Испуганная и притихшая Европа со страхом наблюдала, как катилось по Германии пламя Всегрманского восстания, поднятого коммунистами и национал-социалистами, как исчезали миллионы лет простоявшие на своих местах горы, под ударами ЛС-установок, как красные звездолеты резали пространство над планетой…

Но еще больший страх несла, парящая на чреватым новой войной миром, советская боевая космическая станция «Знамя Революции».

Совсем недавно – гроза Мировому Империализму, оснащенная ЛС-установкой профессора Иоффе, но вот уже несколько месяцев, после захвата станции отрядом белоэмигрантов – кусок железа. Красные и белые, те что ушли за кордон и шныряли теперь по лондонам и парижам, схватились на ней, склоняя победу каждый в свою сторону и повредили оборудование…

Запад в это не верил, но сейчас на орбите действительно висел просто кусок безжизненного металла. Ему ли не знать этого…

Проморгали тогда чекисты.…Проморгали….

Иосиф Виссарионович подошел к столу, включил лампу. Зеленый абажур плеснул мягким светом на стены, на книжные полки. Золотые отблески на книжных корешках повернули мысли в другую сторону.

Борьба не окончилась. Она продолжается! Ничего еще не потеряно! Может быть и прав наркомфин со своей безумной идеей? Может быть действительно следует направить все силы на поиски того золота, что советские ученые обнаружили на спутнике Земли? Доставить его на Землю и обрушить финансовую систему Запада? 

СССР. Москва.

Январь 1931 год.

Ах, какая жизнь пошла интересная!

Старший майор Леонид Наумович Гальперин смотрел из окна своего кабинета на Лубянскую площадь и потряхивал руками, разгоняя застоявшуюся кровь. На площади царило обычное утреннее оживление – автомобили, извозчики, пешеходы. Около газетных стендов плотно стояли люди, наверное, читали новости о Всегерманском восстании, а около здания Политехнического музея болтало ветром огромную растяжку. Новый звуковой фильм - «Космический рейс». В главных ролях Сергей Комаров и Ксения Москаленко.

«Надо будет сходить, – подумал Леонид Нумович. – Вот разгрести тут все только и сходить».

После назначения куратором Свердловской пусковой площадки работы у него прибавилось, но он не огорчался. Работа обещала быть интересной, можно сказать на самом острие. Майор как старому знакомому кивнул изображенному на афише космонавту в шлеме, почему-то похожим на летный и вернулся к столу. Он-то сам знал, какие они настоящие-то шлемы, ну а режиссеру, похоже, не показали. Может быть, не сочли нужным.

А потом он сообразил, что, скорее всего не успел режиссер за жизнью – снимать начал тогда, когда советский космос еще оставался большим секретом, а потом уже поздно было переделывать в соответствии с историческим реализмом. Ну и ничего страшного. Если фильм удался, то наверняка режиссеру поручат еще что-нибудь снять. Тем теперь много будет по этому направлению.

Советский человек на пути в будущее не останавливается. Ему теперь на Земле тесно стало. Теперь нам и Луну подавай, и звезды… И от других планет не откажемся… Так и должно быть! Жизнь кипит. В Германии революция! Помогать надо. А ленинградцы золото на Луне нашли, значит, и туда полетим… Хорошо! Правильно!

В дверь постучали. Старший майор согнал с губ улыбку.

- Войдите.

В дверях показался вчерашний знакомец - начальник отдела режима Свердловской пусковой площадки.

-Товарищ старший майор! Вот... Как вы просили…

Он двинул папку вперед, к рукам куратора.

- Что там?

- Экстракт документов по темам «Орбита» и «Золото». Вам, как новому куратору приказано передать для ознакомления и вхождения, так сказать, в курс дела…

На твердой коленкоровой обложке, чуть ниже выведенного большими буквами слова «ДЕЛО №…» убористым, но отчетливым почерком писарь вывел: «Извлечение из папок №5, №6,№9, № 16…»

Старший майор поправил очки и открыл папку. Начальник спецотдела козырнул, и собрался было уйти, но хозяин кабинета остановил его.

- Подождите. Возможно потребуются разъяснения..

Первый лист оказался краткой справкой. Его украшали две фотографии, анфас и профиль нестарого, даже на вид интеллигентного человека. Под фотографиями шел текст:

В основной ипостаси - Владимир Валентинович Кравченко.

Во второй ипостаси – Ульрих Федорович Вохербрум.

Товарищ Гальперин поднял взгляд.

- Что это у вас как в житиях святых - ипостаси? Он один или нет?

-Человек-то один, а вот личностей в нем две. Реально он профессор Петербургского университета, участник белого бандподполья, но в процессе операции белых по захвату нашей боевой орбитальной станции в него подсадили личность немецкого профессора Ульриха Федоровича Вохербрума. В этой ипостаси он является ведущим конструктором советской ракетной техники. Имеет правительственные награды.

- Как такое возможно?

- Мы пока не в состоянии ответить на этот вопрос.

Товарищ Гальперин в задумчивости постучал пальцами по столу. Как интересно-то получалось…

- И что, эти ипостаси не пересекаются?

Свердловский «режимник» вздохнул.

- К сожалению бывает.

- И что тогда?

-Тогда плохо.. – еще глубже вздохнул свердловчанин. – К сожалению уже несколько раз произвольно ипостаси менялись местами.

- Чем все заканчивалось?

- Неприятностями…. В настоящее время он – профессор Вохербрум, со всеми отсюда вытекающими – сидит в Свердловске, конструирует новые двигатели для советских ракет. Перед этим, когда он вернулся в ипостась господина Кравченко, с его помощью белым удалось захватить «Знамя Революции».

- Опасный тип. Он у вас под присмотром?

- Разумеется. Там дальше установочные данные на двоих наших товарищей.

Старший майор зашелестел листами.

- Товарищи Малюков и Деготь? Первые космонавты?

- Да. Так вот получилось. Именно они привезли его из Германии, да так и остались с профессором.

- Они в курсе всего?

- Отчасти. Они считают, что его первая ипостась – немецкий профессор, а все остальное – следы белого психического террора.

Старший майор положил на папку руку. «Извлечение из дел…» имело толщину никак не меньше 15-ти сантиметров и уже с раннего утра тянуло на бессонную ночь…

-Это все я обязательно прочитаю. Тут, я так понимаю, документы. Ну, а ваше, человеческое восприятие? Что скажите своими словами. Без бумаг и бюрократии.

- Своими словами? – на секунду свердловчанин задумался. - Ну, если своими словами, то тогда так. Существует некая белогвардейская организация, ставящая перед собой цель восстановление Российской Империи в границах 14-го года. Гражданин Кравченко является её членом, наверняка входящим в руководящую головку… Несколько лет назад у организации созрел план: используя ресурсы СССР и изобретенный профессором ракетный двигатель устроить гигантскую провокацию и столкнуть в новой мировой войне СССР и Западный мир.

Это, как вы, наверное, помните, им едва не удалось после захвата нашей орбитальной боевой станции.

Товарищи Деготь и Малюков с профессором с самого начала, то есть с того момента, как он пересек границу СССР, перебравшись к нам из Германии. Работают с ним, испытывают ракетную технику. Сейчас находятся в Свердловске, готовят технику к реализации Лунной программы по добыче полезных ископаемых. 

СССР. Свердловская пусковая площадка.

Январь 1931 года.

Газетный лист развернулся с шорохом, словно не газетой он был, а куском накрахмаленной простыни. На первой странице, но не главной темой, а пониже рапортов об успехах в социалистическом строительстве, пониже рапортов с Магнитки и Турксиба, сообщалось о Германии.

Со странным чувством профессор Ульрих Федорович Вохербрум читал сообщения с Родины. Восстание! Восстание!!

Поднималась с колен униженная Германия! Решительным натиском коммунисты и национал-социалисты смели прогнившее правительство Брюинга, предававшее национальные интересы и установили новую власть, новый порядок! То, что раньше казалось невозможным, прямо на глазах становилось реальностью.

На второй странице «Правда» перепечатывала статью Геббельса «Разговор с товарищем коммунистом».

Простым, доходчивым языком главный идеолог НСДАП на очевидных примерах говорил о том, что объединяло партии, об общих врагах, и общих задачах, об общем будущем и единой цели – Великой Социалистической Германии! И теперь эта общность проверялась в бою!

Французы и их приспешники с востока, не дав укорениться новому правительству Гитлера-Тельмана, напали на Германию.

Но держалась Родина, держалось хрупкое равновесие и вот в какую сторону качнется чаша весов, в какой-то мере зависело и от профессора. От его аппаратов, что теперь служили Мировой Революции и от его друзей, что совсем недавно привезли его в Советский Союз. Ради этого стоило работать.

Известия с Родины помогали преодолевать приступы черной меланхолии, что наваливалась все чаще и чаще. В такие моменты не хотелось – ни есть, ни пить, ни разговаривать…

Профессор помрачнел и отложил газету.

Иногда ни с того ни сего на него стала находить та хандра, что англичане зовут сплином. Ничего не хотелось делать – ни говорить, ни ходить, ни даже пить чай с вишневым вареньем. В такие минуты профессор присаживался где-нибудь в сторонке и, стараясь никому не мешать, смотрел в одну точку.

На самом деле он смотрел в себя, ужасаясь тому, что хранила его душа. Жило там что-то такое, что его пугало, что-то такое, что заставляло задумываться, а не сумасшествие это? Не бред ли истерзавшего себя работой мозга, готового в любой момент свихнуться?

Именно из-за этой боязни, что его объявят умалишенным, герр Вохербрум не открывался даже близким товарищам, что сейчас сидели напротив. По другую сторону узорчатой скатерти сидели товарищи, лупали глазами над вазочками с вишневым и крыжовенным вареньями, да коробочкой ванильно пахнущим ландрином.

А те, в запарке революционных дел, этого попросту не замечали. Точнее не то чтоб не замечали, а наверняка объясняли обыденными причинами – погодой, усталостью, плохим настроением…

Поставленная Партией и Правительством задача – достичь Луны и овладеть её золотом – не решалось. Астрономы Пулковской обсерватории несколько месяцев назад обнаружившие залежи благородного металла на спутнике Земли сделали свое дело а вот у них, у ракетчиков – не получалось пока.

Объяснение профессорского настроения казалось настолько очевидным, что ничего другого им и в голову не могло прийти. Новый двигатель, куда как более мощный, чем те, что стояли на первых космолетах, не радовал, а в очередной раз взорвался при испытании.

К счастью обошлось без жертв, но полтора месяца работы, здание лаборатории и сбитая осколком кирпича с его головы новая шляпа, по их мнению стоили того, чтоб о них пожалеть. Дегтя и Малюкова авария в лаборатории ничуть не огорчила. Они, кстати, последнее время часто пропадали на неделю-другую, но всегда возвращались и были в курсе последних политических событий. В очередной раз откуда-то возвратившийся Федосей Петрович похлопав его по плечу так и сказал - понято ведь, что не может быть пути вперед без потерь и трудностей. Чем ближе к истине, тем сильнее сопротивляется Природа, тем больше сил приходится прилагать, чтоб достичь цели! А раз так, то о чем ту жалеть? Познание, как и Революция – процесс естественный для человека. Значит не жалеть нужно о пройденном и сделанном, а добавить усилий и достичь поставленной цели!

А для этого все им Советская власть дала - материалы, оборудование, людей… Тут не губы дуть надо, а собраться с силами и ударить вновь!

Профессор выскочил из задумчивости.

Коллеги смотрели на него с сочувствием.

Превратно поняв немецкое беспокойство, Деготь протянул профессору новую подшивку газет.

- Не волнуйтесь, Ульрих Федорович! Не дадим мы немецкий пролетариат на растерзание. Вот почитайте на первой странице.

Герр Вохербрум только вздохнул. Не могли эти молодые люди понять его душевного томления. Да и сам он ничего не понимал. Луна – луной, двигатели- двигателями, но что-то еще в нем было не так.

Думая о своем, профессор открыл газету.

«Ответы товарища Сталина на вопросы корреспондента «Фёлкишер беобахтер».

Вопросы простые и ответы тоже. Они открывали глаза сразу на все.

- Товарищ Сталин! Нашим читателям хотелось бы узнать ваше мнение о Революции в Германии.

- Вы правы в том, что Германия страна с огромным революционным прошлым, но я бы не стал спешить называть то, что сейчас происходит в Германии революцией. Революции предполагают какое-то руководство... План… В моем понимании пока это стихийное восстание жителей Германии против изжившего себя политического режима. Тот факт, что во главе восстания стоят сразу две политические силы – коммунисты и национал-социалисты только подтверждает это.

- Повлияют ли события в Германии на взаимоотношения между нашими странами?

- Наши обязательства перед Германией – это не обязательства перед конкретным правительством или политическим деятелем. Это обязательства перед немецким народом, немецким государством. Правительства приходят и уходят, а германский народ остается.

- А как же правительство Брюинга?

- Правительство господина Брюинга вряд ли выражает волю большинства немецкого народа и, очевидно, уже не в состоянии контролировать положение дел. Насколько нам известно, оно перебралось во Францию. В настоящее время большая часть территории Германской республики контролируется силами восставших. Если новая власть попросит нашей помощи, СССР в рамках наших договоров с Германией, разумеется, поможем им, выполняя свои обязательства. Являясь равноправной стороной международного права, мы придерживаемся постулата: «Договора должны выполняться»…

Профессор читал, но выражение его лица оставалось мрачным.

- Шляпу свою, наверное, жалеет… - Федосей толкнул товарища локтем. – Хорошая шляпа была… Модная.. Я такую на товарище Тельмане видел…

Уже две недели прошло с тех пор, как им пообещали новые дюзы. Несгораемые дюзы!

Но что-то там, у металлургов, никак не складывалось, и доводили они двигатель со старыми дюзами. Вчера, когда отрабатывали систему подачи топлива, очередная модель взорвалась и осколки, пожалев профессора, снова ограничились его шляпой. Не везло ему с головными уборами отчего-то.

- Сейчас я его развеселю, - шепнул Дёготь. Он прокашлялся, привлекая к себе внимание.

- Вот вы, профессор, всегда интересовались прогрессом в технике. А нам, между прочим, как раз сейчас привезли на испытание новое оборудование. Для передачи изображения на расстоянии.

- Ха-ха-ха, – ответил профессор. – Быть того не может …

- Еще как может! - не заметил его тона Дёготь. – И знаете, что используется для передачи изображения?

Профессор демонстративно промолчал, и Дёгтю пришлось ответить за него.

- Телефон!

- Телефонные провода?

Интерес профессора оставался вялым, как снулая рыба.

- Да. Нет... И провода, конечно тоже. Точнее умная техника видит через обычный телефон.

Профессор пожал плечами.

- Чушь…

- Никакая ни чушь, Ульрих Федорович. Все работает. Сами ведь знаете, какими шагами наука вперед движется. Тем более что не далее как вчера я все это собственными глазами наблюдал!

Федосей посмотрел на товарища с удивлением. Профессор не знал, что вчера они выступали перед рабочими на вагоноремонтном заводе – рассказывали о полете и международном положении, но он-то знал. Не было вчера никакого чудо-телефона.

Профессор снова пожал плечами, не в силах объяснить, зачем кому-то пришло в голову испытывать свое телевидение на ракетном полигоне.

- Замечательная вещь! – воодушевленно продолжил тем временем Дёготь. – Через коммутатор подключаешься к любому телефону и можно видеть все, что происходит в комнате вокруг аппарата.

- А слышать? – спросил Федосей просто так, что бы что-нибудь спросить.

- Разумеется, и слышать, - повернулся к нему Дёготь. –Это же телефон!

- Зачем?

Кося глазом на профессора, коминтерновец всплеснул руками.

- Ты не понял? Допустим, узнали мы телефон в Польский Генеральный Штаб. Позвонили туда и р-р-р-аз! Все карты и планы, что на стенах и по столам развешены, нам тут же стали известны!

- Вот оно что! – глубокомысленно протянул Федосей. – Как интересно…

- Чушь, -фыркнул профессор, – уж вам-то, молодые люди со старым еще университетским образованием должно быть ясно, что… Да как вообще можно верить во все это?

- Никакая это ни чушь, - повторил Дёготь. – Сам вчера видел… Мне, безусловно, не все сказали, да и из того, что сказали, я половины не понял, но суть уловил. Через наушник этим аппаратом передается неслышный человеком звуковой сигнал. Он отражается от окружающих предметов и возвращается в микрофон. Потом он как-то там обрабатывается и превращается в картинку.

Профессор только рукой махнул. Лицо у него сделалось такое кисло-страдальческое, что Федосею его даже жалко стало. Вот до чего немецкая ипохондрия хорошего человека довести может! Только у Дегтя своя точка зрения на этот предмет оказалась.

- Да я вам сейчас все продемонстрирую!

Товарищ подмигнул Федосею.

- Пять минут!

Он сорвал с крючка шинель и хлопнул дверью. Под раздраженным профессорским взглядом Малюков развел руками. Мол, сам не в курсе.

Пару минут спустя телефон задребезжал.

- Берите трубку профессор.

Тот поморщился.

- Ох, Федосей, Федосей... Глупо ведь это. Не допускает наука…

Тут его Федосей немного окоротил. Понятно, что Владимир Иванович что-то придумал, что-то веселое и занимательное и невредно было бы, пожалуй, пропустить профессора через это. Может и развеется немецкий сплин…

- Забыли, Ульрих Федорович, как ваше изобретение в Германии не принимали?

Отвечать немец не стал, а трубку поднял. Не так уж много времени прошло с того момента, как его пригласили в СССР сделать ракетную систему, оказавшуюся не нужной в родном фатерлянде.

- Слушаю…

До Федосея донёсся искаженный мембраной голос товарища.

- Смотрю…

Ульрих Федорович, наконец, улыбнулся. Ехидно, правда, да уж что там… Улыбнулся и, выслушав инструкции, вытянул трубку перед собой.

Медленно, словно забытый ветром флюгер он поворачивался, направляя трубку в разные стороны, и тут произошло чудо.

Тихие монотонные ответы Дёгтя разлетались по всей комнате, наполняя душу Федосея восторженным удивлением. Оказывается никакой это не розыгрыш! Работала чудо-техника! Еще как работала!

- Стол, шлемофон, портрет товарища Сталина, Федосей зубы скалит…

Каждое новое слово, вылетавшее из трубки перекраивало выражение на лице профессора из кисло-скептического в недоуменное. Один раз только оно вновь озарилось победной улыбкой, когда он отнес телефон в дальний угол, к книжным шкафам, где вперемежку стояли полетные инструкции, научные труды и регламенты производства работ.

- Темновато, профессор. Добавьте света.

- Федосей, включите лампочку…

Едва вспыхнул свет, как из трубки бодро отрапортовали.

- «Теория ракетостроения», «Расчет сечений реактивных двигателей», «Капитал», подшивка «Правды».. Фу, устал… С мелким шрифтом все-таки трудновато…

От профессорского сплина и впрямь никакого следа не осталось. Он бодро бегал из конца в конец стеллажа и, в конце концов, повернул трубку к себе.

- Ну и как вам, Ульрих Федорович, советская смекалка? – донеслось из телефона. -Отчетливо вижу недоумение на вашем лице..

Когда Дёготь вернулся, профессор все еще держал трубку перед собой, явно не зная чему верить – глазам или прежнему научному опыту.

- Убедительно, профессор?

Тот только плечами пожал.

- Кто изобретатель?- заинтересованно спросил он.

- Это секретное изобретение, - ушел от ответа коминтерновец. - Изобретатель - сотрудник Нижегородской радиолаборатории.

Профессор хотел что-то еще спросить, но Владимир Иванович его перебил.

- Секретное изобретение, профессор. Сами понимаете…

Уже за дверью Федосей ткнул товарища локтем в бок.

- Как это ты?

- Секретное изобретение, - повторил Дёготь, кусая губы, чтоб не рассмеяться. Они молча вышли и только отойдя за угол, Владимир Иванович позволил себе хохотнуть.

- Понимаю, что подвох, но не понимаю какой,- сказал Малюков.

- Но впечатлило?

В глазах товарища блестело веселье.

- Впечатлило… Проф, пожалуй, может умом двинуться…

- Не в первый раз.

Федосей тоже улыбнулся.

- То-то и оно… Ну, а как на самом-то деле?

- Окно, бинокль, телефон, - кратко отрапортовал коминтерновец.

- Слишком уж кратко.

- Встал у окна напротив и смотрел на вас в бинокль… Удивляясь человеческой легковерности. Ты ведь тоже поверил? А?

- Поверил…

- Вот. Главное профессор душой воспрял. А то совсем бы зачах в наше отсутствие.

Деготь кивнул на окно. За стеклом профессор вдумчиво разглядывал телефон и вдруг, уронив его, схватил карандаш и бумагу. Пришла мысль - прощай тоска! 

Германия. Пфорцхайм.

Январь 1931 года.

Если планировать на Землю с орбиты, то промахнуться с континентом очень сложно. Все-таки гимназические уроки географии сидят в голове так глубоко, что трудно, практически невозможно, перепутать Европу и Азию, а уж что касается Америки или Африки и того проще. Тут даже двоечнику не ошибиться.

Со странами - сложнее.

Понятно, что Великобританию, Италию или Испанию отыскать не составит труда даже двоечнику, но что делать, например, с Польшей, или Румынией? Где кончается одна и начинается другая? Ни ориентиров, ни надписей…

Ну, худо-бедно можно и с этим разобраться – все-таки реки, горы, озера дают какие-то привязки.

А города? С этим вообще беда. Добро бы, какую громадину нужно бы отыскать вроде Берлина, Мюнхена или Киля, а если что-нибудь помельче? Что-нибудь такое, что и не на каждую карту нанесено?

Сложно….

Но ничего, справились, хоть и пришлось повозиться.

С Европой Федосей с Дегтем определились быстро и без посторонней помощи. Германию искали уже сообща с товарищем Вилли, а вот с Пфорцхаймом, правда, пришлось помучиться всем, но спасибо товарищу немцу - он географию родной страны в школе учил и нужный всем Пфорцхайм хоть и с трудом, но отыскал.

Городок ничем не отличался от десятка мелких городишек, мимо которых они пролетели. Оказался он невелик, да и та малость оказалась так войной пожевана, что даже сверху не разобрать, что там целое, что нет.

Хваленой немецкой аккуратностью тут уже и не пахло. Война прошлась по всему городу, а кое-где даже подзадержалась – в развалинах еще стреляли, сверху виднелись острые вспышки пулеметных очередей – рабочие отряды отбивались от наседавших французов.

Оккупанты вошли в город с запада, заставив оборонявших город «спартаковцев» отступить. Прибывшие день назад на помощь коммунистам коричневорубашечники Рэма с двумя бронеавтомобилями «Бюссинг» помогли остановить французский напор и к этому моменту в городе установилось равновесие, которое вот-вот должно было быть нарушено. В помощь дружинникам, оборонявшим город, выдвигался еще один отряд «спартаковцев», а «Иосиф Сталин» вез для них оружие.

Такими перевозками они занимались вот уже две недели. Как простые извозчики первые космонавты забрасывали в отряды восставших оружие и боеприпасы. Обычно дальше тыловых складов они не летали, но сегодня день случился особенный. По просьбе немецких товарищей следовало срочно доставить груз оружия практически прямо в боевые порядки. Неожиданное наступление французов создало угрожающую обстановку в районе Пфроцхайма, а так как быстрее них никто на Земле не летал, то, значит и не мог быстрее доставить восставшим оружие.

Дёготь с сомнением посмотрел вниз, на черно-белые развалины, еще чадившие свежим дымом.

- Тут? Точно тут?

Последнее слово оставалось за немцем.

- Снижайтесь, - уверенно сказал товарищ Вилли.- Прилетели.

- Ну и куда тут? – вопросил Федосей, зависнув над закопченными обломками. – Где здесь судьба Германии решается?

- Есть тут хорошее место, - объяснил немец, - ровное. Как раз то, что нужно. Его ракетами обозначат. Никто нас там не увидит и от позиций наших недалеко…

С сомнением покачав головой, Федосей стал потихонечку опускать аппарат. Ровного места тут он не видел. Не ровен час поломаешься при посадке, и что тогда делать?

Земля приближалась, прорисовываясь неприглядными подробностями.

Окраина города пострадала во время боёв меньше чем центр, но и тут хватало примет прокатившейся войны.

Дёготь толкнул товарища.

- Вон. Смотри. Сигнал.

Левее, за обломками кирпичной трубы простирался довольно ровный кусок земли. Метров тридцать на пятьдесят. С земли вверх ударили две красных ракеты, сошедшихся как раз над площадкой.

- Здесь, что ли?

Немец молчал, покусывая губы.

Секунд десять Деготь разглядывал площадку обозначенную ракетами. Ровной-то она была, но теперь на этой «ровности» там и тут лежали куски стен, кучи мусора и даже лежало разбитое орудие. Сесть-то тут они, пожалуй, сядут, но как людям по этим кучам ящики таскать? Это ж мука какая…

- Нет, - решительно сказал он. – Мы тут не сядем… Во-о-о-он туда отлетим. Там поровнее будет.

Там, куда он указывал, и правда имелась ровная площадка, окаймленная полуразрушенными стенами.

-Так... Давайте-ка вниз, товарищ Вилли. Садимся….

Плавно снижаясь «Иосиф Сталин» отлетел на полкилометра в сторону и там коснулся пламенем выхлопа снега. В одно мгновение тот испарился, растворился в развалинах. Аппарат ощутимо качнулся, касаясь земли, внизу затрещали ящики.

- Всё… Прибыли.

Малюков щелкал переключателями на пульте.

- Теперь только раз….

«Иосиф Сталин» вздрогнул и медленно стал крениться. Медленно, но неотвратимо, словно многотонный Александрийский столп. Федосей ухватился за подлокотники, стараясь удержаться. Внизу затрещали доски, железно загрохотало, заорал товарищ Вилли, но «Иосифу Сталину» наплевать было на все эти крики и трески. Неторопливо, даже в какой-то степени величественно, он продолжал крениться, словно попавшее под шквал парусное судно. За грохотом рассыпающихся ящиков пилоты услышали противный звук, словно по стальному боку яйца скребла стальная же лапа. Длинный скрежет сменился треском и Федосей почувствовал, как пол уже не кренится, а по-настоящему уходит из-под ног. Движение корабля стало стремительным. Пилота выбросило из кресла, покатило вниз, к люку. Он успел зацепиться за кресло. Тут треск сменился грохотом раскалывающегося камня, и все остановилось. Космонавт застыл в нелепой позе собиравшегося упасть, да так и не упавшего человека. Над Федосеевой головой медленно раскачивались наградные часы на тяжелой серебряной цепочке и шептал что-то матерное Дёготь. Часы указывали не на пол, как им бы полагалось, а на заслонку иллюминатора.

Прикинув наклон пола, Федосей присвистнул. Получалось, что «Иосиф Сталин» сел с наклоном градусов в тридцать.

В обрушившейся тишине стало слышно, как внизу из разбитых ящиков звонкой капелью сыплются патроны.

- Эй, внизу! Жив, товарищ? – крикнул Федосей, помогая Дёгтю встать из кресла и скатиться к люку.

- Жив? – донеслось оттуда. – Наверное….

Держась за стену, Дёготь добрался до люка и посмотрел вниз. Немецкий национал-социалист, лежал на полу, прижатый несколькими выпавшими из ящиков пулеметами Браунинга, не в силах сдвинуться с места. Вокруг латунно желтели россыпи патронов и доски от разбитых ящиков. Глаза у товарища Вилли были круглые, видно такое с ним случалось не часто.

Пока Дёготь, стаскивал с немца шестидесятикилограммовое железо, Федосей раскрутил выходной люк.

Чтоб увидеть горизонт в правильном положении ему пришлось встать в люке почти по диагонали. Под ногами, в чисто выметенной горячим ветром кирпичной кладке, неровным изломом зиял провал. Кирпичи там сплавились и стекли вниз. Облюбованная для посадки площадка оказалась крышей подземного то ли склада, то ли резервуара. Ну и, конечно, не выдержала веса пролетарского звездолета.

Кирпичи дымились, и, остывая, потрескивали. Из-под земли вился жиденький парок. Сквозь него проглядывали ящики и толстые трубы.

- Чёрт!

Дёготь через плечо Федосея заглядывал вниз. Дело выглядело скверно. Посадочная платформа – металлический короб, сваренный из двутавровых балок и оклепанный стальными листами, одним краем провалился под землю.

- Куда это мы угодили?

- В подвал какой-то, надо полагать...- почесал затылок Малюков.

Прикинув высоту, Федосей прыгнул вниз. Волна сухого жара коснулась лица и сменилась сырым холодом. Под ногами хлюпнуло. Света, что пропадал сюда через разбитый потолок, хватало только на то, чтоб увидеть несколько толстых кирпичных колон и вдалеке - яркое пятно разбитого окна. Когда через пару секунд глаза привыкли к темноте, он различил, что вдоль стен стоят какие-то ящики. Подсвечивая себе фонариком, Малюков пошел мимо и по короткой - всего в пять ступеней – лестнице поднялся наверх, в разбитое здание. Из груды мусора и каменного щебня, бывшей когда-то стеной, торчал расщепленный приклад. Подняв с пола карабин, рукавом провел по дулу, стирая пыль, и передернул затвор. Патронов в магазине не оказалось. По периметру площадки стояли остатки выдержавших хороший бой стен – с дырами от мелкокалиберных снарядов, отметками пуль и свежеразбитыми кирпичами. Кто-то тут совсем недавно бился до последнего патрона.

Прислонив бесполезное оружие к стене, коминтерновец нашел взглядом «Иосифа Сталина». Издали корабль походил на накренившееся пасхальное яйцо в металлической рюмочке-подставке. Благостную картину, правда, портил торчащий в проеме люка Дёготь, с маузером в руке, и прыгающий по развалинам товарищ Вильгельм. Осторожно, выбирая, куда поставить ногу, немец перескакивал с одной кирпичной кучи на другую - шел искать своих.

Махнув товарищу, мол, все нормально, Федосей по уцелевшей лестнице поднялся на этаж. Окна на площадке выходили на две стороны, давая возможность осмотреться.

С одной стороны в небо поднимались несколько дымных хвостов. Прямо к ним и бежал по засыпанной обломками дороге немец, а с другой... С другой между развалин медленно двигались два броневика. Посмотрев на бегущего, Федосей хмыкнул. Немец явно заблудился в разрушенном городе и отправился куда-то не туда.

Пока он смотрел за ним, звук моторов стал явственнее. Обернувшись, Малюков увидел как по развалинам осторожно, переваливаясь с бока на бок, двигались уже четыре бронеавтомобиля. В это мгновение они показались ему похожими на собак, вынюхивающих дичь. Боевые машины совершенно по-собачьи, осторожно обнюхивали кучи мусора, в которые превратился город, и фыркали, отыскивая дорогу меж ними.

Вот это становилось по-плохому интересным. Товарищ Вилли сразу вылетел из Федосеевой головы.

На всякий случай он присел, чтоб не маячить.

По оперативным данным у немцев тут имелись два «Бюссинга» и еще двум взяться неоткуда. Техники у восставших почти не было, и командование распределяло машины поштучно. Трофеи? Прикрывшись от бьющего в глаза солнца, первый космонавт стал рассматривать бронемашины. Словно дождавшись именно этого момента, светило занавесилось облаком и в двух сотнях метров от первого космонавта в просвет между двух каменных куч, бывших в недавнем прошлом обывательскими домами, выехал пятый по счету, британский «Остин». Британских броневиков у восставших по любому быть не могло. По спине пробежал холодок. Похоже, влипли…

Двести метров для двух пулеметов чуда британской военной техники были плевым расстоянием, а если следом движется пехота…

- Эй!

Ничего этого не видевший, а, следовательно, счастливый, Дёготь стоял около корабля и весело махал рукой.

- Что там?

Малюков отвечать не стал. Пригибаясь, торопливо спустился и только тогда крикнул:

- Броневики. Пять штук. А может и больше.

Он даже не стал говорить, что там французы – очевидное не нуждалось в объяснениях.

Через минуту под дальний грохот двигателей они уже тащили в развалины ящик с пулеметом, подбадривая друг друга криками «шевелись, шевелись».

Они отошли от корабля шагов на пятнадцать, когда кирпичный свод под кораблем с громким щелчком рассыпался на части. Справиться с инерцией шестидесятикилограммового груза они смогли только через пару секунд, а за это время всё уже закончилось. Когда они обернулись, из-под земли торчало примерно три четверти «Иосифа Сталина», как раз по обрез люка. Всё остальное вместил в себя подвал.

То, что случилось, было гораздо хуже каких-то пяти поганых броневиков. Кинув пулемёт, они бросились к кораблю. Провал, вместивший «Иосифа Сталина» стал еще шире. Сверху видно, что посадочную платформу завалило обломками свода. Огромные глыбы красных кирпичей, связанные серыми полосками раствора, прижимали корабль к земле.

- Не взлететь, - сказал Малюков, возвращаясь к ящику. – Взялись… Броневиков никто не отменял.

- Ничего. Немцы придут – вытащат, - утешил Дёготь.

Шипя от натуги, спиной вперед, он начал заносить ящик на площадку второго этажа. Там разбитые снарядами стены давали хороший обзор. Немало интересного можно увидеть, если покрутить головой.

После того, как аппарат провалился в подвал (теперь уже можно сказать удачно и кстати), его вполне могли скрыть окружающие заводской двор развалины. То есть, может быть, враги их и не видели, только задранные в небо стволы пулеметов яснее ясного показывали, что именно стерегут французы. Ах как скверно все сложилось… Стоит попробовать подняться, и расстреляют ведь – от стольких пулеметов не увернуться. Не комар, не бабочка «Иосиф Сталин»!

Федосей покачал головой. Не-е-ет… Французы точно знали, что хотели. Про немца не хотелось плохо думать, но очень уж все это походило на ловушку.

Броневики встали за кучами битого кирпича и полуразрушенными стенами, направив стволы пулеметов вверх, закрывая «Иосифу Сталину» путь в небо. Сколь не мало требовалось аппарату времени, чтоб взлететь, но оно все же требовалось, а пулеметы им его не давали. Успокаивало только то, что если б целью французы ставили уничтожение корабля, они вели бы себя по-другому, но «Иосиф Сталин» им был нужен целым.

На их счастье броневики не смогли окружить место посадки. Старались, но не могли. Разрушения в городе были такими, что пробраться сквозь них могли только человек, с риском для жизни, или танк, но танками французы тут не располагали… Как, впрочем, и пехотой.

Федосей все щурился, стараясь угадать в камнях иное, человеческое движение. Вряд ли броневики действовали без пехотного прикрытия, но если так оно и случилось, то оно должно вот-вот появиться.

Один из броневиков, самый смелый или самый глупый, выкатился из-за стены и короткой пристрелочной очередью ударил по развалинам. Коснувшись прикрытого камнями куска железа, пули ушли вверх, оставив земле визг рикошета. Скорее всего, стреляли без особого умысла, просто французы решили показать кто тут главный.

Владимир Иванович с ними не согласился.

М2 задергался в его руках и короткая очередь почти полуторасантиметровых пуль с желченными кончиками ударила по британской броне. Отдачей пулеметный станок сдернуло с позиции и миновавшие броневик пули смели кирпичную кучу левее боевой машины, но и того, что перепало «Остину» - хватило. Броневик дернулся назад, словно испугался собственной смелости, но это только выглядело как испуг. На самом деле это была его смерть. С неслышным из-за звонкого гула в ушах скрипом машина накренилась, сразу став похожей на притопленный катер, и из неё повалил дым.

- Мастер, - с уважением сказал Федосей, мизинцем выковыривая щекотный звон из уха. Деготь не отрывая взгляда от чадивший машины отозвался.

- Камень под лапу подложи. Они ведь не успокоятся.

Посмотрев на остаток короткой ленты, коминтерновец развернул ствол в сторону второго броневика, прикрывшегося стеной. Судя по обводам башни, это вроде бы родной французский «Рено». Короткая, всего на три патрона очередь, ударила в прикрывшую его стену. На закопченном камне вспыхнули огненные росчерки, но камень устоял.

Французы приняли вызов.

Башни двух машин заворочались, выискивая пулеметчика, и длинными очередями ударили по позиции. Рев пулеметов и сравнить нельзя с ревом двигателя их корабля, но и он внушал почтение.. Облако каменной крошки накрыло людей, сбивая дыхание.

Закрыв головы руками, пилоты отлежались за обломком стены с радиатором водяного отопления

Пока это походило на явную ничью с отчетливо видным печальным концом. Броневики не могли подобраться поближе, а они не могли взлететь. Если б они тут играли в шахматы, можно было бы предложить французам ничью, но жизнь – не шахматы. Тяжелые фигуры связаны позицией, но их могли выручить пешки. Пехота.

Выиграет тот, чья пехота придет первой.