку потекла слюна. Из коридора послышался топот и крики охраны. Не тратя времени на разговоры, мужик завыл, широко растопырил руки и бросился на меня. Я ответил прямым ударом в челюсть.
Псих остановился, помотал башкой, снова двинулся вперед, размахивая кулаками. Уклонившись от его неуклюжих выпадов, я ударил еще. Два апперкота опрокинули дядьку на пол.
— Упорный, — процедил я, рассматривая здоровяка, который силился встать и чем-то напоминал бегемота. — Весело тут у вас…
— А чего ты хочешь, — философски заметил Владик. — Тут элита гуляет, они через одного обдолбанные или нанюханные. Ну, и антураж располагает…
Перешагнув через мужика, я вышел. Миновал встревоженных охранников, спустился по широкой лестнице в зал. Пахнущую травой полутьму прорезали лазерные всполохи. В клетках под потолком плясали бледные девки в прозрачных саванах на голое тело, посреди зала на столе извивалась красивая мулатка с питоном, весьма убедительно копируя Сальму Хайек из фильма «От заката до рассвета».
Я немного полюбовался на мулатку, потом поднял воротник плаща и вышел под дождь. Значит, в «SWB» ничего особенного не произошло… Это хорошо, но почему же меня с самого утра наполняет странная уверенность: сегодня должно что-то случиться? Хорошо было бы ошибаться, но я привык доверять интуиции.
Верный черный «паджерик» ждал у входа. Усевшись, я сунул ключ в замок зажигания, и тут айфон в кармане разразился мелодией «System of a down».
— Ты где ходишь? — сердито спросила Маша. — Звоню-звоню…
Отняв трубку от уха, я бросил взгляд на экран. Пять пропущенных вызовов.
— Извини, Машунь. В клубе был, там шумно…
В голосе помощницы слышались ядовитые нотки:
— Хорошо быть частным детективом! Пока ты по клубам шляешься, офис знойные красотки осаждают.
— Ты на часы смотрела? — возмутился я.
Девять вечера, конечно, самое время для знойных красоток, но не в офисе…
— В шесть отправила дамочку домой. С трудом выпроводила. Но она обещала вернуться.
— А чего хотела?
— Не знаю. Сказала, будет говорить только с тобой.
Я вздохнул:
— Спасибо, Маш. Завтра разберусь.
Я сразу понял, о какой дамочке говорила помощница. Для чего еще существуют частные детективы, как не для решения проблем заказчиков? Только вот я не совсем обычный сыщик, и гости мне только мешали. Поэтому я в объявлениях об услугах всегда ограничивался номером мобильника. Но девица так рыдала в трубку, так умоляла о помощи, что я подумал: может, это мой случай? И назвал адрес офиса. Правда, это было неделю назад. Объявилась же она только сегодня. Значит, скорее всего, ничего серьезного.
Нет, не по поводу дамочки сегодня бунтовал мой внутренний голос.
Дождь барабанил по лобовому стеклу. Я включил дворники. Пора домой. Собаки голодные, да и я не лучше. Может, обойдется…
Айфон вякнул, извещая об СМС. Со знакомого номера пришло пустое сообщение. Это значило, надо срочно проверить почту.
Я вышел в Интернет, открыл ящик, увидел новое письмо осведомителя из полиции.
Не обошлось.
«В подземелье на улице Гоголя найдены два трупа — мужской и женский… По предварительным оценкам экспертов, тела принадлежат молодым людям в возрасте от шестнадцати до девятнадцати лет… Смерть наступила около двух суток назад…»
Ткнув в прикрепленный файл, я открыл фото. В двух выпотрошенных телах трудно было узнать парня с девчонкой. Кто-то вскрыл им брюшины, перегрыз глотки, вырвал сердца. И я мог поклясться: это сделал не человек.
Первое правило чистильщика: проклятые всегда рядом.

Из истории рода Батори
Замок Эчед, июнь 1569 года от Рождества Христова
— Илона, куда ветер летит? — девятилетней Эржебете не стоялось спокойно. Она нетерпеливо переступала с ноги на ногу, пока няня застегивала на ней платье. — Куда он летит, Илона?
— Куда богу будет угодно, барышня, — чопорно поджимая губы, ответила полная розовощекая служанка.
— Нет! — девочка тряхнула головой, длинная черная коса подпрыгнула на плече. — Ты раньше не так говорила! Скажи!
— Ох, барышня, сказки все это, — вздохнула няня. — Поди, узнает про них матушка ваша, выпорет бедную Илону.
— Не узнает! Я никому не скажу! — Эржебета обняла женщину за шею. — Говори, говори, Илонушка!
Няня рассмеялась: ну, как ей отказать? Эржебета была любимицей всей семьи и дворни. Мать радовалась ее красоте: белая как молоко, нежная как шелк кожа, румянец на щечках, что твоя утренняя заря, большие изумрудно-зеленые глаза, черные блестящие волосы. Отец гордился умом дочки — к девяти годам она уже бегло читала, писала и помогала вести счет в хозяйстве. Сестры восхищались смелостью и ловкостью — Эржебета ездила верхом и фехтовала не хуже любого юноши. Ну, а слугам была по сердцу веселость и ласковость малышки.
«Счастливый будет господин, которому достанется такое сокровище», — подумала Илона, а вслух произнесла:
— Хорошо, птичка моя, как прикажете, — чмокнула ручку девочки, заговорила нараспев: — Ветер летит к своей любимой, волшебнице Делибаб. Каждый полдень встречаются они под старыми дубами Мнеллики...
— А кто им мешает? Расскажи, Илона! — Эржебета с замиранием ждала старую, наизусть выученную, но все равно любимую историю.
— Им мешает страшный демон Ердег. Он хочет украсть прекрасную Делибаб. И когда подбирается демон близко, гневается ветер, приносит черные тучи, рвет деревья, обращается в ураган...
— А что еще Ердег делает?
— Он крадет детей с чистыми душами, — таинственно прошептала Илона, — И заменяет их лидерками ##1, в которых вкладывает кусочек своей черной души.


##1 Л и д е р к и (л и д е р к , л и д е р к а) — вампироподобные существа в венгерской мифологии.

— Для чего ж ему дети?
— Он их ест, — няня поднялась с колен. — Идемте в сад, барышня.
— Не хочу! — Эржебета капризно топнула ножкой, обутой в козловый башмачок. — Там скучно. Почему нельзя на Винаре по полям кататься?
Ее манили просторы Прикарпатья, а крошечный садик, выращенный в стенах замка меж двумя донжонами, был скучным, изученным до последнего листика.
— Батюшка с матушкой не велели, — пояснила Илона. — Вот вернутся они из Эрдёда, тогда и поедете с батюшкой на прогулку или там охоту. А сейчас никак не получится. Неспокойно, говорят, в деревнях-то…
Эржебета вздохнула: матушку ослушаться нельзя, она строгая. А вернутся они с отцом еще не скоро… И зачем, спрашивается, дался им замок Эрдёд?
Каждое лето в Эрдёд со всей Венгрии съезжались знатные евангелисты — родственники, друзья, знакомые четы Батори. Бывал там веселый дядюшка Иштван — придворный интриган, помощник Габсбургов, и прекрасная Клара Батори — старшая сестра короля Трансильвании, и говорили, даже приезжал однажды сам Штефан Батори — король Польши, которому матушка Эржебеты приходилась родной сестрой. И целыми днями гремели в замке веселые празднества, не смолкала музыка, носились туда-сюда слуги, таская блюда со снедью, и вино лилось рекою. А лунными ночами, когда спадала жара, открывались ворота старинного замка, и вылетала из него кавалькада всадников с факелами, и неслась, не разбирая дороги — по лугам, по крестьянским полям, по виноградникам — к лесу, на охоту...
Эржебете тоже хотелось увидеть Эрдёд, посидеть за столом с именитыми гостями, промчаться по полю на Винаре. Но как назло ко времени отъезда она почувствовала недомогание — видно, простыла на последней верховой прогулке. Потому вышло, что с родителями уехали брат Иштван да младшие сестренки — Жофия и Клара. Эржебета же осталась в компании Каталины с Агатой — старших дочерей матушки от первого брака. Сестры, взрослые уже девицы шестнадцати и пятнадцати лет, обе были помолвлены и ожидали свадеб. Родители рассудили, что негоже просватанным невестам гулять на праздниках, и оставили девушек в Эчеде.
Эржебета вслед за няней вышла из своих покоев, двинулась вниз по крутым ступеням, вдоль стен из серого камня.
Стар был замок Эчед, построенный еще при Карле Великом. Громада крепостных стен диким серым цветком вырастала из Карпатских скал, тянулась к небу тяжелыми лепестками башен. Осенью и весною здесь гуляли сквозняки, зимою завывал ветер, а летом солнце нагревало камень, превращая замок в пекло. Эчед населяли многочисленные призраки — бродили по ночам духи предков, которые умерли или были убиты в этих стенах, оглашали залы тихими стонами…
Эржебета любила Эчед — родовое гнездо семьи, а привидений не боялась. И то сказать, они ни разу не тревожили сон девочки. Зато как весело было бегать по узким коридорам, слушая, как мечется под сводами ее собственный смех, отраженный от камня!
В саду уже чинно прогуливались Агата с Каталиной, нарядные, в шелковых одеждах — белоснежные рубахи с пышными рукавами, корсажи платьев расшиты золотым галуном, на подолах — узор из чудесных цветов и сказочных птиц. Эржебета удрученно взглянула на свое платье из зеленого сукна. Ничего, зато в нем бегать и играть удобно.
Послеполуденное солнце было жарким, из-за стен доносился шум голосов. Илона присела на каменную скамеечку у стены, задремала. Сестры о чем-то шептались, хихикали — наверное, женихов обсуждали. Эржебете было скучно. Она остановилась возле хилого деревца, принялась тайком ощипывать листья.
Шум делался все громче, ближе, злее. Вскоре рев десятков луженых глоток зазвучал под самыми стенами Эчеда.
— Беда! Беда! — раздался задыхающийся женский голос.
— Что случилось? — Илона всполохнулась, завертела головой. — Что это?
— Беда! — в садик вбежала Тимия, служанка Агаты. Остановилась на мгновение, перевела дух. — Беда! Люди в деревне взбунтовались, сюда идут!
Илона прижала к себе перепуганную Эржебету:
— Не бойтесь, птичка моя, они ворота не откроют…
— Открыли уж, — заплакала Тимия, — какой-то иуда впустил бунтарей…
Илона с неожиданной легкостью подскочила, схватила Эржебету за руку:
— Бежим, птичка моя! — потащила девочку к лестнице, что вела вниз, на последние ярусы, а потом к замковым подвалам. — Тимия, шевелись!
Служанка последовала ее примеру, затормошила Агату с Каталиной, которые онемели от ужаса:
— Скорей, барышни! А то не сносить нам голов!
Злобный ропот приближался, распадался на крики боли, натужное хэканье мечников, женский плач: бунтовщики дрались с охраной и расправлялись со слугами.
Девушки наконец пришли в себя, подобрали юбки и побежали за Тимией.
Впятером летели они вниз по крутым ступеням, не останавливаясь, вбежали в арку, ведущую на последний ярус. Голоса крестьян отдалились, потом затихли, но женщины не остановились даже передохнуть.
— Быстрее! — говорила Илона.
Спустились в богатые погреба, побежали мимо мешков с овощами, копченых окороков, подвешенных под потолком, бочек с вином, потом снова спускались по скользким винтовым лестницам…
— Быстрее, барышни!
Они оказались еще ниже, в подвалах. Издали снова послышались вопли бунтовщиков, заметались эхом под сводами подземелья. Илона обессиленно прислонилась к стене.
— Бежим, няня! — звала Эржебета.
— Здесь, — с трудом выдохнула женщина. Налегла грудью на камень, сдвинула его, открыв узкую щель, из которой потянуло могильным холодом. — Выход к лесу… Здесь…
Эржебета первой вошла в тоннель, двинулась в полной темноте наощупь, хватаясь за склизкие стены. Брела медленно, радуясь тому, что не найдут во мраке. За спиной слышалось тяжелое дыхание служанок и плач сестер. Впереди забрезжил свет.
Подземный ход оказался коротким, вскоре беглянки выбрались из пещеры на склоне горы.
— В лес! — сказала Илона.
«Спасены, спасены!» — колотилось сердце.
Она неслась так, что ноги в удобных башмачках почти не касались земли. Первой добралась до опушки леса, схоронилась за стволом толстого дуба, выглянула, мысленно поторапливая сестер и служанок. Те уже подбегали к лесу, как вдруг…
— Вон они! Лови господских сук!
Из пещеры выбрались крестьяне. Один… два… десять… и еще… и еще… Эржебета с ужасом смотрела на уродливые грязные лица, беззубые рты, раззявленные в крике, покрытые темными пятнами пота рубахи, топоры и вилы в огромных натруженных руках…
Увидев барышень, чернь зашлась яростным ором:
— Бей сук!
Злобный вопль хлыстом ударил по сердцу. Эржебета нырнула за дерево, прижалась лицом к шершавой коре, затаила дыхание, как будто это могло сделать ее невидимой.
— Скорее, птичка моя! Не уйти нам…
Эржебета вздрогнула: не заметила, как Илона подбежала, остановилась за спиной.
— Лезь! — служанка подхватила девочку подмышки, подсадила на дерево.
— А ты, Илона?
— Лезь! Сиди молча! Не смотри! — лихорадочным шепотом наставляла няня. — Молись, молись, птичка моя…
Эржебета ловко, как белка, вскарабкалась по стволу дуба, зацепилась за толстую нижнюю ветку, подтянулась, уселась верхом. Проследив за нею взглядом, Илона вышла обратно, на опушку — туда, где мужики, обезумевшие от неповиновения и крови, окружали старших барышень.
Отдышавшись мгновение, Эржебета дотянулась до следующей ветки и полезла выше, выше. Вскоре она скрылась в густой кроне, зелень платья слилась с листвой, надежно укрывая девочку от враждебных взглядов.
Эржебета уселась в развилке ветвей, руками и ногами обхватила ствол, и только тогда взглянула вниз.
Не зря, не зря Илона запрещала ей смотреть…
Каталину с Агатой окружила толпа крестьян. Сестры едва стояли на ногах от ужаса, прижались друг к другу, трепетали — два хрупких цветка в клубке червей. Верные Илона и Тимия своими телами загораживали барышень от озверевших рабов, да только разве то была защита?..
Кольцо сжималось все плотнее, со всех сторон раздавался злой ропот, грязные лица кривились гримасами жадности, ненависти, похоти…
— Стойте, стойте! — крикнула Илона, — Колош, Михал, куда напираете? Николау, тебе говорю, охолони! Или плетей давно не пробовали? Вернутся господа — торчать вашим головам на стене! Остановитесь, пока не поздно!
— Нашим головам и так уж не поздоровится! — захохотал огромный детина, поигрывая топором. — Семь бед, один ответ, а напоследок погуляем! Дави их, ребята!
— Не тронь барышень, Петру! Они вам ничего не сделали!
— Барское семя, гнилое, — осклабился мужик. — А ты умолкни уже!
Коротко замахнувшись, он опустил топор на голову Илоны, раскроил череп пополам. Уперся ногой в живот женщины, дернул на себя, выпрастывая лезвие. Серые и красные капли разлетелись веером, упали на лицо Агаты. За спинами девушек зверино завыла Тимия, когда в живот ее вонзились вилы.
— Издохни, ведьма! За сладкий кусок барам продалась…
— А мы сейчас попробуем, как сладок господский кусок! — сально ухмыльнулся Петру.
Он протянул огромную ручищу, дернул с волос Каталины расшитую жемчугами парту ##1.


##1 П а р т а — головной убор, подобие кокошника, который носили венгерские незамужние девушки. У дворянок шилась из дорогих тканей, отделывалась золотом, драгоценными камнями.

— Дави господское семя!
Эржебета не могла не смотреть. Впилась когтями в кору, закусила губы до боли, чтобы не закричать, не броситься с кулаками на мерзких тварей. Злоба затопила душу. Как они смеют? Как смеют поднимать руку на Батори?
Кто-то выдернул рубиновые серьги из ушей Агаты, разорвав мочки. По шее девушки заструилась кровь. Вид ее и запах словно выпустил наружу все звериное, что бурлило в людях.
Несчастных повалили на землю. Рвали в клочья шелковые платья, добираясь до белых нежных тел. Жалобно кричала Агата, билась в жадных руках. К сестре ее судьба была милосерднее: девушка лишилась чувств. Петру кричал, упав на колени возле бездыханной барышни:
— Я, я первый буду…
Упал, придавил собою распростертое тело, дергался, хрипел, роняя с губ пену на бледное лицо…
Эржебета мысленно умоляла родителей прийти, спасти. Но они не слыхали, и в душе поднималась злоба на них… Почему бросили дочерей? Сладко ли пьется вам, весело ли пляшется, когда подлый скот терзает плоть вашу?..
Долго зверствовали бунтовщики. Пытали полуживых девушек, вымещая на беззащитных свою ненависть к жестоким господам. Эржебета смотрела. Запоминала. Навсегда. На всю жизнь.
А потом, когда горизонт налился кровью, свистнули веревки, захлестывая нижние ветви дерева, на котором сидела Эржебета. Крестьяне подняли изломанные, безвольные тела, накинули петли на тонкие шеи...
Ногти впились в кору так, что из-под них сочилась кровь. Ее вкус ощущался во рту — зубы прорвали губу. Эржебета смотрела. Слышала предсмертный хрип сестер, ощущала, как дергаются они в последних судорогах. Чувствовала запах их испражнений.
Крестьяне ушли. А Эржебета все сидела, затаившись, на дереве, не смея пошевелиться.
Ночь упала на землю, выкатила на небо бледный диск полной луны. Ветер гулял по лесу, ерошил волосы Эржебеты, скрипел ветвями, играл, раскачивал повешенных.
Затрещали кусты — уходили олени, напуганные запахом смерти. Барсук высунулся из норы под корнями дуба, повел любопытным носом, тревожно понюхал воздух, поспешно нырнул обратно.
Выбрался из леса волк, за ним другой, третий — целая стая. Кружили возле дуба, пытались подобраться к покойницам. Жалобно поскуливали, становились на задние лапы. Один, самый крупный, напружинился, взметнул поджарое тело в прыжке, вцепился зубами в ногу Агаты и повис, мотая башкой. Упал на землю с добычей — куском плоти. Но больше, сколько ни скакали звери, не сумели достать человечины. Разочарованно поскуливая, растаяли в сумерках.
Эржебета молилась, как учила матушка. Только вот слова растворялись в усталости и безумии, которые волнами накатывали на разум. Но она старалась, повторяла молитву снова и снова, не понимая смысла…
Захлопали крылья — к дереву слетались вороны, по-хозяйски рассаживались на ветвях, на головах и плечах мертвых. Одна примерилась, клюнула глаз Каталины. Другая подкралась к Эржебете, ударила клювом по голове, выщипнула кусок кожи. Девочка отмахнулась, чувствуя, что по шее потекла теплая струйка. Птица лениво перелетела от строптивой добычи на другую ветку.
Эржебета молилась. Слова терялись, путались, превращались в чужие, незнакомые.
Отче наш, иже еси на небеси…
…Бог Иштен и три сына божьи — Иштен-дерево, Иштен-трава, Иштен-птица, и ты, могучая богиня Мнеллики, родной землей заклинаю вас, кровью заклинаю: спасите Эржебету, сохраните для мести…
Снова пришли волки. Расселись под деревом, ждали чего-то. Вороны хрипло каркали, прогоняя соперников.
Да святится имя твое, да приидет царствие твое…
…И вы, сестры Тюндер, и ты, фея водопадов, что расчесывает водяные волосы свои, и ты, ветер, возлюбленный волшебницы Делибаб, летите к отцу и матушке, расскажите, что Эржебета в беде…
Тяжело ворочался кто-то в лесу. Тревожно заорали вороны, а волки убрались прочь. Хозяин леса шел за добычей.
…И ты, демон Ердег, повелитель черных псов, черных кошек и черных ведьм, подаришь ли спасение за мою бессмертную душу? Спасение ради возмездия, демон Ердег…
Эржебета молилась.
Вороны бросили пиршество, взмыли в небо. Треск ветвей стал удаляться и вскоре растворился во тьме. Хозяин леса ушел. Наступила тишина.
Эржебета молилась.
А потом появился Черный человек. Возник из воздуха возле пещеры. Высокий, в темном плаще, лица не видно, спрятано под капюшоном. А может, и пустота в нем, в капюшоне…
Эржебета смотрела, и ей казалось, Черный человек медленно приближается. И она уже не молилась, потому что понимала: вот оно — самое страшное. Страшнее бунта, страшнее волков и медведя. Даже страшнее смерти сестер. Ее судьба. Черный человек.
У него не было лица, но Эржебета чувствовала: он смотрит на нее. И под этим невидимым взглядом пылала, выгорала дотла ее душа. Оставались серая зола да пепел…
Черный человек исчез с рассветом, растаял так же неожиданно, как появился. Эржебета с трудом разжала сведенные судорогой пальцы. Оказалось, она всю ночь просидела на дереве неподвижно. Теперь попытка размять затекшие члены отозвалась болью во всем теле.
Подавляя стон, девочка долго ждала, пока кровь быстрее заструится по жилам, а руки и ноги начнут слушаться. Потом принялась спускаться с дуба — жалобно, по-щенячьи, повизгивая, когда казалось, что вот-вот сорвется. На полпути оказалась лицом к лицу с Агатой. Зажмурилась на мгновение, потом поборола себя, взглянула. Пустые глазницы, расклеванное лицо, черные потеки засохшей крови. Слабый запах тлена. Лицо смерти. Не страшно.
Эржебета сползла с дерева, упала на землю, долго лежала, набираясь сил. Потом с трудом поднялась и побрела вдоль леса. Шла долго. Не страшилась ни диких зверей, ни бунтовщиков — это была не ее смерть, не ее судьба.
В середине дня вышла к дороге. Уселась на обочине, ждала чего-то. Чего? В этих местах хорошо, если за день один всадник проскачет…
Вдалеке взметнулся столб пыли — не напрасно ждала, значит. Застучали копыта, к Эржебете мчался неоседланный вороной жеребец.
— Винар! — крикнула девочка.
Конь остановился, нервно прядая ушами. Видно, сбежал, когда крестьяне разоряли конюшни, не захотел служить грязным скотам.
— Молодец, Винар, — прошептала Эржебета, чувствуя, что силы опять покидают ее. — Хороший Винар…
Замерев, жеребец ждал, пока девочка влезет на его спину. Стерпел, когда маленькие окровавленные руки вцепились в гриву. Сдержал нервную дрожь: от хозяйки исходил тяжелый дух смерти.
— Вперед, Винар, — Эржебета почти легла на шею коня.
Жеребец пошел быстрым шагом, бережно неся девочку, которая все глубже погружалась в забытье.

Июнь 1569 года, город Эрдёд, замок Эрдёд
Поздней ночью перед воротами Эрдёда остановился вороной конь, нетерпеливым ржанием оповестил стражу о своем появлении.
Сонный часовой выглянул из воротной башни, толкнул товарища:
— Габор, смотри-ка, всадник мертвый, что ли?
Тот поскреб в затылке:
— Может, ранен. Пойдем-ка, Янош, проверим…
Они распахнули тяжелые створки, жеребец вошел и встал возле стражников. Всадник свалился бы на землю, не подхвати его вовремя Габор.
— Это девчонка, — присвистнул он. — Вся в крови. Да вроде еще дышит…
— Смотри-ка, она не из простых, — заметил Янош. — Платье господское, а конь целого дома стоит.
— Конечно, не из простых, дурья башка! — заорал капитан стражи, который очень вовремя пришел проверить пост. — Это ж дочка самого Дьёрдя Батори! Я ее в Эчеде видал!
— Ух ты! Так за нее награду дадут, что ли? — восхитился Габор.
— Или на кол посадят, если она у тебя на руках помрет! Я сам ее в замок отвезу.
Эржебета разомкнула запекшиеся губы, хрипло прошептала:
— Скажите отцу… в Эчеде бунт… сестер… убили… — и снова погрузилась в беспамятство.
Капитан выругался, вскочил на усталого жеребца, принял Эржебету из рук Габора и поскакал в замок, где собралось множество знатных господ.
Спустя час из ворот Эрдёда вылетел большой отряд всадников. Яростно гикая, вооруженные до зубов верховые понеслись в сторону Эчеда.

Июнь 1569 года, замок Эчед
— Отче наш, иже еси на небесех, да святится имя Твое…
Анна снова и снова повторяла слова молитвы, не сводя глаз с бледного, осунувшегося лица дочери. Вот уже четвертая неделя пошла с той проклятой ночи, когда капитан стражи привез бесчувственную девочку в замок Эрдёд и торопливо рассказал о восстании. С тех пор Эржебета не приходила в себя.
В ту темную ночь Дьёрдь и все гостившие у Батори мужчины тут же подняли своих гайдуков, помчались в Эчед. Восстание подавили быстро — прошлись по окрестным деревням огнем и мечом. Сожгли каждый третий дом, пригрозили, что сожгут и остальные. Крестьяне тут же указали на бунтовщиков и зачинщиков, да еще сами кинулись их вязать. Тех, кто успел сбежать, искали и ловили гайдуки Батори.
Едва прибыл гонец с сообщением, что мятежники пойманы, Анна собралась и отправилась в Эчед. С собою повезла и спящую Эржебету.
Скоро комнаты в замке привели в порядок, стены обили новой белой тканью, поставили мебель краше прежней, разрушенную конюшню отстроили. Все вернулось к своему порядку. Только кто вернет матери детей?
К приезду хозяйки дворня обмыла тела Агаты и Каталины, нарядила в дорогие платья, уложила в обитые бархатом гробы. Раздавленными статуэтками лежали ее красавицы. Хрупкие косточки переломаны мужицкими кулаками, не узнать прекрасных лиц из-за черных пятен, покрывавших кожу. Что вытерпели дочери, какую муку приняли перед смертью, о том она думать не могла, боялась лишиться разума…
Выли над барышнями плакальщицы. Анне тоже хотелось завыть, да упасть на пол, поползти к мертвым дочерям, да закинуться в кликушеском припадке, биться головою о камень… Не стала — Батори не плачут. Молча подошла к домовинам, молча смотрела в изуродованные лица, осторожно гладила изломанные пальцы.
Анна не захотела хоронить дочерей в семейном склепе, отдавать холоду и сырости. Пусть ласкает их солнце, шумят над ними травы, птицы поют. У подножия горы упокоили их, в окружении пышных каштанов. Рядом возвели маленькую светлую часовню.
— Расправа будет лютой, моя любимая, — чернея лицом, обещал Дьёрдь над могилами. — Клянусь, навеки все Карпаты запомнят эту казнь…
Теперь мятежники томились в холодных подвалах замка Эчед, ожидая возмездия, а семьи их мыкали горе на пепелищах. Дьёрдь не спешил с судилищем, ждал, когда очнется любимая дочка, чтобы своими глазами увидела, как расплачиваются грязные скоты за кровь Батори.
Но Эржебета никак не могла пробудиться от странного забытья. Она то металась в горячке, то лежала неподвижно, как мертвая.
Там, во сне, клубилось марево цвета крови, Эржебета плыла по нему, старалась выбраться, да не умела. Приходил Черный человек, склонялся низко, нависал над нею, шептал странное и страшное — о том, что ждет впереди и каков будет конец. Она силилась разглядеть лицо то ли призрака, то ли демона, заглядывала в капюшон, но ничего не видела. Потом сквозь багровый туман пробивался голос матери, и Черный человек уходил, растворялся, чтобы вновь появиться и мучить.
В этот раз голос Анны звучал особенно громко.
— Да приидет царствие Твое, да будет воля Твоя, — разобрала Эржебета.
И открыла глаза. Увидела над собою балдахин небесно-голубого бархата, расшитый серебряными нитями. Руки нащупали одеяло из волчьего меха. С трудом повернула голову, удивляясь собственной слабости. Она лежала в своей комнате, в замке Эчед. Пахло воском, горели в серебряных канделябрах свечи. В маленькое окошко заглядывала полная луна.
Возле двери жались две девчонки-служанки. У кровати на низкой скамеечке сидела мать — похудевшая, постаревшая, в траурном платье.
— Хвала Господу, — прошептала Анна, — ты очнулась, дочка…
И тут же, вместо того чтобы обнять Эржебету, ахнула, отпрянула, прижала ладони к щекам, зашептала молитву. Немного погодя махнула трясущейся рукой служанкам — прочь, мол. Те вышли на цыпочках. Мать продолжала молиться, по щекам ее текли слезы.
Не понимая, что могло так испугать всегда невозмутимую, несгибаемую Анну, девочка осторожно села в подушках. Мать и не подумала помочь. Превозмогая головокружение, Эржебета спустила ноги с кровати. Долго сидела, приходя в себя — даже такое ничтожное движение отняло все силы. Потом сползла кое-как с высокого ложа. Босые ступни ощутили холод каменного пола. Девочка едва не упала, но вовремя схватилась за резной столб кровати. Отдохнула, медленно побрела к зеркалу, которое висело на стене.
Эржебета прошла мимо матери, ощутила, как та отстранилась, словно от заразы. На подгибающихся ногах добрела до зеркала, схватилась за дубовую резную раму, заглянула в серебристые глубины.
Оттуда на нее смотрела незнакомка с худощавым, строгим, как у взрослой женщины, лицом. В тусклом свете кожа ее была бледна, как у покойницы, а губы алы, словно кровь. Болезненный сон стер румянец со щек, и Эржебета знала, что это навсегда.
Сзади подошла мать, робко коснулась плеча:
— Твои глаза, доченька…
Яркая зелень превратилась в непроглядную черноту, из которой на мир глядела бездна…
Служанки, которых Анна выгнала из комнаты, присели в темном уголке, шептались испуганно.
— Видала барышню? Чистая ведьма, — говорила пухлая Агнешка.
— Да может, она такая и раньше была? — возражала тощенькая вертлявая Пирошка. — Мы ж ее вблизи и не видали…
Девчонок взяли из деревни в замок совсем недавно, взамен убитых во время бунта служанок. Агнешка с Пирошкою радовались везению — господские люди всегда сыты и одеты. Но больно уж страшно, дико было в каменной этой громадине. И говорили о семье Батори всякое. А уж теперь, когда барышня очнулась…
— Нет, она другая была! — Агнешка затрясла головой. — Моя тетка Илона у ней кормилицей служила, потом нянькой. Сказывала, добрая барышня, веселая, чисто птичка, а глаза зеленые, что твоя трава. А теперь?..
— Черные у ней глаза, — Пирошка поежилась.
— Вот! Значит, подменили!