— Ты в офисе, пипочка? — Барак всех сотрудниц младше себя звал этим дурацким словом; многие втихаря злились и обсуждали между собой возможность протянуть Барака через комиссию по харассменту, но никто никогда, конечно, этого не сделал. Голос шефа звучал, как обычно в начале дня, вяло и гнусаво. Это он, значит, ещё не выпил шестую чашку кофе. После шести чашек в нём словно сгорал какой-то предохранитель, и Барак начинал трудиться на всю катушку — пронзительно орать на подчинённых, говорить сразу по двум телефонным линиям и параллельно печатать на клавиатуре письма в почтовой системе и сообщения в приложении «Мигом», лихорадочно просматривать полуфабрикаты и монтажные сборки, швырять на пол всякие мелкие предметы, включая кофейные ложки и иногда даже чашки — в общем, жить полноценной творческой жизнью. Но сейчас до полного накала ещё было далеко.
— Я монтирую тизер к сюжету про развод Джелло Билава, — ответила Рзайда. Барак ценил, когда сотрудники были на месте, особенно в начале дня, и работали. На самом деле тизер уже был смонтирован, текстуры размечены, планы и изменяемые углы зрения для объёмного показа прописаны по стандарту — оставалось сохранить и передать Лайле на техконтроль. Просто Рзайда хотела немного побездельничать: поспать сегодня удалось совсем немного, потому что хотя тизер сегодня утром был сделан очень быстро, сам сюжет вчера к концу обычного рабочего дня ещё не был готов — доделывать его пришлось до трёх утра. У Рзайды почему-то часто так получалось, но она ещё ни разу не завалила дедлайн (ну, во всяком случае, ни разу за время работы на «Свободную жизнь», хи-хи-хи).
— Сохрани и передай Лайле на техконтроль, если что — она даст кому-то из стажёров доделать, — промямлил Барак. — Приди ко мне наверх, моя пипочка. У папочки есть для пипочки одна маленькая штучечка.
Фу-у-у, подумала про себя Рзайда, но мгновенно сохранила файл, перебросила его Лайле и торопливо побежала к стеклянной стене, которая отгораживала лестницы на начальственный полуэтаж. Камилла Мавди значительно кивнула ей, стекло раздвинулось, и Рзайда устремилась вверх по дырчатым стальным ступеням, которые гулко тряслись от её шагов.
Она терпеть не могла Барака, просто не выносила. Её трясло, когда она видела его бледные скулы и чёрные бакены. Он всегда потел, и бледный высокий лоб с тремя поперечными тонкими морщинами вечно лоснился. Ему было сорок пять лет — на двадцать лет больше, чем ей. Но он был самый успешный руководитель направления в холдинге, его отдел девятнадцать раз попадал в топ рейтинга только за последние полгода, и рекламный коэффициент у них в отеле был в среднем на три-четыре пункта выше, чем даже у Светских Новостей.
Когда она оказалась перед его столом, Барак сидел вполоборота к ней, задрав длинные худые ноги в серых классических брюках и остроносых штиблетах натуральной кожи на полку слева от стола, так что она видела его правый профиль на фоне озарённого полуденным светом Центра, и прямо из головы Барака торчал Клык Телема. За спиной у Рзайды, у самой двери, бормотал, вскрикивал и хохотал огромный экран виртотеатра: Барак обычно выводил на него картинку (и звук!) сразу от четырёх самых топовых, самых рейтинговых каналов «Свободной жизни». Это был нормальный звуковой фон редакции: Рзайда не представляла себе «Свободную жизнь» без постоянного бормотания множества виртотеатров во всех помещениях. И в этой какофонии Барак говорил с кем-то. Рзайде он только кивнул и показал пальцем на низкое широкое кресло справа от двери. Она осталась стоять.
— Детюнчик мой, дорогунчик, — расслабленно мямлил шеф отдела в дорогой, поблёскивающий антипапиллярным золотистым кералитовым покрытием мультиком «Спаркси-Телемит» самой новой, девяностой модели. Рзайда внутренне изобразила рвоту при этих словах. Не приведи судьба на самом деле показать мимикой или ещё чем, как ей неприятна его манера разговаривать... — Папочка тебя кормит, детюнчик. Вот скажи мне, сколько мы тебе перевели за эту неделю? Правда, так много? А скажи мне, дорогунчик, пять сотен — это что, хрен собачий? Нет, Николя, ты ответь мне: ПЯТЬ СОТЕН — ЭТО СОБАЧИЙ ХРЕН?
Проклюнулись первые нотки настоящего, дневного, рабочего Барака. Рзайда украдкой бросила взгляд на кофейный столик за спиной шефа: так и есть, на полочке под кофе-машиной уже стояли четыре пустые чашки, а в левой руке Барака была пятая, и, судя по тому, как он ей размахивал, она была уже пуста.
— Нет, конечно, дорогунчик мой сладенький, пять сотен родными телемскими — это не собачий хрен, правда же? Тогда почему, Никси-Трикси, кто-то уже позвонил в «Золотые минуты»? Почему, а? Не позвонил? Как это не позвонил? Сканируют прилёт? А как это можно сканировать прилёт, Никси, милый, ведь лётные компании не дают имена пассажиров?
Кто-то крутой прилетел, поняла Рзайда. Какой-то очень крутой ньюсмейкер, и видимо — инкогнито.
— Ах вот что, свой человечек в ВИП-зале... А кто же у них этот человечек, Николя, сахарный мой мальчишечка?
Буэ-э-э-э, подумала Рзайда.
И вдруг — трах, дынь! — кофейная чашка полетела прямо в стекло. Тумм! — все чашки в редакции были из небьющегося керамостекла, всего на тридцать процентов дешевле сверхпрочного кералита, из которого делают броню звёздных кораблей. Гулко отскочив от прозрачной стены, чашка упала на ковровое покрытие прямо у ног Рзайды. На стекле остались брызги кофе.
— Ник, засранец ты дешёвый, за такие деньги я сам приеду в ваш долбанный во все физиологические отверстия терминал и буду сидеть там с утра до вечера, работать не буду, а буду только ждать, когда папочка Османн сбросит денежку на карточку! — Это был уже почти совсем рабочий Барак, хотя голос на окончаниях предложений ещё звучал чуть-чуть вяловато. Рзайда подхватила чашку с ковра и привычно понесла на полочку под кофе-машиной. — Скажи спасибо, что я узнал первым! Скажи спасибо, что «Золотые минуты» просрали все информационные поводы на этой неделе, потому что у них идёт судебная история по «Драконам Лисса» и вся их редакция пасётся там! Если ещё раз, Николас, если ЕЩЁ РАЗ информация уйдёт к ним раньше, я тебе КЛЯНУСЬ ГОСПОДОМ БОГОМ ВСЕМОГУЩИМ И ВСЕМИЛОСТИВЫМ И ВСЕМИ ЕГО ЧЕТЫРЬМЯ СВЯТЫМИ АРХАНГЕЛАМИ, что ты кончишь жизнь на помойке в Тридцатом квартале Саутсайда, в муниципальной богадельне, глядя в 2D-телевизор и гадая, успеешь ли ты досмотреть все пятьсот серий «Наследства и слёз» до того, как снова начнёшь носить памперсы! Ты понял меня, сладенький мальчишечка? Вот и молодец, радость моя. Жду от тебя звоночков, дорогунчик мой.
И он швырнул мультиком на стол. Крутясь на стеклянной поверхности, приборчик, мигая дисплеем, остановился у самого края столешницы.
— И вот так каждый раз, пипочка моя, — пожаловался Барак. — Никто не хочет работать. Никто ни хрена нигде ни разу не хочет работать! Рзайда, сахарок мой, свари папочке кофеёчку.
Шестая пошла, подумала Рзайда, привычно подставляя чистую чашку в приёмник кофе-машины.
— Деточка, пипочка моя, — продолжал Османн, сняв ноги с полки и поворачиваясь к Рзайде вместе с креслом. — Тебе одной могу такое поручить, потому что ты у меня самая въедливая и самая честолюбивенькая, ведь правда же?
— Правда, шеф. Сахару — три?
— Три, пипочка. У папочки мозги работают на глюкозе, ты же знаешь. Ах, вот спасибочко. — Он принялся размешивать сахар с противным мелким частым звоном ложечкой об чашку. — Глянь вот тот экранчик, пипа моя.
Он быстро щёлкнул языком три раза, подавая сигнал контроллеру оборудования, и один из двух больших мониторов на его столе развернул проекцию к Рзайде: перед ней в полном 3D в человеческий рост распахнулось как бы окно в какое-то помещение. Белые панели, мебель из настоящего дерева, вертикальные светильники... ВИП-зал первого терминала Лисского космодрома, конечно же.
На картинке было объёмное фото — всего какие-то две-три секунды движения: группа людей, выходящих из телетрапа посадочного модуля. Четыре... пять... шесть человек, и один встречающий.
Против воли Рзайда почувствовала, как у неё от волнения застучало сердце. Она вообще-то презирала сантименты, работа есть работа — но тут явно открывалось что-то большое, потенциально очень крутое, очень рейтинговое.