Имперский транспортный космократор Мистер Мармадьюк вынырнул из подпространства в четырнадцать часов по бортовому времени.
Гигантская горбатая туша корабля, похожего на какое-то морское чудовище, материализовалась в пространстве на границе гравитационной зоны звезды Арута. Сначала в космическом пространстве возникла странная неуловимая дрожь; казалось бы, в безвоздушном пространстве вибрировать нечему, и все же космическая пыль, осколки астероидов и дрейфовавший неподалеку мертвый навигационный спутник, отреагировав на изменившийся вектор массы, раздались в стороны, освобождая место незримому источнику вибрации. Гравитационная масса перемещаемого космократора уже была здесь, хотя самого корабля еще не было – он искусственно задерживался в точке отправления и должен был прибыть, когда гравитационными силами будет удален весь мусор из точки выхода. Прыгать в точку, уже занимаемую каким-либо объектом, теоретически было можно, но тогда оба объекта мгновенно занимали одинаковое положение в пространстве, и таким образом больший поглощал меньший. И если внедренную в организм космическую пыль исполинский космократор перенес бы без особого вреда для себя, то достаточно большой каменный обломок, внезапно оказавшийся внутри тела Мистера Мармадьюка, вполне мог пропороть его шкуру, разрушить плазменную камеру, повредить тонкое нейрооборудование или покалечить кого-нибудь из команды. Рисковать определенно не стоило, пусть даже на предварительное перемещение гравитационной массы космократору и приходилось тратить лишнюю драгоценную энергию.
Пространственная рябь усилилась; казалось, сам Зодчий Вселенной пытается разорвать ткань мироздания, и та нехотя, с трудом подается его усилиям. Получивший дополнительное ускорение спутник, быстро кувыркаясь, в сопровождении двух булыжников устремился прямо к Аруте, чтобы сгореть дотла в ее протуберанцах через восемнадцать тысяч триста сорок шесть часов. Мельчайшие частицы пыли брызнули в разные стороны сверкающим дождем, очищая место для транспортника, пространство колыхнулось, разодралось сверху донизу, и через долю секунды в точке прибытия возник величественный космократор Мистер Мармадьюк.
Корабль находился в трансе, скованный послепрыжковой судорогой, его мощные мышцы мелко подрагивали под толстой псевдохитиновой чешуей. Броня Мистера Мармадьюка была крепче любого сплава – генетическая структура псевдохитина позволяла организму звездолета еще на личиночной стадии внедрять молекулы полученных с пищей металлов непосредственно в цепочки искусственных модифицированных белков. В результате чешуйчатый панцирь взрослого космократора состоял из сверхпрочных кристаллических решеток с совершенно немыслимыми для металлургии свойствами.
Похожий на древнюю кистеперую рыбу корабль спал, выйдя из сложного прыжка, длинные цепочки глаз были закрыты подергивающимися мышечными мембранами, причудливый рисунок чешуи тускло поблескивал в красноватом свете звезды. Все органические существа плохо переносили пространственный прыжок: люди на некоторое время утрачивали зрение, слух и координацию движений, боевые биоморфы впадали в транс, механоиды начинали допускать системные ошибки. Поэтому не практиковались переходы в гущу космической битвы – и кораблю, и его команде требовалось некоторое время, чтобы прийти в себя и сориентироваться после преодоления подпространственного коридора, и все это время они представляли собой идеальную мишень. Однако паразиты, населявшие чрево исполинского искусственного зверя, всегда приходили в себя первыми – ведь им не приходилось расходовать на прыжок такую бездну энергии, как их хозяину, который на самом деле являлся их нерассуждающим рабом. А вот космократор после каждого прыжка от истощения был близок к коме, и только интенсивные реанимационные мероприятия могли быстро привести его в чувство.
В ходовой рубке Мистера Мармадьюка царил мягкий полумрак, в глубине которого мерцали разноцветные огни индикаторов. Холодный свет навигационного монитора выхватывал из темноты лицо капитана Стюарта, который неторопливо пережевывал жвачку: лицевые мышцы страдали от «десантного паралича» сильнее всего, а ведь ему сейчас требовалось отдавать четкие и внятные команды, поэтому дополнительная тренировка была совсем не лишней. Слева от него расположились первый и второй помощники, справа навигатор, а чуть поодаль – вахтенные сенситивы и местный лоцман. В отличие от всех остальных, облаченных в темно-синие кители транспортной гильдии с шевронами в виде лежащей на крыльях звезды, лоцман был одет в песочного цвета робу биотехника. Формально он не входил в экипаж, а лишь предоставлял услуги транспортной гильдии.
– Выход из подпространства штатный! – доложил первый помощник Понтекорво. – Через шесть часов будем пить пиво в городе…
– С крошечными сушеными осьминогами! – мечтательно произнес навигатор Джексон. – Интересно, у этих обезьян есть крошечные сушеные осьминоги или ни черта, кроме крошащихся маисовых чипсов с шелухой?.. Феодориди, есть у вас осьминоги?
– Привозят, – нехотя отозвался лоцман.
– Все, завязали про осьминогов! – строго осек капитан. – Феодориди, через двенадцать минут подключение к нейросистеме Мистера Мармадьюка. Готовы к работе?
– Да, гражданин капитан, – вежливо отозвался лоцман. В отличие от этих спесивых жителей Метрополии, он был имперским подданным с ограниченными правами, и ему следовало выказывать им определенное почтение, даже несмотря на свою профессиональную ценность и вспыльчивую натуру. Местному капитану в ответ на такой дурацкий вопрос он непременно буркнул бы что-нибудь типа «Засохни, борода! Мешаешь». Но сейчас не следовало давать волю справедливому негодованию.
А еще в порту прибытия он непременно припомнил бы навигатору обезьян, у которых нет даже такой чепухи, как крошечных сушеных осьминогов. Заставил бы в туалете посмотреть в зеркало после пары увесистых апперкотов в морду и убедиться, что на обезьяну скорее смахивает сам Джексон. Непременно заставил бы, если бы это был местный пилот.
Но нападение на гражданина карается серьезнее, чем убийство огранина. Поэтому старина Джексон может и дальше подкалывать его до самой разгрузки, а потом отправиться пить свое чертово пиво вместо того, чтобы забрызгать кровью мужской туалет космопорта. И после этого столичные жители еще удивляются, почему их, умных и цивилизованных, так упорно и глухо ненавидят во Внешнем круге.
Убедившись, что гражданин капитан не собирается продолжать беседу, Феодориди снова прикрыл глаза, откинул голову на подголовник и аккуратно потрогал нейросеть, пока не пытаясь войти в нее.
Все бортовые приборы представляли собой органы чувств космократора разной степени сложности и были соединены с его разветвленной нервной системой, центром которой являлся живой мозг, организованный по принципу нейрокомпьютера. Мониторы, шкалы и индикаторы приборов состояли из подвижных колоний светящихся бактерий, управляемых биотоками звездолета. Микроскопический размер бактерий, каждая из которых фактически представляла собой точку растра, позволял создавать объемное изображение сверхвысокой четкости.