Метта лежала в высокой траве, блаженно вдыхая запахи лета. Колоски и одуванчики щекотали ей ноздри, уши чуть вздрагивали от звонкого многоголосья, исходившего из влажных зеленых зарослей.

Горделивые дикие пионы и лилии торжествующе благоухали, выпростав бордовые и оранжевые головы поверх буйного разнотравья. Свежий бриз, долетавший с моря сюда, на огромный дальневосточный луг, не в силах был развеять висящее в воздухе плотное облако их аромата.

Большой темно-синий махаон уселся на цветок прямо перед глазами Метты. Со щенячьим любопытством она потянулась к нему носом, но сумрачный красавец немедленно вспорхнул и закружился в танцующем полете.

Метта следила за ним, лениво щуря глаза – повсюду носилась мельчайшая желтая пыльца.

Был полдень. Кругом все сверкало, дрожало и зыбилось в лучах жаркого солнца. Несмотря на то, что отец не разрешал отлучаться далеко от дома, Метта частенько нарушала запрет и приходила на свое любимое место понежиться в тепле и понаблюдать за кипучей жизнью маленьких обитателей лугового царства.

Еще ей нравилось подглядывать за молодыми женщинами и детьми, когда они приходили собирать цветы. Если бы кто-нибудь из них присмотрелся внимательно, то мог бы заметить торчащие из травы золотые рожки, а под ними два больших любопытных глаза цвета старого янтаря.

Иногда она кралась за шумной ватагой селян сквозь кусты орешника до самого склона сопки, откуда начинался спуск в поселок. Проводив сверху взглядом закрывающие людей огромные охапки цветов, она нехотя поворачивала назад.

На этот раз ничто не нарушило покоя пышной растительности луга. Метту разморило и клонило ко сну. Множество букашек и кузнечиков деловито сновали по ее лапам, разноцветные бабочки легко прикасались к ней крылышками и снова присоединялись к сонму невесомых подруг. Рядом однотонно и низко гудел шмель. Двигаться с места не хотелось. Наконец длинные тени от темнеющего невдалеке бора пролегли через всю лощину. Солнце клонилось к западу.

– Спать пора! – возвестила перепелка из недр зеленого мира.

Метта послушно пoднялась с пушистого ложа, потянулась и пошла сквозь могучие кедры и запах хвои к прибрежным скалам, где была ее пещера.

Ближе к морю начинался смешанный лес, где росли старые, потерявшие счет годам деревья. Заскорузлая кора неровными заплатами покрывала стволы огромных кряжистых дубов. Меж скрюченных узловатых корней земля была сплошь усыпана желудями. Высоченные березы сбрасывали тонкие лоскуты белой кожи, которая, отслаиваясь, тихо колыхалась на ветру.

Неожиданно из-за кустов выскочил огненно-кирпичный сеттер и, завидев Метту, залился оглушительным лаем. Довольно крупный для своей породы и не по правилам упитанный, он явно боялся подойти поближе, – и было отчего. Хотя Метта была еще подростком, даже в этом нежном возрасте она значительно превосходила собаку в размерах.

Выпрямившись во весь свой небольшой пока рост, блистая красно-сине-зеленой с золотом граненой кожей, выставив вперед точеную рогатую головку, она являла собой яркое, великолепное, но совершенно непонятное для собаки зрелище.

Не зная как себя вести, пес пятился, оглядывался, ожидая поддержки невидимого за деревьями хозяина. Метта, напротив, была бы не прочь с кем-нибудь поиграть. От собаки исходили волны страха.

Метта всегда чувствовала, что испытывает живое существо, но обнаружила, что другие обитатели леса лишены этой способности. Сколько раз она приближалась к какому-нибудь зверьку с самыми дружелюбными намерениями, но результат всегда был одним и тем же – животное пугалось и обращалось в бегство.

Метта уже открыла для себя, что могла бы общаться с людьми. Она явственно видела образы, рождаемые их сознанием, сопоставляла с произносимыми словами и пришла к выводу, что выучить язык людей совсем не сложно. Только вот подходить к ним было нельзя. Отец людей не жаловал.

– Не жди от них ничего хорошего, – говорил он, и Метта, привыкшая всегда и во всем ему повиноваться, не из страха, а из чувства глубокой привязанности, любви и уважения – ведь он был не только ее отцом, но и учителем – никогда не нарушала запрет.

Пес продолжал оглушительно лаять, впрочем, совсем беззлобно, и Метта, отступив на шаг, миролюбиво легла и даже положила голову на лапы, смотря исподлобья и выказывая всякое отсутствие агрессии.

Заливистый лай сменился нерешительным повизгиванием. Вытянув шею, усиленно нюхая воздух и виляя хвостом, пес сделал неуверенный шаг по направлению к Метте и тут же снова отскочил. Несколько раз он повторял попытки приблизиться, и, возможно, знакомство могло бы состояться, если бы чей-то голос не окликнул его с тропинки:

– Огонек, ко мне!

Пес немедленно разразился воинственным лаем, явно выслуживаясь перед хозяином. Тут Метта сочла за благо исчезнуть, и вовремя: хозяин Огонька, привлеченный шумом, подошел к собаке и взял ее за ошейник.

– Ну, что раскричался?

Собака облаивала старое поваленное дерево, заросшее мхом и грибами.

– А ну-ка, пошли домой!

Решив, вероятно, что пес учуял какого-то мелкого зверька, человек надел на упирающееся животное поводок, и вскоре они исчезли за деревьями.

Глава 2

Большой дракон Алнонд ждал дочь на берегу маленькой, укрытой от посторонних глаз бухте, образованной отвесными скалами, с двух сторон вдававшимися в море. Порывистый ветер обдувал его тело соленым теплым дыханием, волны вкрадчиво подбирались к мощным лапам и откатывались назад, оставляя пузыри пены на белом песке. Краб неторопливо вылез из прибрежной лужицы и остановился у огромной шишковатой головы, но, видимо, испугавшись неподвижного желтого глаза, юркнул обратно в воду.

Величавый серо-голубой эсминец прошел вдоль берега совсем близко, направляясь в базу, расположенную неподалеку. Алнонд с горечью смотрел на дула орудий – корабль вызывал грустные воспоминания.

Это случилось через пять лет после рождения Метты. Ее мать чересчур увлеклась охотой, заплыла слишком далеко в море, где в это время проводились военные учения, и попала под снаряд. Тяжело раненная, она еще пыталась плыть, но к берегу ее прибило уже мертвой. Мудрый Алнонд, разменявший вторую сотню лет, мог вылечить любую болезнь или рану. Глубокое знание свойств всего, что растет или сокрыто в недрах земли, заложено в драконах с самого рождения. Но спасти жену Алнонд не успел, и с тех пор воспоминания, а главное чувство вины, оттого что не доглядел, не услышал, жгли его сердце.

Подошла Метта и потерлась щекой о его голову. Она тоже видела корабль. Решив отвлечь отца от тягостных дум, она стала звать его в воду. Он был хорошим отцом и часто составлял Метте компанию в ее играх и подводных прогулках. Наплававшись, а заодно и перекусив, Алнонд снова улегся на теплый песок, а Метта играла рядом в воде с морским ежом. Взмахивая головой, она забрасывала его далеко в воду, ныряла и снова появлялась с колючим шаром в зубах.

– Хватит играть, – позвал Алнонд, – иди, расскажи мне, что ты сегодня делала.

Метта тотчас бросила игрушку, подошла и легла рядом с отцом. Она любила долгие, неспешные беседы с ним, которые всегда сулили перерасти в очередное увлекательное повествование. Они разговаривали на древнем языке драконов, который, как и знания, передавался из поколения в поколение.

– Ну, где ты была сегодня? Тебя с утра не видно.

Метта замялась, но скрывать от Алнонда что-либо было бесполезно.

– Я встретила человека и собаку в лесу. Но я спряталась, – поспешила она заверить отца, увидев его недовольный взгляд.

– Когда-нибудь ты не успеешь спрятаться, и тогда у нас будет масса неприятностей, – проворчал Алнонд.

Метта чувствовала себя виноватой: разгуливать днем по лесу действительно было опасно. Мало ли кто мог повстречаться. Отец рассказывал, как в древности люди убивали драконов, просто из тщеславия, чтобы похвастаться друг перед другом силой и доблестью. Их объявляли героями и слагали о них легенды. О драконах же люди выдумывали небылицы, наделяя их злобой и коварством, то есть своими человеческими качествами, которые совершенно несвойственны ни драконам, ни каким-либо другим обитателям Земли. Правда, в некоторых странах до сих пор почитают драконов, считают символом богатства и плодородия, помня об их мудрости и способностях, которые кажутся людям сверхъестественными; но все же, несмотря на это, давным-давно, в незапамятные времена, Общий Совет решил, что будет намного правильнее и безопаснее никогда больше не иметь никаких дел с этим видом населения планеты, и с тех пор драконы навсегда укрылись от людей в лесах и неприступных горных массивах.

Все это Метта знала, но ведь прошло так много времени, думала она, неужели ничего не изменилось? Она решила спросить об этом отца.

– Нет, они не меняются, – ответил Алнонд, устремив взгляд в запредельные дали, и море тонуло в его глазах. – Мы помогали людям в древности. Но что мы получили взамен? Да если бы не они, нас было бы сейчас намного больше. Они всегда рубят сук, на котором сидят.

– Это ведь их пословица? – улыбнулась Метта.

– Она к ним же и подходит как нельзя лучше. Ты всегда должна помнить – люди опасны. Они уже истребили тысячи видов животных и птиц и продолжают истреблять. Они вырубают леса, отравляют моря и реки и даже воздух, которым дышат. Нет, Метта, они не меняются.

– А может, они не понимают, что делают? – с надеждой спросила Метта.

– Некоторые не понимают, другие прекрасно понимают, но думают только о себе. Им все равно, что будет после них. Жажда богатства развратила их души. Они никогда не могут остановиться в неуемном желании иметь все больше и больше и постоянно соревнуются между собой, кто богаче.

– Великая Мать! – воскликнула Метта. – Ведь ты говорил, что люди – разумные существа!

– Есть среди них и разумные, да только их мало.

Алнонд замолчал. Он не хотел взваливать на дочь все сразу. Не надо ее пугать, думал он. Скоро ей понадобится много сил, а ведь она, в сущности, еще ребенок, и если бы не крайняя необходимость, то можно было бы оттянуть ее вступление в тяготы взрослой жизни; но именно теперь, когда Целителей оставалось слишком мало, Метте и ее сверстникам судьба не отпускала долгого детства.

– Отец, откуда ты так много знаешь о людях? – прервала Метта его невеселые думы.

– Все есть в информационном поле, детка, – охотно пояснил Алнонд. – Скоро я научу тебя им пользоваться.

Пока они разговаривали, над Японским морем опускался вечер. В небе царило багряное буйство светящихся красок. Солнечный диск скатывался к сопкам и в обрамлении глубокого пурпура казался идеально круглым входом в какое-то иное пылающее подпространство, куда прямиком по воде вела сверкающая красными и огненными бликами дорожка. Вдали на рейде, окруженные серебристо-розовым сиянием, стояли корабли. Над ними, сбившись вместе, как мотыльки, кружили крикливые чайки. Перламутровые облака висели в небе неподвижно причудливыми незаконченными фигурами.

Как всегда, Алнонд и Метта восторженно созерцали эту захватывающую панораму. Каждый вечер многоликая природа являла неожиданно новое, неправдоподобно прекрасное зрелище. Они словно заряжали души красотой Земли, чтобы потом, без остатка, вернуть свою радость ей же, Великой Матери.

Глава 3

По ночам Алнонд поднимался на самую высокую в округе сопку и там вступал в свое ежедневное общение с мирозданием. Это была его работа, его предназначение на Земле, так же как и всех остальных драконов. Сами драконы называют себя Целителями, и лечат они не что иное, как нашу многострадальную планету. Их роль в обеспечении Всеобщей Гармонии состоит в том, чтобы, высвободив накопленную в себеза день положительную энергию, направить ее во внешнюю оболочку Земли и нейтрализовать скопившиеся в ней сгустки отрицательной энергии.

Делать это им с каждым годом становилось все труднее. Земля страдала. Черные тени, словно жадные щупальца, расползались вокруг планеты. Целители едва справлялись. На Земле по-прежнему гремели войны, лилась кровь, продолжалось наступление на природу, а их становилось все меньше и меньше. С огромным трудом сдерживали они возмущение Земли.

Жизнь каждого дракона бесценна. В наши дни их осталось едва ли чуть больше трехсот по всему свету. Раз в месяц Целители, разбросанные по всем уголкам планеты, устраивают своеобразную перекличку, посылая друг другу мощные энергетические сигналы.

Сегодня был именно такой день. Алнонд медленно выходил из состояния отрешенности. Постепенно возвращались запахи и звуки. Действительность встретила его прохладой ясной ночи. Полная луна заливала опаловым светом прогалины и лужайки. Невнятно перешептывались деревья под легкими дуновениями ветра. Звезды метали колючие лучики сквозь ажур темных ветвей и листьев.

Алнонд ждал. И вот донеслась первая весть из таинственных Карпат. Потом полетели приветствия с гор Алтая, Гималаев, Апеннин, с озер Канады и Шотландии. Откликнулись молодые пары из Сиама и с далеких островов в Тихом океане. Старейший африканский дракон не подал голоса. В последнее время его сигналы становились все слабее и слабее, и сегодня Алнонд понял, что еще один Целитель ушел от них навсегда.

Как только дракон умирает, его собственное пламя, высвобождаясь, сжигает его дотла. Вот почему никто и никогда не находил останков драконов. Если же по каким-либо причинам самовоспламенения не происходит, например, если дракон умер в воде, как мать Метты, – его сжигают сородичи. Драконы верят, что душа уносится ввысь вместе с чистой энергией огня. Алнонд пристально вглядывался в ночное небо, как делал это часто после смерти жены, словно надеялся получить ответ на мучивший его вечный вопрос, но звезды отрешенно мерцая, хранили свои тайны.

Незаметно для себя он уснул на мягкой подстилке из кедровых игл и дубовых листьев и проснулся лишь на рассвете, когда повсюду еще царила утренняя тишина. По крутой заросшей тропе он спустился к берегу. Небо и вода были окрашены нежными пастельными красками. Чайки летали над морем молча, изредка перекликаясь приглушенными голосами.

Неожиданно посреди этой незыблемой тишины вода у берега взбурлила, и из фейерверка брызг и пены вырвалась Метта, сверкая глазами и мокрой кожей.

– Напугала, напугала! – радовалась озорница, прыгая вокруг отца.

Алнонд смотрел на нее с нескрываемым удовольствием. Люди многое потеряли, лишив себя возможности видеть драконов. Вряд ли сыщется в природе более красочное и великолепное создание. Китайцы, раскрашивая изображения драконов всеми цветами радуги, нисколько не погрешили против истины.

К тому же в организме дракона содержится настоящее золото. Особенно сильна его концентрация в многочиcленных рожках, украшающих голову, когтях и шипах на хвосте. В коже его присутствие выражается едва уловимым мерцанием, особенно заметным при солнечном свете. С годами краски и золото несколько тускнеют, как у Алнонда, но молодежь вроде Метты представляет собой сказочное зрелище.

К сожалению, драконов осталось совсем немного. Уцелело несколько сотен крылатых драконов, остальные, как Метта и Алнонд, – бескрылые. Бескрылые живут у воды – морей и озер, крылатые предпочитают поросшие лесом труднодоступные горы.

Хотя все драконы хорошо маскируются, подобно хамелеонам, природа пошла еще дальше, наградив молодняк – видимо, для того, чтобы надежнее уберечь его от опасности – способностью, помимо окраски, изменять очертания своего тела. Эту привилегию молодежь сохраняет примерно лет до пятидесяти, пока еще кожа их нежна и эластична. Позже могучему дракону никто не страшен.

Впрочем, человек со своим изощренным оружием представляет и для драконов реальную опасность, так что по сравнению с беззащитными животными, не имеющими возможности постоять за себя или спрятаться от вездесущего человеческого глаза, охотничьих собак и оптического прицела, драконы, умеющие исчезать, находятся в более выгодном положении.

Метте недавно исполнилось двадцать лет, что по меркам драконов считается вступлением в юный возраст. Она часто пользовалась своей способностью к мимикрии не столько из соображений безопасности, сколько для развлечения. Прикинуться камнем или деревом для нее было совсем не сложно; гораздо труднее было скопировать живое существо. Для этого требовалось наличие значительного количества таких существ, то есть живая среда.

Как нельзя лучше для тренировок подходили дельфины. Они не сразу замечали невесть откуда взявшегося чужака, и Метта успевала вдоволь покувыркаться среди подвижных животных, но, как только они начинали проявлять к ней беспокойный интерес, она пряталась в ближайшей подводной пещере.

Драконы – существа совершенные, идеально приспособленные к жизни в дикой природе. В них счастливо соединились особенности разных ее представителей. Например, дракон, подобно морской игуане, может пить соленую воду и опреснять ее, выбрасывая соль из ноздрей маленькими фонтанчиками. Он может опускаться на большую глубину и подолгу находиться в воде, сохраняя кислород в легких.

На этом его сходство с морскими ящерицами заканчивается, так как драконы выкармливают детенышей молоком. Потомство у них рождается беспомощное, но к концу первого года жизни маленький дракон хорошо ориентируется в окружающей среде.

Плавают драконы почти так же быстро, как дельфины. У них сильные лапы с пятью пальцами и длинными когтями. С их помощью они с легкостью лазают по отвесным скалам, где находят удобные для жилища пещеры. Морские и озерные драконы питаются рыбой и водорослями, но могут есть различные растения и плоды на суше.

Даже их способность изрыгать пламя может оказаться не столь уникальной, поскольку далеко не все еще изучено в огромном многообразии окружающего нас мира. Пользуются ею драконы крайне редко и исключительно в целях самозащиты.

Есть у них общие черты и с человеком, и главная из них – умение общаться с помощью речи.

В остальном же драконы, видимо, представляют собой иную форму разумной жизни, которую тщетно ищет человечество на других планетах, не подозревая, что она совсем рядом, на Земле.

С точки зрения самой логики их существования в драконах все глубоко рационально – и огромный энергетический потенциал, и телепатические способности, а главное – обостренное восприятие красоты, что и делает их Целителями.

Глава 4

Лето прошло, и постепенно сопки окрасились в рыже-красные цвета. Теперь у Метты оставалось мало времени для игр. После смeрти африканского сородича по Земле прокатилась волна землетрясений. Надо было немедленно восстанавливать равновесие, и Алнонд с Меттой большую часть дня проводили в занятиях.

Метте приходилось взрослеть раньше времени, но что поделаешь, думал Алнонд, жалея дочь, вот скоро подрастет маленький Ургонд на островах, тогда станет полегче. А там, глядишь, и Метта найдет супруга – у Алнонда уже были на примете два кандидата, правда, для знакомства одной из сторон пришлось бы отправиться в далекое путешествие. Но это должно было случиться еще не скоро, а пока Метта прилежно постигала премудрости целительства, радуя отца своими способностями.

Однажды утром, в самом начале ноября, Метта проснулась от звуков возни, которую устроили малютки-бурундуки в сухих листьях прямо у ее уха. Hекоторое время она сонно смотрела на клубок из полосатых спинок и пушистых хвостов, не в силах окончательно проснуться. Она лежала на облюбованной ею полянке, в ворохе сухих водорослей, которые сама же и натаскала. Лес уже дышал морозным воздухом. Снегопады в этом году запаздывали, но Метта знала – еще день-два, и сопки оденутся в рассыпчатую белую шубу.

Она встала, осмотрелась, потом, цепляясь за острые камни золотистыми когтями, спустилась к морю.

Алнонд сидел на берегу. Дул холодный пронизывающий ветер. Волны с шумом разбивались o скалы. Над водой клубился молочный туман. Метта сразу почувствовала, что отец расстроен.

– У нас несчастье, – не дожидаясь вопроса, сообщил Алнонд. – Что-то случилось с малышом Ургондом. Биронд и Сетта просят нашей помощи.

– Тогда отправляемся немедленно, – взволновалась Метта. – Ты точно не знаешь, что случилось? Он жив?

– Надеюсь, что так, иначе они бы нас не звали.

Им предстоял долгий путь на юг вдоль побережья, через Корейский пролив и Восточно-Китайское море до далеких Филиппин, на остров Лусон. Там в горах жила молодая супружеская пара крылатых драконов – Биронд и Сетта. Год назад они обрадовали всех долгожданной вестью: в мир пришел новый Целитель – маленький Ургонд.

– Помнишь, как мы ликовали, когда он родился? – печально спросила Метта.

– Да, то был счастливый день. Все Сообщество праздновало это событие. Каждый новорожденный – луч надежды для всех Целителей.

– Ах, маленькие драконы так любопытны, – сокрушалась Метта, – наверное, он вылез ночью из пещеры, когда родители ушли на гору, и потерялся.

– Нет, – задумчиво произнес Алнонд, – тут что-то другое. Не мог он потеряться.Родители всегда знают, где их дитя. Вот что я думаю: или он где-то очень далеко,

настолько, что они его не слышат, либо к нему невозможно подобраться.

– А почему они зовут именно нас? – спросила Метта, зная, что гораздо ближе, по ту сторону Южно-Китайского моря, тоже живут драконы.

– Пока не могу сказать точно, но догадываюсь, – Алнонд посмотрел на дочь с поразившей ее нерешительностью, совершенно ему несвойственной.

– Ты говорил, что они собирались перебраться на материк, – продолжала размышлять Метта. – Почему же они этого не сделали?

– К сожалению, Ургонд еще не может летать. Такой перелет будет ему по силам только года через три-четыре. У них в горах давно стало неспокойно. Надо было им раньше улетать, еще до рождения Ургонда.

Алнонд был прав: испокон веков жили драконы в лусонских горах, и никто никогда их не беспокоил, но в минувшие несколько десятилетий население островов стремительно увеличивалось, развивался туризм, по лесу шныряли браконьеры-контрабандисты, отлавливая обезьян и попугаев. Драконам становилось неуютно. Постоянно приходилось быть начеку, но, видно, все же недоглядели.

Туман постепенно рассеялся, и сквозь пепельные облака проглянуло неяркое солнце. Алнонд и Метта бросились в серо-зеленую холодную воду, чтобы подкрепиться перед дальней дорогой. Метта заставляла себя есть. Аппетита не было – с одной стороны, дурная весть, с другой – волнение от внезапной перемены в жизни.

Никогда прежде не покидала она родных мест. Впереди ее ждали неведомые страны и, возможно, опасные приключения. От этих мыслей сердце ее билось быстрее.

Наскоро перекусив, они провели еще несколько минут на суше, обсуждая свои действия.

– Сколько туда плыть? – спросила Метта.

– Боюсь, дней семь-восемь мы потеряем, – озабоченно ответил Алнонд.– Сначала поплывем вдоль побережья, чтобы было где останавливаться, а то ты такой скорости долго не выдержишь. Потом через пролив, а дальше уже много мелких островов, так что можно плыть напрямик.

– Я могу плыть долго! Не беспокойся, я не устану, – постаралась заверить отца Метта.

– Знаю, знаю, какая ты у меня храбрая, – ласково сказал Алнонд, – только, чур, слушаться меня во всем. Сдается мне, что наш заплыв еще не самое трудное. Ну, что же, – решился он, – времени у нас в обрез, так что – в путь!

Преодолев пенные холмы прибоя, они скоро очутились в открытом море и сразу снялись с места на большой скорости. Неутомимый странник морей, альбатрос, видел сверху, как два невиданных существа понеслись, сверкая, на юг, туда, где небо сливалось с волнами в одну сплошную линию.

Глава 5

Ноябрьским ранним утром в парижской квартире Рене Мартена раздался звонок.

Рене протянул руку к телефону, но трубка оказалась лежащей далеко на журнальном столике. Кляня себя за беспорядок, Рене вынужден был встать, высвободив другую руку из-под головы спящей Мари.

– Слушаю, – сонным голосом произнес Рене, глядя на фотографию в рамке, где была заснята Мари с золотой обезьяной на коленях. Руки девушки утопали в блестящей красно-коричневой шерсти ее подопечного, мантией спадавшей с плеч. Своими круглыми как вишня, темными глазами на голубой, симпатичной мордочке со вздернутым носом, он недоуменно таращился в объектив.

– Дружище, – услышал Рене голос Жана Дюфо, давнишнего своего приятеля и бывшего однокурсника. – Извини, что разбудил. У меня к тебе срочное дело. Если позволишь, я заскочу через полчасика.

Нельзя сказать, чтобы Рене с Жаном связывала дружба, но как-то так получалось, что они периодически встречались. Инициатива всегда исходила от Жана – ему вечно что-то было нужно от Рене: то консультация, то помощь в написании статьи, то он просил осмотреть больное животное, потому что знал – лучше Рене никто не поставит диагноз. Когда-то они учились на одном факультете, оба стали зоологами, но Рене намного превосходил Жана как специалист. В свои тридцать лет он был уже известным и уважаемым ученым в кругах натуралистов. Он организовал несколько экспедиций по изучению диких животных в Южную Америку, Африку, Таиланд, на острова Кука, снял с десяток научно-популярных фильмов и написал много интересных статей. Он был одним из ярых защитников дикой природы. Благодаря усилиям его и других ученых, несколько территорий были объявлены заповедными.

Рене не знал, чем, в частности, занимается Жан; тот то появлялся, то исчезал из поля зрения. Говорил, что был в экспедиции, но Рене никогда не видел каких-либо привезенных им видео- или фотоматериалов. Жан как-то очень ловко умел уходить от конкретных разговоров, пользуясь тем, что Рене, как любой увлеченный своим делом человек, был забывчив и не уделял внимания мелочам.

Жан пришел через двадцать минут. Пройдя с Рене в кабинет и усевшись в кресло, он сразу же приступил к делу:

– Наш коллега из Манилы прислал мне фотографию животного, найденного в лусонских горах. Признаться, я в затруднении. Взгляни, пожалуйста, сам.

Рене взял фотографию и удивленно вскрикнул. Одного взгляда было достаточно, чтобы понять – в руках у него снимок совершенно неизвестного животного. Его можно было принять за игуану, если бы не высокая шея с изящно посаженной головой и непонятно откуда взявшиеся маленькие уши, да и тело было длиннее, и краски ярче, чем у игуаны.

– Каких он размеров? Ты что-нибудь узнал? – возбужденно спрашивал Рене. В нем мгновенно проснулся азарт ученого, оказавшегося на пороге открытия.

– Мне сказали, что величиной он с небольшую собаку.

– Я надеюсь, они запомнили место, где его нашли? – забеспокоился Рене.

– Видишь ли, – замялся Жан, – его нашли невежественные крестьяне, держали у себя дома, потом сообщили в Манилу. Мой друг приехал туда немедленно и просит ему помочь. Кажется, животное заболело, и никто не знает, как и чем его лечить.

– Мы сейчас же вылетаем на Филиппины, – объявил Рене и бросился собирать вещи.

Он сообщил Мари куда едет, но о причинах поездки решил пока не говорить – все это могло оказаться очередной фальсификацией.

Мари привыкла к его неожиданным отъездам, к тому же сама была опытным ученым -натуралистом и собиралась через два дня ехать в Китай, в провинцию Сычуань, изучать золотых обезьян. Это был ее конек – она буквально жить не могла без этих очаровательных приматов.

Жана очень обрадовало решение Рене.

– Я знал, что ты не откажешь, дружище, – сказал он.

Прибыв в Манилу, они сразу пересели на вертолет и отправились на север острова в небольшой горный городок. Несмотря на то, что все здесь носило отпечаток бедности, город произвел на Рене приятное впечатление своим особым колоритом. Каждый домик выглядывал из зарослей высоких тропических деревьев. По узким улицам, мимо кустарных лавок и магазинчиков, ездили размалеванные яркими красками допотопные джипы, часто дополненные деталями от других автомобилей. Казалось, водители соревнуются в том, кто ярче раскрасит свою машину, навесит на нее больше побрякушек и даже приделает фигурки на капот.

Именно на таком джипе Рене и Жан подъехали к небольшому домику, обнесенному бамбуковой изгородью. Рене удивило, как сразу и уверенно нашел Жан нужный адрес, словно бывал здесь неоднократно. Жан постучал в дверь, которую открыли не сразу.

Слышно было, как отпирали несколько замков и гремели засовами. Наконец дверь отворилась, и Рене увидел двух дюжих молодцов неприветливого вида. Высокие, крепкие, черноволосые, они не были похожи на филиппинцев. Не говоря ни слова, парни пропустили вновь прибывших в небольшую комнату и закрыли за ними дверь.

В комнате, кроме железной кровати и грубого деревянного стола, ничего больше не было. На окнах за простыми ситцевыми занавесками скрывались крепкие решетки.

В углу, на тростниковой подстилке, неподвижно лежало то самое существо, которое Рене видел на фотографии. Быстро освободившись от рюкзака и видеокамеры, он поспешил к маленькому пленнику и стал его осматривать. При этом он несколько раз издавал удивленные восклицания. Больной же никак не реагировал на прикосновения и даже не открывал глаз.

– Давно он здесь? – обратился Рене к Жану.

– Да уже дней пять, – откликнулся Жан.

Он стоял в стороне, держа руки в карманах, и безучастно наблюдал за Рене в то время как тот, занятый своим пациентом, все больше наливался гневом.

– Это неслыханно! – наконец вскричал Рене, вскакивая. – Почему за ним никто не ухаживает? Он же совсем ослабел. – Он повернулся к Жану: – Где твой друг из Манилы? Что это за коллега, бросивший умирать уникальное животное?

– Кто же виноват, что звереныш ничего не ест? – пожал плечами Жан, глядя в сторону.

Рене открыл рот, чтобы разразиться очередной гневной тирадой, но вдруг начал осознавать всю необычность ситуации – и убогость обстановки, и внушающие подозрение молодчики в прихожей, и непонятное поведение Жана.

– Что тут происходит, Жан? – вымолвил Рене, остолбенело глядя на своего приятеля. – Кто эти люди за дверью?

Он вспомнил постоянные таинственные отлучки Жана, его уклончивые ответы, и тогда догадка превратилась в уверенность.

Он подошел к Жану и спросил в упор:

– Ты что, торгуешь животными?

Глаза Жана забегали, лицо исказилось злобой, и он выкрикнул:

– А что мне еще, по-твоему, остается делать? Ты когда-нибудь думал, на что я живу?

Рене смотрел на Жана и не узнавал его. В сущности, он никогда его как следует не знал. Вечно занятый животными, он мало интересовался людьми. Даже девушки у него долго не было. Что касается Мари, то с ней он познакомился в Китае, куда они оба приехали в одно и то же время изучать обезьян. Все его предыдущие романы заканчивались очень быстро, к обоюдному облегчению сторон – Рене было скучно с женщиной, которая не выказывала восторга при виде сумчатой летучей мыши или рогатой жабы, а для его случайных подруг всегда существовал риск найти в своих туфлях или сумке какого-нибудь редкого паука или змею.

Так что с Мари ему просто повезло. Она так же, как и он, была страстным исследователем и защитником дикой природы, что и послужило их сближению. Они жили вместе уже два года и подумывали о женитьбе.

С Жаном Мари встречалась лишь однажды, и он ей сразу не понравился, о чем она не преминула сообщить Рене.

– Скользкий тип, – безоговорочно определила она со свойственной женщинам проницательностью и тут же о нем забыла, поскольку так же, как ее возлюбленный, не задерживала внимания на всем, что не касалось Рене или их работы.

Жан нервно ходил из угла в угол:

– Что смотришь? Ну да ладно, надоело притворяться. Нет никакого друга из Манилы, и крестьян никаких тоже нет. Я намеренно привез тебя сюда, чтобы ты вылечил найденыша. – Жан перевел дух и заговорил спокойнее: – Мне обещали за него большие деньги. Я-то сразу смекнул, не глупее тебя, что это какой-то неизвестный зверь.

– И давно ты этим занимаешься? – холодно спросил Рене.

– Вот только не надо изображать благородное негодование! – раздраженно отмахнулся Жан. – Тебе, сыну богатых родителей, легко быть справедливым и незапятнанным. Какие у тебя были заботы? Только о своем зверье и беспокоился!

А мне, к твоему сведению, всегда самому приходилось зарабатывать на хлеб. И вообще, что ты обо мне знаешь? – Жан снова начал заводиться. – Ничего! Я тебя никогда не интересовал. А теперь ты мне не интересен. И учти, отсюда ты не выйдешь, пока не вылечишь эту ящерицу. – Жан пошел к двери и уже с порога добавил: – Еще, чтоб ты знал, мне плевать на то, что ты обо мне думаешь!

С этими словами он вышел, с силой захлопнув дверь.

Рене повернулся к своему невольному подопечному. Времени на обиды не оставалось.Как всегда, ученый победил в нем человека. После беглого осмотра Рене пришел к выводу, что перед ним детеныш какого-то крупного животного. Никаких повреждений или признаков болезни Рене у него не обнаружил. Видимо, малыш был просто истощен и напуган. Рене встал и забарабанил в дверь. Открыл ухмыляющийся Жан:

– Ну что, как там наша рептилия? – Он стоял на пороге, перекрывая выход.

– Могу тебя удивить – это не рептилия, так что немедленно доставьте мне сюда свежего молока, бутылку с соской, бананы, манго и все, что растет в здешних лесах.

Через некоторое время Рене получил то, что просил. Теперь предстояла трудная задача накормить маленького незнакомца. Рене подошел, осторожно взял его на руки, прижал к себе и стал ходить с ним по комнате, ласково разговаривая и укачивая, как ребенка. Через некоторое время малыш поднял голову и посмотрел ему в глаза удивительно осмысленным взглядом. Рене очень обрадовался, но продолжал действовать осторожно, чтобы снова не напугать детеныша. Сначала он дал ему понюхать бутылочку с небольшим количеством молока, и Сэнди, как назвал его Рене, взял соску мягкими губами. Он съел совсем немного и, видимо, устав, заснул на руках у Рене, доверчиво уткнув голову ему под мышку.

С этого момента дело пошло на поправку. Малыш начал есть и набираться сил. Рене поражался той привязанности, которую выказывал ему Сэнди. Ни одно дикое животное не доверяет человеку так сразу и безоглядно, для этого требуется много времени. Правда, Сэнди был еще маленьким, но все же не новорожденным, а вполне оформившимся и самостоятельным существом. Рене потребовал, чтобы их с Сэнди выпускали в небольшой садик за домом, и Жан, обрадованный его успехами, разрешил прогулки под наблюдением все тех же двух охранников.

Прошло несколько дней. Жан куда-то исчез и не появлялся. Рене наблюдал и изучал Сэнди, все больше привязываясь к этому удивительному созданию. Малыш был очень красив. У него была мягкая кожа, с проступающими на ней яркими разноцветными многогранниками. От холки до кончика хвоста намечались холмики гребня, большие глаза напоминали цветом темный янтарь. Он забавно и важно ходил на крепких лапках по комнате, стуча по полу золотистыми когтями. По бокам у Сэнди были какие-то кожистые образования, назначение которых Рене не сразу понял. Тем не менее, будучи опытным натуралистом, он стал смутно догадываться о характере этих складок, и однажды, решившись, с замиранием сердца и не веря самому себе, потянул и открыл самое настоящее крыло. Тут Сэнди расправил второе и, хлопая довольно большими для своих размеров кожистыми крыльями, смешно запрыгал по комнате, пытаясь взлететь.

Рене, сидевший на корточках, от удивления так и грохнулся на пол. Видеокамеру и фотоаппарат, а заодно и мобильный телефон, забрал Жан, поэтому Рене только и оставалось, что ошеломленно и восторженно взирать на это зрелище. За неимением большего он стал делать записи и прятать их под матрац, чтобы Жан не отнял и это.

Глава 6

Алнонд и Метта сделали последнюю ночную остановку на островке близ Тайваня и еще до рассвета пустились в последний заплыв до Филиппин. По пути их следования тянулась целая гряда маленьких живописных островов. Они манили к себе усталых пловцов, обещая желанный отдых на теплых берегах, но останавливаться было некогда.

Лишь к вечеру достигли они северной оконечности острова Лусон. Выбравшись на берег уже в темноте, Алнонд с дочерью отправились в лес, откуда исходил безмолвный зов лусонских драконов.

Биронд и Сетта спустились с гор навстречу путешественникам и ждали их на поляне, среди высоких папоротников.

Ласковая тропическая ночь была напоена незнакомыми Метте терпкими ароматами. За черными деревьями, в прохладных густых зарослях, таились неясные звуки, невнятные шорохи, потрескивали сухие сучья под легкими, осторожными шагами. В переплетении темных ветвей на миг мелькал отсвет луны в чьих-то круглых глазах и тут же пропадал.

Биронд начал печальное повествование, прерываемое всхлипываниями Сетты.