Как все-таки хорошо быть могущественным волшебником! Повелевать стихиями, плести заклинания, играть тонкими материями, ощущать почтительный страх окружающих.

Если же ты при этом еще и обладаешь воинскими умениями, то всеобщее уважение обеспечено. Боевой маг — звучит гордо.

Ну, а если боевой маг богат и знатен — для него открыты все двери этой страны! Хорошо ехать по улицам родного города на дорогом коне, давая возможность прохожим любоваться тобой и ловить восхищенные взгляды женщин и завистливые — мужчин. Знать, что каждая девушка только и мечтает, чтобы ты обратил на нее внимание.

Волшебнику хочется доверять, слова, сказанные им, звучат убедительно и весомо. Громкое честное имя открывает любые двери, а богатство, если умело им распорядиться, приносит своему обладателю счастье. А если такой человек еще и недурен собою…

Да, демонски хорошо быть магически образованным, обученным военному искусству, богатым и благородным красавцем!

Но это не обо мне. Грустно признавать, но ни природа, ни родители меня не осчастливили. Так, ничего особенного…

Я уныло изучал свою физиономию в круглом зеркале, которое нашел на столе дядюшки Ге, прикидывая, есть ли у меня шансы добиться расположения Мельды. Слегка перезрелые, но замечательно пышные прелести этой вдовицы уже который месяц занимали мое воображение. Главным же достоинством Мельды была ее бездетность вкупе с добротным домом и хорошим трактиром, доставшимися в наследство от покойного мужа.

Жениться бы, прикрыть добрым именем вдовы свою безродность, да жить тихо, сытно, спокойно, торговать вином, по вечерам подсчитывать выручку и обнимать драгоценную супругу. Сначала вдовушка вроде бы принимала мои ухаживания и даже позволяла пару раз похлопать ее по толстенькому задку, но потом в ее сердце прочно обосновался пожилой краснолицый мясник с соседней улицы. Конечно, у него большая лавка и, наверное, изрядные накопления в кубышке. А у меня что? Только я сам, да молодость, да пара штанов.

Из зеркала на меня смотрело обрамленное соломенной шевелюрой круглое лицо простолюдина – широкие скулы, крупноватый нос, румянец во всю щеку. Глаза какие-то невыразительные, непонятного серого цвета, а уши и вовсе оттопыренные. Лицо как лицо, таких на улице — каждое второе, пройдешь и не заметишь. Бастард, что тут сказать.

М-да, по всему выходило, что никаких шансов у меня нет...

— Вот ты где!

Спаси меня, Луг милосердный! За размышлениями и не заметил, как на пороге воздвигся дядюшка Ге собственной персоной. А ведь он поручил сделать уборку в кабинете! За метлу хвататься было поздно — милейший дядя успел во всех подробностях разглядеть воспитанника, застывшего перед зеркалом с глупейшим выражением на лице.

«Ну, все: сейчас начнется!» — с грустью подумал я. И работать-то мне лень, и учиться-то не хочу, зря ем свой хлеб. А ведь сколько было говорено: овладевай мастерством, сынок, перенимай опыт! Но нет, неблагодарный мальчишка только и может, что витать в облаках…

Все, что мог сказать мне старый пройдоха, я знал заранее. Только ерунда это! Охота была день и ночь корпеть над книгами, чтобы сдать экзамен и получить гордое звание «маг первой степени». Потом потратить еще лет этак пяток, чтобы подготовиться к экзамену на вторую степень. Это — предел, за который магу-самоучке не перейти. Для третьей степени нужно было оканчивать бакалавриат. Четвертая и пятая присваивались выпускникам университета, а уж шестая, до которой добирались считанные единицы — это магистратура. Магам шестой степени прямая дорога в Совет, управлять страной.

Скажете, неплохая карьера? Возможно, да вот незадача: в университет принимали только отпрысков благородных фамилий. Выходцы из купеческих, мещанских семей, и прочая мелочь имели право учиться в бакалавриате. Ну, а бастарду, коим являлся ваш покорный слуга, путь туда был заказан. Так что, по-моему, не имело смысла ломаться из-за первой степени, чтобы потом всю жизнь заниматься дешевым гаданием на картах или составлять микстуры от кашля для свиней где-нибудь в деревне.

Нет уж, покорнейше благодарю! Азы магического ремесла я с грехом пополам освоил под руководством дядюшки, а для торговли контрабандным табаком так и вовсе степень не требовалась. А вот дядя Ге вполне мог бы добраться до третьей степени, благо происходил из почтенной купеческой семьи. Так нет же, не захотел тратить свою жизнь на книжную премудрость! Первая степень у него — обхохочешься просто! На самом-то деле, дядя был очень сильным волшебником, такие штуки, как он откалывал, еще не каждому магистру под силу. Просто у него имелась врожденная тяга к незаконной деятельности. Повезло его покойному папаше, что не дожил до наших дней. Впрочем, может, он сейчас в гробу переворачивался, когда его сынок что ни день, то нарушал все мыслимые законы о магии, да и не о магии тоже.

Вот, кстати, зеркало... Что, интересно, старик с ним сотворил? Заговорил на вызов покойников или просто зарядил мощной порчей?

Заметив мой подозрительный взгляд, дядюшка добродушно прогудел:

— Да нет, здесь все чисто. Заклинание вечной красы. Трувисил, купец, для своей дочки заказал. Больно уж она у него страшна! Носатая, волосы жидкие, лицо в прыщах, на губе усы, как у имперского гвардейца. Вот отец и решил: пусть хоть в зеркале хорошенькой побудет.

Заклинание вечной красы? Что-то я, глядя на себя, никакой такой красы не заметил!

— Учиться тебе надо прилежней, сынок, — вздохнул дядя, словно прочитав мои мысли. — Это чары персональные, действуют только на одного человека. Остальные видят обычное отражение.

— Охота была, — привычно отмахнулся я. —– Все равно толку никакого.

— Не скажи, Рик. Если ты насчет своего происхождения, так твоей вины в том нет. А судьба иной раз такие повороты делает… сам знаешь, что про Верховного говорят.

О Верховном маге — главе Совета — и вправду ходило множество слухов. Одни говорили, что он эльф-полукровка, другие судачили о его бессмертии, находились и те, кто прозрачно намекал на демоническое происхождение. Но дядя сейчас имел в виду, что Вериллий — волшебник-самоучка, единственный за всю историю страны член Совета магов, который не имел за плечами не только магистратуры, а даже университета. Ну, так на то он и гений. Интересно, задумался я, Верховный действительно такой, каким изображали его на портретах? Больно уж лицо простонародное — нос картошкой, скулы широкие.

— Ступай-ка ты, Рик, отнеси Трувисилу заказ, — бесцеремонно вторгся в мои размышления дядюшка Ге. — Полы потом дометешь. Да не пропадай надолго, сегодня ночью должна прийти «Люсинда», нужно будет забрать кое-что для меня.

С этими словами он взмахнул рукой, и что-то блестящее поплыло ко мне прямо по воздуху. Мастак дядюшка на эффектные фокусы! Я поймал сверкающую вещицу, которая оказалась серебряной монеткой.

— На обратном пути можешь зайти к Мельде, выпить пивка, — милостиво добавил старикан.

Я завернул магическое зеркало в холщовую тряпку, дабы не привлекать внимания зевак, и поспешил прочь, споткнувшись по дороге об дядиного любимца — черного кота по кличке Бродяга. Имя он получил из-за непоседливого характера, благодаря которому частенько пускался в путешествия. Бывало, он отсутствовал по месяцу, затем, когда я уже думал, что зверь бесславно погиб где-нибудь на большой дороге под колесами экипажа или лошадиными копытами, Бродяга как ни в чем не бывало появлялся на пороге дома.

Вид у дядюшкиного питомца был соответствующий: крупный, поджарый, чтобы не сказать тощий, с клочковатой черной шерстью, которая всегда стояла дыбом, и которую кот никогда и никому не позволял расчесывать. Одно ухо Бродяги было разорвано, морду пересекали боевые шрамы. Замечательно желтые глаза горели в темноте как два Ведьминых огня. Кот имел малоприятную привычку посреди ночи пробираться в мою комнату и устраиваться на ночлег у меня на груди, заставляя просыпаться от удушья. Еще он любил вскочить на стол во время обеда и сунуть нос в мою тарелку.

Никакие наказания и угрозы на него не действовали — Бродяга продолжал жить по собственным правилам. В общем, он был котом во всех отношениях малопочтенным, но дядюшка почему-то в нем души не чаял.

Украдкой погрозив зверюге кулаком, я вышел из дома и отправился в Торговый квартал. Путь предстоял неблизкий, следовало пересечь улицу Старьевщиков, на которой находился дом дядюшки Ге, выйти на Кольцевую дорогу, а там дождаться наемную карету, следующую в Восточный луч.

Приходилось поторапливаться, время близилось к полудню, а я еще не доделал работу по дому. Ночью же кровь из носу следовало явиться в порт, капитан «Люсинды» не любил, когда задерживали отгрузку контрабандного товара. За контрабанду в Галатоне без долгих проволочек отправляли в тюрьму. Но это бы еще полбеды – живут люди и там, правда, выживают не все. А вот за одну штучку, которая пряталась среди табака, тканей и специй, полагалось четвертование. Это если повезет. А если судья был не в духе, то и колесование.

Итак, я бодро шагал по улице Старьевщиков, радовался солнечному летнему деньку, и предвкушал, как пропью серебряный филлинг в трактире милейшей Мельды. Идти по дороге не хотелось — пыльно, да и долго это. Я решил срезать путь и запетлял между домами. Вообще-то, любому человеку, оказавшемуся в Портовом квартале на улице Старьевщиков, я бы так поступать не советовал. Неразумно это — можно нарваться на развеселых моряков, которых у нас имеется в избытке. А уж если вы этим ребятам не понравитесь, я за вашу жизнь не дам и медного гента.

Кроме матросов, пропивавших в местных трактирах просоленные потом и морской воды паунсы и филлинги, в Портовом квартале имелись и другие лихие люди. Коренные жители, например. Этим тоже палец в рот не клади. Если моряки дрались просто так, из любви к искусству и от широты души, то местные норовили пощипать прохожего за кошелек. Не все, конечно. Я, например, никогда себе такого не позволял. Но все же, повторюсь, если вы человек приличный и небедный, вам не стоит ходить по улицам Портового квартала без надежной охраны или хотя бы доброго оружия.

На помощь городской стражи рассчитывать не стоило: синие мундиры и сами побаивались сюда заходить. Конечно, если вы могущественный маг и уверены в своих волшебных силах, то добро пожаловать на наши живописные улицы, вдыхать аромат рыбной требухи и немытых тел! Но помните: на каждого мага довольно простоты.

Я-то ходил по родному кварталу безо всякого страха: я вырос здесь, и меня знал каждый босяк. Отношения с лиходеями у меня были дружеские. Конечно, несколько раз случались неприятные стычки, но, отведав моего кулака и пару-тройку простеньких заклятий, местные решили оставить меня в покое.

Конечно, жили в Портовом квартале и люди вполне порядочные — дядюшка Ге, например, или та же трактирщица Мельда. Но богатыми их никак не назвать. К тому же улица Старьевщиков, на которой стояли дома этих самых благонравных горожан, находилась в самом начале квартала, почти на выезде из него. А вот забредать вглубь, на ту же улицу Блудниц, или в тупик Голодных псов, никому не советую. Разденут, разуют, отберут все, что при вас имеется, а потом будете благословлять всех богов Аматы за то, что сохранили вам жизнь.

Я выбрался из переулков Портового квартала и зашагал к центральной дороге, мечтая, чтобы пролетка, следующая в Торговый квартал, подошла сразу. Странно все-таки устроен наш городок.

***

— Все готово?

— Да, ва…

— Тише, никаких имен и титулов! Не забывай, что ты-то не владеешь мыслеречью! Кайлар о чем-нибудь догадывается?

— Нет, работает вслепую.

— Хорошо. Позаботься о нем.

— Наши люди подстрахуют.

— Ты понимаешь, что отвечаешь головой за успех предприятия?

— Да…

***

Если орлу, что парит в небе над Виндором, вдруг взбрела бы в его птичью голову странная идея разглядеть город повнимательней, он увидел бы огромную четырехлучевую звезду, ограниченную крепостными стенами. Лучи направлены строго на четыре стороны света. Кто придумал такое? Дальний предок нашего императора.

Пятьсот лет назад Ридриг Первый, которого прозвали Просвещенным, решил перенести столицу из древнего Лендсона в небольшой торговый городок Виндор. Зачем ему это понадобилось — один Луг ведает. Может, хотел прославиться в веках, а может, решил начать историю своей династии с чистого листа, в новой столице — кто его знает? Известно одно: Ридриг Первый был королем неплохим, в меру милостивым и в меру справедливым, и народ во времена его правления восставал всего два раза. Именно Ридриг Первый превратил Галатон, бывший в то время небольшой страной, в огромную могущественную империю, присоединив к ней земли баронств, пяти герцогств, и отвоевав у Паргании многочисленные колонии Южного континента.

Но монарх был одержим идеей построения просвещенной империи, все подданные которой будут равны между собой. Формально, разумеется. То есть, ни сословия, ни разделение на богатых и бедных он, конечно, отменять не собирался, но хотел узаконить равные возможности для всех галатцев. Именно это и должен был символизировать заново отстроенный Виндор: единство и равноправие науки, ремесел, торговли и, конечно, морского дела, которым кормилась добрая половина горожан.

Четыре луча звезды одинаковы по величине. В Северном луче расположены кварталы ремесленников, Восточный отдан торговцам под лавки. В Южном обосновалась наука — там находились университет, городская библиотека, а также жили почти все практикующие маги. Ну, а Западный луч острием упирался прямо в порт. В центре Виндора находились императорский дворец, шпиль которого был виден из любой точки города, дома знати, а также величественное, затмевавшее красотой даже резиденцию монарха, здание Совета магов. Все это великолепие было заключено в идеально круглое кольцо дороги, от которой четырьмя ровными полотнами тянулись пути в каждый из лучей.

Мне предстояло отправиться в Восточный луч, он же Торговый квартал. Когда я вышел к Кольцевой дороге, солнце жарило вовсю. На пятачке, около которого останавливались пролетки, народу было немного, и я надеялся влезть в первый же экипаж. Рядом со мной на большой плетеной корзине восседала грузная тетка. Этой явно было со мной по пути — наверняка везла в лавку зелень, или, может быть, какое-нибудь рукоделие. В паре шагов от нее с покаянным видом переминался с ноги на ногу прыщавый юнец в одежде бакалавра. Понятно: мальчишка загулял с какой-нибудь смазливой блудницей, злоупотребил кислым дешевым вином из Солнечного края, и проспал занятия. Теперь вот спешил в Южный луч, по пути придумывая для себя достоверное оправдание.

А вон тот коренастый мужчина с суровым лицом, скорее всего, направлялся в Ремесленный квартал. Две миловидные, но отнюдь не благонравные девицы в слишком откровенных для дневной прогулки платьях, должно быть, ехали туда же, куда и я. Жрицы Неи хорошо заработали ночью, а теперь решили истратить денежки на милые женскому сердцу мелочи в лавках парфюмеров, башмачников и торговцев одеждой.

Так я от нечего делать оглядывал людей, пытаясь угадать, куда и зачем они направлялись. Все какое-то развлечение. Только об одном человеке я не мог предположить ничего определенного — о худощавом мужчине в серой, незаметной одежде. И сам он был какой-то серый и незаметный. Русые волосы, блеклые глаза, невыразительное лицо. Такого увидишь и сразу же забудешь, а потом даже не сможешь его описать. И возраст его я определить не смог: с одинаковым успехом ему могло быть и тридцать, и пятьдесят. Держался он особняком, стоял в стороне от остальных, старательно отворачиваясь, и, казалось, немного нервничал. Сплетя руки с тонкими длинными пальцами в замок, худощавый выжидательно смотрел на дорогу.

Вскоре подкатила шестиместная пролетка, кучер лихо натянул вожжи и остановился. На передней стенке поблескивала большая медная бляха с чеканным изображением перекрещенных молота и шила — герба Гильдии ремесленников. Коренастый кузнец отер пот со лба и полез в экипаж, шепотом благословляя труженика Дадду. Щелкнул кнут — и счастливец отбыл в родной Северный луч.

Следом остановилась еще одна пролетка, на сияющей начищенной бляхе которой красовались звезда, раскрытая книга и лежащий поперек нее жезл — символы Гильдии магов. Прыщавый мальчишка засуетился, подобрал полы длинного одеяния — и как только они умудряются в них ходить? — и скрылся в душном чреве пролетки. Через окно было видно, что сидевший в экипаже длинноносый пожилой волшебник очень оживился при появлении парня. Не повезло будущему бакалавру, видно, наткнулся на одного из наставников и был обречен слушать лекцию о моральном облике современного мага.

По всему выходило, что следующая пролетка будет моя. На пятачке остались юные блудницы, тетка с корзиной и я. Худощавый был не в счет. Он вовсе не собирался никуда ехать, наоборот, отошел как можно дальше, не сводя внимательного взгляда с дороги, по которой проезжали груженые всякой всячиной телеги, неторопливо следовали торговые обозы, проносились роскошные кареты аристократов и летели куда-то всадники. Столица! Движение у нас плотное.

Поведение худощавого меня заинтриговало: зачем, скажите, на милость, тереться около дороги, если не собираешься никуда ехать? Впрочем, тут же подумалось, что мужчина, возможно, просто ждет, к примеру, своего знакомого. Но почему тогда так нервничает? Да очень просто: переживает из-за того, что тот задерживается. Почти потеряв интерес к человеку в сером одеянии, я принялся перемигиваться с хихикающими девками.

Я уже собрался было подойти к шалуньям и представиться по всей форме, а потом и спросить, в каком из домов знаменитой улицы Терпимости их можно найти. Но вдруг почувствовал, как легкий холодок коснулся позвоночника, в том месте, где спина переходит… ну, сами понимаете, во что. Обратная тяга! Знакомое ощущение: словно слабый, еле заметный ветерок проносится мимо тебя, обдавая холодом. В любом учебнике описано это явление. Обратная тяга — признак творимого рядом боевого заклятия. Почему-то считалось, что почувствовать ее может только очень сильный маг, причем потомственный, предки которого тоже принадлежали к волшебному сословию. Так говорил и дядюшка Ге. Не знаю, не знаю, как получилось, что жалкий бастард, не помнящий ни отца, ни матери, нахватавшийся поверхностных знаний у воспитателя, обладал этим даром, но я ощущал обратную тягу всегда.

Я быстро и осторожно оглянулся по сторонам, пытаясь определить, кто это рискнул воспользоваться боевой магией среди бела дня, недалеко от центра, можно сказать, под носом Совета магов. За такие шуточки немудрено было угодить прямиком в подвалы Счастливого местечка, не приведи Луг, в лапы самих Имперских псов! Вскоре обнаружил самоубийцу. Ну, конечно, тот самый подозрительный худощавый. Отошел подальше от дороги и замер в неподвижности. Чуткие пальцы плели хитроумную вязь.

Холод в спине усилился, невидимая игла пронзила позвоночник болью, видно, непростое заклятие создавал кайлар. «Интересно, на кого это он охотится?» — подумал я.

Дорога почему-то опустела, исчезла бесконечная вереница экипажей и всадников. Вдали показалась темная точка, руки убийцы заплясали быстрее. Точка стремительно приближалась, и вскоре превратилась в простую черную карету, запряженную четверкой вороных. Кучер размахивал кнутом, не жалея великолепных коней, и карета неслась по пустынной дороге с огромной скоростью.

Кайлар вытянул руки вперед, не сводя глаз с экипажа. Значит, именно там находился несчастный, за смерть которого было заплачено звонкой монетой. Неожиданно я ощутил злость: что же это творится в нашей империи, если вот так просто, на глазах изумленной публики, может произойти убийство? И кстати, что станет с этой самой публикой потом? Кайлару не нужны свидетели. И даже оставь он нас в живых, то всех отволокли бы в Счастливое местечко, чтобы повесить вину за бурную деятельность вражины.

Я был больше чем уверен: сразу же после того, как незнакомец скроется, здесь появится городская стража, которая имеет обыкновение прибывать слишком поздно. И кому же могли припаять это преступление, угадайте с трех раз? Двум легкомысленным красоткам? Вряд ли. Тетушке с корзиной? В такое не поверили бы даже Имперские псы. И кто же оставался? Правильно! Подозрительный во всех отношениях здоровенный бастард.

Ну уж нет! Я прикинул расстояние между магом и каретой, затем между собой и магом. Выходило, от меня до него около десяти шагов. Я не успевал… Он уже сплел заклятие, и теперь стоял, приоткрыв рот, готовясь уронить с тонких губ заключительную фразу, которая активирует волшебство. Между тем карета приближалась, еще пара секунд — и она поравнялась бы с кайларом.

Я непроизвольно дернулся, еще не понимая, что можно сделать. Что-то с легким шорохом упало в пыль. Ткань, закрывавшая зеркало. А я и забыл о своей ноше! Черный экипаж приблизился настолько, что через узорчатое окно различался силуэт несчастного, для которого и плелось боевое заклятие.

Кончики губ худощавого приподнялись в торжествующей усмешке, он прошептал несколько слов и резко встряхнул кистями рук. Не задумываясь и не рассуждая, я ринулся наперерез его волшбе, зачем-то выставив перед собой лишенное упаковки зеркало. В тот миг, когда смертельный вихрь должен был врезаться в карету, я совершил головокружительный прыжок, сделавший бы честь любому игроку в мяч, и загородил зеркалом окно. Жахнуло так жахнуло! На секунду я ослеп от непередаваемо яркой вспышки, которую породили отраженные чары, затем чуть не оглох, когда разъяренная преградой магия ринулась обратно.

Заржали лошади, испуганно закричали девицы на пятачке. Я сжался в комок и зажмурился, ожидая, что кайлар, разозлившись, сплетет новое заклятие, теперь уже для меня. Какое-то время ничего не происходило, и я рискнул открыть глаза. Первое, что увидел — мельчайшие осколки под ногами. Зеркало, не выдержав столь непочтительного обращения, превратилось в мелкое крошево. Некоторое время я бессмысленно пялился на осиротевшую раму, затем отшвырнул ее в сторону. Да, видно, не суждено было дочке Трувисила полюбоваться своей красотой. Что-то скажет дядюшка Ге!

— Ох, спаси нас, Луг милосердный! — запричитала пожилая торговка. — Гляньте, что творится! Головы-то у него и нету!

Я испуганно ощупал обеими руками голову и, убедившись в ее наличии, обернулся. Картинка была та еще: незадачливый кайлар бесформенным кулем лежал в пыли обочины. Голова действительно отсутствовала, ее дотла сожгло отраженным заклятием. Значит, убийца пытался воспользоваться Поцелуем саламандры. Опасная штука…

На плечо легла чья-то тяжелая ладонь.

— Прошу за мной, сударь, — проговорил внушительный голос, заставивший меня вздрогнуть и оглянуться.

За моей спиной вырос высоченный детина в черном, похожем на офицерский мундир, костюме. Вот только знаков отличия на нем не было. Физиономия каменно непроницаемая, внимательные глаза испытующе вглядывались в мое лицо. От такого не убежишь. «Неужели имперский пес? — испугался я. — Похож, но у тех мундирчики серые».

— За мной, сударь! — повторил человек и кивком указал на злополучную карету, которая остановилась шагах в двадцати от меня.

Пришлось, проклиная свою невесть откуда взявшуюся резвость и мысленно моля о заступничестве всех богов Аматы, плестись за каменнолицым к черному экипажу, который теперь казался зловещим и опасным. Детина вежливо подсадил меня и плотно захлопнул дверь, оставшись снаружи. Сквозь причудливый рисунок стекла видно было, что он, сложив руки на груди, встал перед каретой и грудью загородил дверцу.

Внутри экипаж выглядел гораздо богаче и солиднее, чем снаружи. Его стенки были обиты золотистой тканью. Мне даже сначала показалось, что это — не что иное, как драгоценная эмиратская парча, но я сразу отбросил эту мысль, как безумную. Такую роскошь могла себе позволить разве что августейшая особа. А на нее, по моему мнению, человек в простом черном мундире, кстати, тоже без знаков отличия, ну никак не тянул.

Мужчине, рассматривавшему меня с благожелательным интересом, было на вид лет пятьдесят. Тонкие черты лица, обрамленного небольшой ухоженной бородкой, внимательные карие глаза, благородный нос с горбинкой… Где-то я его видел. Господин жестом указал мне на диванчик напротив, я присел, с облегчением выдохнув: стоять скрючившись в низкой карете при моем росте было не очень-то удобно.

— Вы не поранились? — спросил мужчина.

Голос был мягкий, бархатистый, но чувствовались в нем нотки человека, привыкшего повелевать. Как же его титуловать-то?..

— Нет, — кратко ответил я, решив, что лучше проявить невежливость, чем ошибиться. Кто его знает, назовешь сиятельством, а он какая-нибудь светлость. Может и обидеться.

Впрочем, человек не проявил никаких признаков недовольства, улыбнулся и продолжил:

— Вы сохранили мне жизнь. Назовите свое имя, чтобы я знал, кому обязан чудесным спасением.

— Рик, добрый господин.

Мой собеседник выжидательно приподнял брови и немного помолчал. Так и не услышав продолжения, учтиво уточнил:

— А дальше? Каково честное имя вашего рода?

Ну вот, опять! Как же я ненавидел такие вот моменты! Сейчас меня должны были выкинуть на улицу, наградив на прощанье пинком, чтобы не смел своим худородством марать кареты знатных горожан. Я разозлился и, нагло глядя в глаза вельможи, ответил:

— Бастард. Рик бастард, добрый господин.

Все. Слова были произнесены. Однако, против ожидания, мужчина ничуть не разгневался, а даже, кажется, развеселился:

— Я буду вечно помнить оказанную услугу, Рик-бастард. Вы увидите: я умею быть благодарным.

Теперь я застеснялся. Привыкнув к всеобщему презрению, трудно остаться спокойным, когда с тобой разговаривает на равных, да еще и благодарит, такой вот аристократ. Я отвел глаза и, чтобы скрыть смущение, полез в карман, сделав вид, что мне срочно необходимо что-то в нем отыскать. Пальцы натолкнулись на прохладный кружок подаренного дядей филлинга. Прекрасно дать мне прийти в себя, вельможа тем временем отвернулся к окну и с интересом изучал голову охранника.

Я извлек монетку на свет и повертел ее в пальцах. Молнию Тарантуса мне в печенку! Так вот где я видел это лицо! Горбоносый профиль, отчеканенный на филлинге, в точности копировал профиль человека, сидевшего передо мной.

— Ваше императорское величество! — воскликнул я, прикидывая, как бы ловчее бухнуться на колени в тесном пространстве экипажа. Спасенным оказался не кто иной, как император Галатона Ридриг Второй, прозванный в народе Тихим.

— Ну, не нужно, не нужно, Рик! — остановил монарх мой порыв. — Не кричи, лишнее внимание нам не требуется. К тому же, я путешествую инкогнито. Кстати, — нахмурился он, — хотелось бы знать, откуда кайлару стало известно о том, что карета проедет именно здесь, и именно сейчас?

— Ваше…

— Нет-нет, Рик, это вопрос не к тебе. Скорее, к себе…

Император погрузился в глубокую задумчивость. В это время я мучительно пытался решить непосильную задачу: как поступить? Очень хотелось сбежать как можно дальше, но я боялся, что такой поступок покажется Ридригу невежливым. Наконец, он словно очнулся и с улыбкой спросил:

— Где ты живешь, Рик?

— Портовый квартал, улица Старьевщиков, дом дядюшки Ге, — отрапортовал я.

— Очень хорошо, — непонятно чему порадовался император. — Возьми пока это.

Он стукнул по стеклу, и в карету заглянул охранник. По знаку монарха детина порылся в недрах маленького дорожного сундучка, пристроенного с правой стороны диванчика. И в мою руку лег приятно позвякивающий, восхитительно тяжелый мешочек из черного бархата, украшенный вензелем августейшего дома.

— Благодарю, ваше величество, — проблеял я.

— Это я тебя благодарю, Рик, — добродушно рассмеялся Ридриг.

— Могу я уйти, ваше величество?

— Иди пока.

Я задом вылез из экипажа, сохраняя на лице самое верноподданническое выражение. Он сказал: «иди пока». Что бы это значило? Мы еще увидимся? Не хотелось бы. Ридриг Второй был монархом вполне приличным, его называли Тихим за то, что во время его правления Галатон ни разу не воевал. Но я предпочитал придерживаться одной народной мудрости, гласившей: «Монаршая милость может быть горше гнева».

Пока я общался с императором, так сказать, на короткой ноге, тело неудачливого кайлара чудесным образом испарилось, а вокруг того места, где оно лежало, деловито сновали люди в синих и серых мундирах. Ну, конечно! Все, как я и предполагал! Развеселые девицы и тетка с корзиной тоже куда-то делись. То ли дождались своей пролетки и уехали, то ли были доставлены в Счастливое местечко. Меня, однако, выпустили беспрепятственно. Я развернулся и зашагал туда, откуда пришел — в сторону родного Портового квартала. За спиной раздался разбойничий посвист императорского кучера, а затем грохот отъезжающей кареты.

Удалившись от Кольцевой на приличное расстояние, я с любопытством заглянул в подаренный мешочек и остановился, утирая со лба пот и переводя дыхание. Содержимого кошеля могло хватить лет на десять безбедного существования, потому что он был доверху, под самую завязку, наполнен золотыми паунсами!

Возблагодарив Луга и его наместника на земле — императора Ридрига Второго, я туго затянул мешочек шнурком и с большим трудом засунул его в карман штанов. Правая штанина сразу же вздулась, приобретя нелепый и подозрительный вид. А что же делать? Будь у меня пояс, или ремень — я бы, конечно, подвесил кошелек именно на него. Но по законам Галатона бастардам полагалось ходить в свободной не подпоясанной рубахе из грубого полотна летом, и в длинном дерюжном балахоне зимой. Глупо, конечно, и очень неудобно, да ничего не поделаешь: пояса нам не разрешались, а если городская стража ловила на нарушении традиции, могла здорово отлупить. Говорили, этот обычай возник после того, как одного герцога его незаконнорожденный сын удавил во сне собственным поясом. Вполне возможно, кстати, учитывая отношение дворян к бастардам.

В узком проулке улицы Мусорщиков ко мне подошли двое с разбойничьими рожами и начали теснить в тупик Дохлой крысы. Вроде не местные, во всяком случае, я их никогда в Портовом квартале не видел.

— Ух ты, смотри-ка, Хряк, какой красивый парнишка к нам идет, — прогнусил маленький тщедушный человечек в грязной, залитой то ли кровью, то ли красным вином, рубахе.

Его толстый товарищ, которому удивительно шло прозвище Хряк, остановился в паре шагов от меня, ухмыляясь и многозначительно поводя жирными плечами.

— А отчего у тебя карман топорщится? — не унимался маленький. – Похоже, там бо-о-ольшая бутыль доброго винца, а? Сам поделишься или помочь?

— Не, Суслик, у него там кошель с золотом, — лениво протянул Хряк.

Оба громилы зашлись в хохоте, настолько забавной им показалась эта шутка. Действительно, откуда у бастарда, пробиравшегося между бедными домишками улицы Мусорщиков, возьмутся деньги? Пока они ржали, я времени зря не терял: быстренько сварганил небольшое такое заклятие — Прострел называется. В принципе, безобидное. Сам придумал. Когда бродяги, вдоволь навеселившись, вновь обратили на меня внимание и двинулись с явным намерением отделать как следует и отобрать содержимое кармана, я быстро выбросил руки вперед.

— Ой, спину прихватило! — сообщил Суслик, согнувшись пополам.

— Да не прихватило, дурень ты безмозглый, — поправил его Хряк, обеими руками подпирая поясницу. — Парень — маг, он на нас порчу наслал.

— Бежим! — заверещал хилый грабитель, сразу растеряв весь боевой задор.

Ну, они и побежали, я вам скажу! Чуть ли не на четвереньках, охая и ахая, семеня, как древние старушки. «Вот ведь народ! — думал я. — Никакого понятия! Чуть что, вопят: сглазили, порчу наслали! А кто просил на прохожих нападать? Между прочим, порча вот так вот в один момент не насылается, над нею нужно работать не один день. Но это уже из области незаконной магии, я это не люблю. Ничего, от заклятия прострела никакого вреда не случится, поболит пару дней и само пройдет. Зато будет им урок. Хотя… не зря говорят: горбатого исправить может лишь Сацеол…».

***

— Как?!! Как, Мрак тебя задави, это могло получиться?!!

— Но… это случайность…

— Случайность? Ты что, не понимаешь, что сорвал всю операцию! Следующей возможности придется ждать несколько лет! Откуда, к Сацеолу, там взялся этот ублюдок?

— Он просто прохожий…

— Ты сам-то в это веришь? «Просто прохожих» в таком деле быть не может. На кого он работает?

— Мы выясним…

— Я должен знать, кто он, откуда, как звали его покойную бабушку, и до какого возраста он гадил в штанишки. Знать все, понимаешь?

— Мы постараемся…

— Ну, хотя бы с трупом кайлара вы разобрались? След не приведет к нам?

— Наши люди все подчистили.

— Спасибо и на том. А теперь…пошел вон!

***

«Люсинда» стояла у пирса, но оживления, обычного для порта, вокруг нее не было. Не суетились грузчики, не носилась по палубе команда, не громыхали многочисленные телеги, доверху заполненные привозным товаром. А главное, не наблюдалось ни городской, ни портовой стражи. Оно и понятно: «Люсинда» пришвартовалась еще утром, и толстый чиновник, собирающий пошлину, давно уже получил причитающееся городской казне, и еще немного сверху, и довольный, как насосавшийся паук, отбыл в сопровождении стражников.

Целый день купцы вывозили из порта доставленные для их лавок товары: специи из жаркого Андастана, фарфор и шелк из загадочной Журжени, драгоценное черное дерево из колоний Южного континента — шхуна совершила кругосветное путешествие. Теперь же, когда «Люсинда», опустела, словно женщина, разрешившаяся от бремени, и легко покачивалась на воде, пришло мое время.

Солнце спряталось за море, купцы разъехались по лавкам, а большая часть команды отправилась в кабаки и дома блудниц отмечать благополучное возвращение на твердую землю. Порт погрузился в сумерки — именно в этот час такие, как я, встречаются с капитанами, чтобы забрать контрабандный товар.

Старый мерин по кличке Листик, запряженный в телегу, смирно ожидал на пирсе, пока я разглядывал потрепанную за время кругосветки «Люсинду». Настроение у меня было самое радужное. А как же иначе: ведь при пересчете королевского подарка выяснилось, что в бархатном мешочке находится пятьдесят полновесных золотых паунсов! Половину из них я отдал дядюшке. Старый хрыч расчувствовался так, что даже малость прослезился. Он долго отказывался, потом решил вложить эти деньги в дело.

Оставшиеся двадцать пять славных блестящих монет я положил в железную шкатулку и закопал в дальнем углу огородика, на котором дядюшка Ге разводил всякие травки да кустики для зелий. Я твердо решил, что они станут моим «приданым» для женитьбы на Мельде. Уж теперь-то она должна была обратить на меня внимание?

Я предавался приятным для меня размышлениям, и грубый окрик:

— Эй, бастард, трезубец Маннаина тебе в задницу, смотри сюда! Чего рот разеваешь, как проклятая рыба-растопырка? – ничуть не вывел меня из благодушного настроения.

Впрочем, обижаться было не на что: никто и никогда не слышал, чтобы капитан Джо Сольвиг говорил без забористой ругани. Порой даже я — человек, выросший на улицах Портового квартала — приходил в недоумение по поводу его высказываний.

— Здравствуйте, уважаемый Джо, — я продемонстрировал хорошие манеры. — Как прошло ваше путешествие?

— Как серпом по жабрам, — пожаловался морской волк. — Видно, придется старому Сольвигу уходить на покой. Твари всякой развелось — прежде за пятьдесят лет столько не встретишь, как нынче за год.

— Это что же за тварь такая, уважаемый Джо? — заинтересовался я.

— Да уж такие вот, ублюдки из Мрака, задери Угелук их мамашу! Чего мы только не навидались в этот раз: и мертвые огни, и корабли-призраки, и морские тролли два раза нападали. Только Дитя глубин не встретили, слава Маннаину!

— Дитя глубин? Это что?

— Не твоего ума дело! Не к ночи оно будь помянуто! — спохватился вдруг капитан, коснулся оберегающего амулета, который висел у него на шее, и прошептал молитву богу моря.

Джо свистнул, и четверо вахтенных матросов ринулись в трюм. Вскоре они выволокли на палубу несколько тюков, и мне пришлось карабкаться по трапу на борт судна. Не люблю я это дело! По моему глубокому убеждению, человек должен ходить по твердой земле. Даже оказавшись на палубе шхуны, пришвартованной к пирсу, я ощутил мерное покачивание, которое тут же вызвало легкую тошноту.

— Эх ты, сухопутная крыса! — расхохотался Джо. — Проверяй товар, и вали отсюда!